— Удовольствие? Именно это чувство вы испытываете в Рождество? — спросил он, думая о том, что уже давно не способен испытывать удовольствие в этот праздник.
Если уж на то пошло, он вообще не способен испытывать удовольствие.
— Видите ли, Рождество для меня всегда было связано с домом и семьей. Может быть, я сентиментальнее большинства людей. Но я считаю, мне повезло. Я очень ценю этот праздник!
— А почему вы не поехали встречать его домой?
Она слегка покачала головой, взяла миску с глазурью и хорошенько перемешала ее, прежде чем начать покрывать ею печенье.
— В этом году вообще все странно. Я чувствую себя не у дел.
— Может быть, именно поэтому вы и хотите устроить для нас веселое Рождество?
— Наверное, — улыбнулась она и засмеялась. Смех ее проник во все клеточки его существа.
Дункана словно обдало горячей волной. А потом она опять рассмеялась, и он понял, что не может больше беспристрастно относиться к этой женщине.
— Безделье гораздо тяжелее, чем я думала, — призналась Брук.
— Тогда почему вы не едете домой?
— В этом нет смысла, ведь там больше никого не будет. — Она закончила один ряд печенья и принялась за следующий. — Мои родители отправились в рождественский круиз. Брат катается на лыжах в Колорадо с друзьями. Сестра со своей компанией проводит праздники с семьей ее мужа. Вот и все.
— А бабушка?
Ее движения замедлились. Ложка с глазурью застыла в воздухе.
— Она умерла. В Пасху. В этом году.
— Простите.
Он хотел сказать больше, но нечто более личное прозвучало бы фальшиво.
— Все в порядке. Она прожила замечательную жизнь. Это было неожиданно. Но такое случается. Полагаю, это произошло как раз своевременно. — Брук поспешно докончила последний ряд печенья. — Надо несколько минут, чтобы они остыли, прежде чем я смогу отнести их вниз.
Он выпил предложенный Брук кофе, пока она выкладывала на серебряные подносы зеленые деревья, красных снеговиков, белые рождественские шары и разноцветных Санта-Клаусов. Ему даже удалось кое-что стащить, когда она отвернулась.
Еще теплое, масленое печенье и сладкая сахарная глазурь растаяли у него на языке, и Брук понимающе улыбнулась ему через плечо, выходя из комнаты со словами:
— Главное — вовремя отвернуться!
Дункану и в самом деле требовалось перекусить. На одном кофе с печеньем на дежурстве в госпитале не продержишься. И не сосредоточишь свои мысли на губах Брук Бейли, которые в последний час притягивали его внимание.
Ему хотелось поцеловать ее. Нежно, в знак утешения. Грубо, с желанием. Но он этого не сделает. Во-первых, из-за Джеймса. И еще потому, что захочет чего-то большего, нежели поцелуй.
Он уже почти что жаждал медленного, неспешного пробуждения пламенной, неукротимой страсти. Любая женщина, чувствующая жизнь так же, как Брук, бросает мужчине вызов. И только круглый идиот может не принять его.
Впервые Дункан — усомнился не в том, достоин ли Джеймс любви Брук, а в том, действительно ли она та женщина, которая нужна его другу.
В ней совсем не было агрессивности.
Она казалась мягкой. Увлеченной? Да. Но не такой азартной, как Салли. И уж определенно не такой одержимой, как Джеймс. Или как сам Дункан.
Она была именно той женщиной, которая нужна ему, Дункану.
Проклятье! Никто ему не нужен! Он принял это решение уже давно, когда работа стала его жизнью, а служение людям — целью. Он всегда стремился, чтобы каждая его минута была расписана и у него не оставалось бы ни секунды на раздумья. И на чувства.
Ни секунды на то, чтобы задуматься, каково это — обнять Брук Бейли!
— Я готова!
— Что? — Он поднял на нее взгляд.
— Печенье! — Она протянула два подноса. — Если вы понесете эти, я справлюсь с остальными.
Дункан взял подносы и вслед за ней вышел из квартиры.
На середине лестничного пролета, в то время когда он внимательно смотрел на движения стройной черно-красной фигуры и — помоги ему Господи! — шлепанцы из оленьего меха, мягко спускающиеся по ступенькам впереди него, до его слуха донеслись женские голоса.
Один из голосов принадлежал Нетти. Но другой…
— Кажется, это Лидия так рано, — сказала Брук, поворачивая с лестничной площадки на последний пролет. — Хорошо, что я испекла лишнюю порцию.
В прихожей около рождественской елки стояли Нетти и величавая пожилая женщина.
Услышав шаги по лестнице, Нетти обернулась. Она улыбнулась, и морщинки вокруг ее рта стали глубже, лицо осветилось нескрываемой радостью.
— А вот и моя Брук! — воскликнула Нетти, приближаясь к ней маленькими торопливыми шажками. — Я и не представляла, что ты такая умница! С тех пор как умер мой дорогой Уолтер, этот дом не имел столь праздничного вида!
— Так вам нравится? — робко спросила Брук.
— Нравится? — Глаза старушки весело сверкнули. — Душа моя, да ты просто благословенье Божье! Мне так жаль, что мы не подумали об этом раньше. Конечно, я понимаю, в Рождество тебя обычно тянет домой!
Дункан насторожился. Брук сказала ему, почему не едет домой. Но что она при этом испытывает?
Ему легче вправить кости и зашить раны, чем понять, что творится у нее на душе.
— В этом году мне нет смысла ехать домой, Нетти! Встречать Рождество одной, в огромном пустом доме?..
— Что ж, насколько я понимаю, тебе будет не хватать твоих родных, как мне не хватает моего дорогого Уолтера. — Нетти ласково похлопала Брук по руке. — Представляю, сколько радости ты нам доставишь, устроив рождественский праздник!
Брук покосилась на Дункана и усмехнулась.
— Не уверена, что все разделяют ваше радостное настроение, Нетти!
Старушка нахмурила лоб, брови ее сдвинулись. Она взглянула на Дункана, сильно прищурила сначала один глаз, затем другой и надула губы. Дункан с трудом сдержался, чтобы не рассмеяться.
— Полагаю, ты имеешь в виду нашего жильца доктора Кокса? — обратилась Нетти к Брук, указав пальцем в сторону Дункана. — Можете быть уверены, молодой человек, в следующий раз, когда у меня освободятся комнаты, я спрошу очередного жильца, как он относится к Рождеству!
Дункан подождал, пока Нетти перестанет грозить пальчиком, затем подошел к ней поближе и заговорщицки произнес ей прямо на ухо:
— Моя дорогая хозяйка! Обещаю вам, я исправлюсь!
— Не дурманьте мне голову вашими сладкими речами, Дункан Кокс! Оставьте эту уловку для какой-нибудь юной леди. — Нетти вытянулась во весь свой небольшой рост, чтобы посмотреть ему в глаза. — За четыре года Джеймс Маккей ни разу не доставил мне столько огорчения, пытаясь вылечить мой артрит, сколько вы сейчас!
— Но вам ведь стало лучше с тех пор, как вы пришли ко мне в госпиталь, правда? — Когда Нетти всем своим видом изобразила неподдельную обиду, Дункан рассмеялся. — Не пытайтесь обвести меня вокруг пальца, миссис Мей! Вы сами не соизволили явиться ко мне на обследование!
— Мне восемьдесят лет! Я заслуживаю освобождения от какого-либо обследования. По праву долгожителя.
— Вы заслуживаете именно то, что имеете. Квалифицированную медицинскую помощь.
— От нахального молодого доктора, которому нужно усвоить, что лучшее лекарство для старой женщины — это возможность поступать по-своему!
Она похлопала его по щеке.
Краем глаза он заметил, что Брук проявляет явный интерес к их обмену любезностями, и пожал плечами. Она может думать все, что хочет. Как все женщины. Но лишь он один знает, что их отношения с Нетти не более чем отношения доктора и пациентки. Никакие личные чувства сюда не вмешивались. Это был стиль его работы.
— Что нам дальше делать с этими подносами? — спросил он наконец.
— Брук знает, куда их нести. Да! Но сначала…
Нетти энергичным жестом велела Брук поставить подносы на молитвенную скамейку. Затем, взяв за руку, поспешно подвела ее к нише, где висели носки.
— Смотри, дорогая! Я показывала твой носок Лидии, и оказалось, что Санта-Клаус нанес ранний визит!
— Вы шутите, — растерялась Брук.
— Нет, нет, нет! — вмешалась Лидия. — Никакая это не шутка! Вовсе нет. Посмотрите! Посмотрите!
Дункан с трудом перевел дыхание, наблюдая, как на лице Брук медленно появлялась улыбка. Не надо было ему смотреть на Брук, не надо видеть, как распахиваются эти голубые глаза с длинными черными ресницами. Это должно быть привилегией Джеймса.
Но — помоги ему Господи! — отвернуться он не мог!
Дрожащими руками он поставил подносы рядом с подносами Брук, едва не перевернув один из них.
— Я не могу в это поверить, — произнесла Брук. — Я повесила их только сегодня утром.
Она провела кончиками пальцев по отвороту носка.
Ногти у нее были короткие, покрытые бледно-розовым лаком, под легкой кожей руки просвечивали голубоватые вены. Пальцы неуверенно начали ощупывать носок. Похоже, само предвкушение подарка доставляло Брук большое удовольствие.
Наконец она забралась внутрь и вынула из носка грушу. И улыбнулась.
Что-то сдавило сердце Дункана. А уж он всегда считал себя слишком очерствевшим, чтобы реагировать на чьи-то чувства. Выходит, он ошибался?
Брук повертела завернутую в бумажное кружево грушу, осмотрела сверху донизу, потрогала кончиками пальцев прикрепленное к фрукту птичье перышко. Подняла взгляд на Лидию, на Нетти. А затем на него. В последнюю очередь — на него.
Она держала грушу на ладони как великий дар.
— Посмотрите, — сказала она, и в ее голосе прозвучали одновременно удивление ребенка и благоговейный ужас женщины. — Куропатка на груше! В первый день Рождества!
Ах, черт! Дункан почувствовал, как внутри у него все сдавило.
Джеймс и не представляет, с чем ему предстоит столкнуться. Он знает Брук лишь поверхностно; он видел лишь то, что может у нее взять, даже не дав себе труда задуматься, какая она на самом деле.
Слава Богу, это проблема Джеймса, а не его, Дункана!
Брук на минутку закрыла глаза, затем снова открыла, и лицо ее засияло ярче елки.
Когда Дункан наконец вспомнил о необходимости дышать, он выругался про себя. Потому что теперь это была его проблема.
ГЛАВА ПЯТАЯ
— Брук, дорогуша! Будь серьезной, — говорила Салли, переходя из кухни Брук в гостиную. — Ну зачем мне было класть тебе в носок грушу с перышком куропатки?
Брук посмотрела на свою подругу. Никто больше не может быть такой белокурой, такой умной и выглядеть так хорошо в этом свитере с дерзким геометрическим разноцветным рисунком, облегающем изумительно стройные бедра!
— Потому что это вполне в твоем духе, вот почему!
— Это мог быть любой из наших жильцов, — терпеливо объясняла Салли, теребя ворот свитера. — Вчера была суббота. Жильцы все время входили и выходили. Теперь все знают, как ты любишь этот праздник! Прими подарок как жест признания, чем он, я уверена, и является.
Брук, подобрав под себя ноги, устроилась на черной подушке стула.
— Это нечестно! То есть я хочу сказать, сюрпризы я люблю. А вот анонимность ненавижу!
Салли провела рукой по волосам и сменила тему:
— У тебя все готово для сегодняшнего вечера?
— Да. Но не пытайся заговорить мне зубы.
— Но ведь нам надо обсудить обед. Ты ведь за этим меня позвала?
Брук действительно позвала ее за этим. Но она еще хотела спросить Салли о груше. Посмотреть в большие карие глаза подруги, когда та будет отвечать. Неужели Салли действительно не знает, чей это подарок?
Для Брук было невыносимо оставаться в неведении. Она не привыкла к сюрпризам. Дома она всегда сама наполняла рождественские носки всем домочадцам, в том числе и себе самой, фруктами, орехами и леденцами.
И она всегда твердо знала, что еще найдет в носке со своим именем. Большинство Бейли страдало от полного отсутствия воображения. Брук обычно получала в подарок невероятное количество завернутых в золотистую бумагу шоколадок.
— Хорошо! — Она подняла руки в знак поражения. — Если ты клянешься, что это не твоих рук дело…
В глазах Салли появился озорной блеск.
— Брук, лапочка! Это же Рождество! Я никому ни в чем не должна клясться!
— О, прекрасно! Тогда не жди в своем носке ничего, кроме уголька!
— Замечательно! — Подбоченившись, Салли склонила голову набок и хитро улыбнулась. — Мне же нужно чем-нибудь обогреть квартиру!
* * *
— Ты действительно видел, как Брук нашла грушу? — спросил Джеймс между двумя глубокими размеренными вдохами-выдохами во время пробежки в парке.
— Да, — выдохнул в свою очередь Дункан.
— Что она сказала?
— Не очень много.
В Сиэтле Дункану приходилось заниматься упражнениями в помещении. В клубе, расположенном в нескольких кварталах от его квартиры, имелась прекрасная внутренняя беговая дорожка. И бассейн.
— Она удивилась?
— Да. По-настоящему удивилась.
— Поинтересовалась, от кого это?
— Она не спросила.
Конечно, он всегда мог хорошо потренироваться. Нет ничего хуже, чем обрюзгшее тело в тридцать пять лет. Особенно у доктора, который проповедует своим пациентам здоровое питание и физкультуру. Ему нужно было…
Джеймс взял Дункана за руку и остановил его.
Дункан вырвал руку.
— Какого черта?
— Послушайте, доктор Кокс! Я хочу получить прямой ответ! — Положив руки на пояс, Джеймс делал глубокие вдохи и выдохи, чтобы нормализовать дыхание. — Что сказала Брук, когда нашла грушу? Если ты, конечно, можешь вспомнить.
О, Дункан хорошо это помнил! Сомневался, что когда-нибудь забудет — не столько слова, сколько взгляд. Возбужденный блеск ее глаз. То, как она сначала погладила кончиками пальцев носок, затем завернутую в кружево грушу. То, как ее губы раздвинулись во внезапном вздохе, а потом расплылись в улыбке, до сих пор живущей в его мечтах.
— Ну? — настаивал Джеймс.
Дункан уперся руками в колени и опустил вниз голову.
— Я вспоминаю.
Он думал о Брук. А этого ему не хотелось. Надо думать о том, какая славная погода, о том, как он хорошо пробежался. Мысли же о Брук были нарушением границ. Предательством дружбы с Джеймсом. Предательством идеалов самого Дункана. Он был глубоко предан своем убеждениям, обету никогда не поддаваться чувствам.
Брук же заставляла его чувствовать. Будь все проклято!
Он выпрямился.
— Она сказала: «Куропатка на груше. В первый день Рождества».
Джеймс нахмурился, переваривая информацию.
— Так и сказала?
— Да. — Дункан повернулся и направился обратно.
Он не собирался рассказывать больше. Рассказывать о том, как удивительно звучал ее голос, какой благоговейный ужас появился на ее лице. Рассказывать о своих чувствах к ней.
— Хорошо развлеклись? — спросила Брук. — Как прошел вчерашний вечер с Джеймсом?
Салли плюхнулась животом на груду подушек цвета зеленого винограда, покрывающих сооружение, служащее Брук диваном, устроилась поудобнее и оперлась подбородком о ладонь.
— Он великолепен! Как ты и говорила.
— Да? Правда? Хочу подробности! Обед в правлении был…
— …типично политическим!
— А Джеймс был…
— …имел оглушительный успех!
— И ты тоже, не сомневаюсь! Очаровала всех, кто может быть тебе полезен?
Нахмурившись, Салли уткнулась в подушку.
— Ух-х!
— Сал?
— Это был вечер Джеймса! Не мой! И ты это знала!
— Да, я это знала. Но ты, конечно, все-таки кое с кем встретилась?..
— Да, встретилась с несколькими людьми. — Салли поджала губы.
— И что же? Вы беседовали о твоих идеях благотворительности?
— Не совсем…
Брук, ошеломленная, откинулась на подушку кресла.
— Салли Уайт! Предоставь тебе возможность сделать золотую карьеру, и ты все это бросишь!
— Я рекламировала Джеймса! А не Салли Уайт.
— Салли, ты всегда занимаешься рекламой только Салли Уайт! Утром, днем и вечером!
— Нет, вчера вечером я… развлекалась!
Развлекалась? Салли?
— Джеймс?
Салли вздохнула.