И подготовка к войне началась.
В кузницах ковались новые мечи, доспехи и наконечники для копий. Щиты укрепляли дополнительными полосами заговоренного металла, лили снаряды для метательных орудий, в которые Буллфер закладывал взрывающиеся огненные заряды. У меня не осталось никаких сомнений в том, что хозяин окончательно свихнулся. Ну, ладно, вооружил человеческую армию, но зачем выбалтывать особенности демонической атаки и расположение самых уязвимых мест на теле демона?!
— Хозяин, я что-то не понимаю, в чем фокус?
Буллфер поднял взгляд от страниц моего блокнота, на которых записывал какие-то свои соображения.
— Мечи, кольчуги… они, что… испортятся потом? Ты вооружил людей мощнейшим оружием. Когда мы победим… если мы победим, оно останется у них?
— Да.
— И не сломается?
— Гэл, оно не сломается, не заржавеет и не растает.
— Тогда как же…?
Буллфер усмехнулся и снова уткнулся в блокнот.
— Занимайся своими делами. Дальнейшая судьба оружия тебя не касается.
Как же, не касается! Тоже мне, стратег! Послушал бы меня раньше, не связывался с ангелом, не пришлось бы сегодня сидеть в обнимку с «Белыми щитами»! Мирового могущества ему захотелось!
Мне надоело мотаться по городу вслед за Булфом, и я, незаметно отстав от него, притормозил возле широко распахнутых дверей, маленького кабачка. Несмотря на жаркий полдень, в полутемном, прохладном зале не было ни души. Ну, если «Белым щитам» больше по душе жариться на солнце и размахивать оружием, обучаясь новым боевым приемам, тем лучше для меня. Никто не пристанет с душеспасительной беседой и не будет хвастаться, сколько демонов зарубил в прошлой военной кампании.
Я взгромоздился на табурет у стойки, и заявил, обращаясь к трактирщику:
— Холодного пива. Большую кружку. Да побыстрее, я тороплюсь.
Трактирщик, здоровый, хмурый детина в черном фартуке, одетом поверх белой рубахи, на которой виднелись выцветшие священные символы «Белых щитов», все те же самые перекрещенные копья и цветы чертополоха, даже не посмотрел на меня, продолжая сосредоточенно скрести стол кухонным ножом.
— Эй, ты что оглох?! Я просил пива!
Он мельком взглянул на меня, продолжая свою однообразную работу. Широкое лезвие уныло скрипело по доскам стола, под белой рубахой угрюмого трактирщика вздувались и опадали мускулы, хмурое лицо перекосило напряженно-недовольное выражение. Все ясно. Пива я здесь не дождусь. Что за дурацкий город!
— Тебе, братец, не трактирщиком работать, а палачом. — Сказал я с досадой и слез со стула.
— А он им и работал. — Прозвучал у меня за спиной веселый молодой голос. Я оглянулся и увидел мужчину лет двадцати пяти, в легких белых доспехах, с длинным мечом на боку. Он доброжелательно кивнул трактирщику и тот, мгновенно прекратив скрипеть ножом по столу, изобразил на своем лице что-то вроде приветливого внимания.
— Давно тебя не было видно, Антоний.
— Я только сегодня вернулся. — Ответил тот, стаскивая пыльные перчатки, и сел на стул рядом со мной. — Отец сообщил, что здесь у нас грядут перемены.
— Грядут. — Неодобрительно пробормотал трактирщик и многозначительно покосился в мою сторону.
Антоний обернулся ко мне, и в его светлых глазах появилось выражение настороженного внимания, к которому я уже успел привыкнуть за последнее время.
— Тебя зовут Гэл. — Произнес он с какой-то странной интонацией, и рука его потянулась к мечу, видимо, непроизвольно. — Ты… тот самый спутник ангела. Один из двух.
— Хм. — Ответил я неопределенно, рассматривая его не менее пристально. — Что-то не припомню, чтобы я называл тебе свое имя.
— Он-он. — Подтвердил трактирщик, многозначительно поигрывая своим кухонным тесаком. — Появились тут недавно. По городу носятся, народ мутят. Райское блаженство на земле обещают. Особенно другой… рыжий. Везде лезет. Все-то ему надо. А этот у него на подхвате. Если бы не ангел, их бы давно уже прирезали. Уж больно подозрительные типы.
Парень заметно помрачнел и пробормотал что-то типа: «Значит все-таки ангел…», поднялся со стула и кивнул мне.
— Пошли со мной.
— Я, между прочим, еще не дождался своего пива. — Возразил я с достоинством, но он так взглянул на меня из-под черных сведенных у переносицы бровей, что пришлось подчиниться. Как-то не хотелось нарываться на неприятности.
Едва мы вышли из кабачка, Антоний, не глядя на меня, сказал глухо все с тем же выражением полной уверенности в своих словах.
— Ты демон.
— Об этом не обязательно орать на всю улицу. Хотя скоро каждый сопливый мальчишка будет в курсе моего происхождения.
Антоний дернул плечом и поморщился.
— Какой позор. Мы докатились до того, что стали сотрудничать с презренными демонами.
— Слушай, умник, кажется «презренные демоны» уделали вас, гордых рыцарей в прошлой битве у восточных гор. Радовался бы, что самые достойные из них предложили вам свою помощь.
Он смотрел на меня сверкающими от бешенства глазами, сжимая рукоять меча и, видимо, мечтал зарезать, но благородство происхождения не позволяло затевать уличную драку с безоружным демоном, пребывающем в человеческом облике. Несколько мгновений я наслаждался его бессильной яростью, а потом сказал примирительно.
— Ладно. Не злись. Мне тоже не по душе человеческое общество. Но мы ведем честную игру. Генерал решил сотрудничать с нами, и можешь не ломать свою голову, хорошо это или плохо, начальство уже все решило за тебя… Кстати, может быть нам стоит пойти куда-нибудь в тенек, где подают холодное пиво и продолжить там нашу милую беседу, а то я чувствую, что скоро изжарюсь на солнце.
Парень вскинул голову, глядя на меня с плохо скрытой насмешкой, и сказал:
— Не изжаришься. Там у вас есть места и пожарче.
— А ты что, бывал у нас? — спросил я ехидно.
Он снова нахмурился, видимо ему было не очень приятно обсуждать возможность собственного путешествия в наши земли, и предложил, не глядя на меня.
— Пойдем в «Цветущий чертополох». Там можно посидеть спокойно.
Я скривился про себя. Опять чертополох! Куда не плюнь, везде чертополох, да еще и цветущий! Но вслух сказал с любезной улыбкой.
— Ладно. Показывай дорогу.
Антоний шел так быстро, что я едва поспевал за ним. Узкие раскаленные солнцем улочки были пусты. То ли «Белые щиты» сидели по домам, то ли изучали новые приемы боя под руководством Буллфера, то ли получали новое вооружение.
В «Чертополохе» (неплохая, кстати, не смотря на название, оказалась таверна) мы сели за самый дальний столик. Я доброжелательно проводил глазами трактирщика, притащившего поднос с большим запотевшим кувшином (судя по запаху в нем было что-то, получше пива), тарелками с разнообразной снедью и двумя стаканами. А потом весело сказал своему спутнику.
— Ну, что выпьем за нашу общую победу, дорогой союзник.
Не отвечая, Антоний налил себе вина и выпил залпом, всем своим видом показывая, что лично он мне не союзник, тем более не «дорогой».
— Слушай, — продолжил я, делая вид, что не заметил, как его перекосило от моей фамильярности. — А почему у вас здесь не видно женщин? Я, например, не встретил ни одной.
— Потому что их здесь нет. — Сказал он, укладывая на огромный ломоть хлеба куски копченого мяса.
— Совсем нет?
— Совсем. Наша жизнь посвящена борьбе с демонами, и Устав ордена запрещает женщин.
— Это худо. — Сказал я задумчиво. — Священная война, великое служение… это все понятно, но человеческая-то природа берет свое, как же вы обходитесь…
Антоний покраснел… от возмущения, наверное, и воскликнул.
— А ну, заткни свою грязную пасть и не смей…
— Ты меня не понял. — Перебил я его невозмутимо. — Я хотел спросить, как же вы продолжаете свой благородный род? Откуда взялись дети? Я видел много детей на улицах. И все они мальчики. Почему?
Он покраснел еще больше и ответил, глядя в свой стакан.
— Мы принимаем всех, кто желает уйти из мира и принять участие в священной войне, а дети… Благородные матери отдают своих сыновей для того, чтобы мы вырастили из них бесстрашных воинов.
— Понятно.
Значит, из десятков соседних деревень стекаются в Белый город мальчики, юноши и мужчины для того, чтобы продолжить славное дело предков, поучаствовать в какой-нибудь войне против демонов и покрыть себя неувядающей славой и ангельской благодатью. Мечей и цветов чертополоха хватит на всех. Бедный Энджи, ему станет дурно, когда он узнает, что такая куча народа мечтает погибнуть ради него, по одному его слову.
Антоний, внимательно наблюдающий за мной, неожиданно отодвинул блюдо с мясом и поднялся.
— Идем со мной.
Глаза его заблестели, на щеках выступили красные пятна. Похоже, на него нашел приступ фанатического вдохновения, что случается иногда с людьми. Ну, ладно, пойду, посмотрю, что он там мне хочет показать. Надо быть, так сказать, в курсе умонастроений народных масс. Я тоже встал, засунул кусок ветчины в карман и пошел вслед за Антонием.
На улице стало немного прохладнее, набежавшие на небо тучки скрыли солнце, и белый камень стен уже не так слепил глаза. Откуда-то прилетел ветерок и покрыл воду в каналах мелкой рябью. За горизонтом как будто погромыхивало. Наверное, будет гроза…
Антоний уверенно шел вперед. Без него я бы давно заблудился в путанице улочек, тупичков и переходов. Периодически город начинал представляться мне громадным муравейником, — в этой его части постоянно шныряли, попадаясь нам навстречу, деловитые сосредоточенные люди. Одни из них тащили связки копий, другие были нагружены щитами; на особенно узкой улочке нам пришлось пропускать целый отряд, тянувший часть огромной метательной машины.
Видимо, Антоний пользовался в городе популярностью, с ним здоровались и периодически останавливали, чтобы узнать новости из большого мира, но мой неожиданный спутник не особо распространялся по этому поводу и спешил быстрее отделаться от любопытных. На меня горожане реагировали одинаково, с явным неудовольствием. Но я уже привык чувствовать на себе враждебные взгляды, и человеческое общество давно перестало меня нервировать.
Узкие кривоватые улочки остались за спиной, и мы вышли на широкую круглую площадь. Белая пирамида храма, видимая изо всех точек города, оказалась прямо перед нами. Вот, значит, куда он меня ведет. Интересно только — зачем?
Антоний первым прошел между широко распахнутых створок каменных дверей, его белый плащ тускло засветился в полутемном коридоре, и бледные листья чертополоха неожиданно вспыхнули ярким пурпуром. Значит, эти их священные символы еще и в темноте светятся. Очень впечатляет. Надо будет такой плащик себе, что ли, попросить, в качестве сувенира.
— Входи, не бойся. — Сказал Антоний, увидев, что я в нерешительности затормозил на пороге.
Ладно, чем я рискую…
Внутри было прохладно, почти холодно, шаги гулко отражались от каменных плит пола и улетали вверх, под потолок. Бледный свет, льющийся из каких-то невидимых окон, освещал грубо обтесанные стены коридора. Откуда-то доносилась тихая навязчивая музыка, и тянуло резким неприятным запахом, сушащим горло. Я уже хотел выразить свое неудовольствие по этому поводу, как вдруг пред нами открылся небольшой круглый зал. Его стены были покрыты фресками, изображающими картины Великой Древней Войны. Чувствуя странное волнение, я подошел ближе, рассматривая зеленые луга, морские побережья, леса, демонов, людей, и ангелов, нарисованных с человеческой тщательностью, любовью к мелким деталям и подробностям.
Сзади тихо подошел Антоний, и я услышал его негромкий, временами приглушенный до шепота голос.
— Эта война началась давно. В те времена, когда власть Верховных демонов простиралась на все земли. И не было в срединном мире места, где можно было укрыться от слуг, которые усердно выполняли волю своих хозяев: убивали, грабили, жгли…
Я смотрел на маленькие фигурки людей, мечущиеся в красном пламени, на черные косматые тени, выползающие из узких расщелин в земле, на темные клубы дыма, в которых горели узкие свирепые глаза демонов, и слушал прерывающийся от волнения голос Антония.
— Страдания людей были столь велики, что их мольбы и крики о помощи достигли Небес. И тогда три ангела спустились на землю. Они хотели освободить людей от власти ненавистных демонов…
С картины на меня смотрели три одинаково прекрасных лица, озаренные сиянием солнечных лучей.
— Целитель душ, архитектор и священный воин. — Сказал Антоний тихо, а потом в его голосе снова зазвучали резкие интонации. — Они освободили от власти демонов долину между двух горных хребтов на востоке и погибли в битве у Западной реки…
Он подошел к фреске, на которой была изображена битва. Всадник, в белом шлеме с золотым орнаментом, сидя на огромном коне, всаживает копье в черного косматого демона. А вокруг летят стрелы, копья, трупы людей и демонов лежат в воде под копытами лошадей, и на холме вьется над сражением золотое знамя.
— Они погибли. — Повторил Антоний. — И не узнали, что на земле у кого-то из них остался ребенок…
Он замолчал, задумался о чем-то, потом тряхнул головой и продолжил.
— Через несколько сотен лет священную войну продолжили потомки ангелов. Их было уже около десяти тысяч. Они боролись с демонами и сдерживали вспышки человеческого насилия. Именно тогда был основан Белый город. Он стоял на границе между землями Хозяев и ангельской территорией, удерживая их от войн. А потом ангельская кровь стала растворяться в человеческой. Бывшие полуангелы поняли, что скоро исчезнут. Тогда многие из них стали стремиться жениться друг на друге. И с каждым ушедшим веком ангельских потомков становилось все меньше. Сейчас среди «Белых щитов» их от силы несколько десятков…
«Да, — подумал я. — Теперь в Белом городе верховодят люди, пытающиеся продолжить дело ангелов. И они очень по-людски его понимают…». Но я не сказал этого Антонию, который с непонятной тоской рассматривал нарисованный на стене величественный город с белоснежными стенами.
— Зачем ты привел меня сюда? Я знаю историю Великой Войны.
Антоний посмотрел на меня, и глаза его снова нехорошо заблестели.
— Значит, демоны знают о существовании ангельских потомков…
— Он замолчал на мгновение и продолжил уже совсем другим тоном. — А знают ли об этом ангелы?
— Если хочешь, спроси об этом у Энджи.
Антоний опустил голову.
— Я не решаюсь тревожить его. А сам он не заговаривает ни с кем из нас.
Значит, не заговаривает. Ну что же, наверное Энджи нечего сказать людям.
Антоний отошел к фреске, на которой были изображены три прекрасных существа, и произнес:
— Люди хотят быть похожими на ангелов. Они устали от постоянных войн. И если бы демоны оставили нас в покое, мы могли бы стать счастливыми, мы бы строили свой мир сами.
Я усмехнулся.
— Демоны, ангелы… вас постоянно должен кто-то вести. Люди слишком беспомощны, они не могут ничего делать сами. Вы можете только рисовать бессмысленные красивые картинки, и поклоняться им.
Антоний повернулся ко мне и воскликнул почти с отчаянием.
— Я не понимаю, почему тебе абсолютно все равно то, что ты здесь видишь!! Тебя не трогает их красота! Безразлично их великое мужество и огромная воля. Неужели вас, демонов, ничто не волнует?! Я думал, ты способен почувствовать хоть что-то, если увидишь их своими глазами. Но тебе все равно… Ты считаешь нас чем-то вроде сумасшедших и без жалости уничтожил бы всех «Белых щитов»! Мы же просто благодарны и честны. Мы живем памятью о величии прошлого, о доблести и милосердии существ, нас спасших, и мечтой о будущем — надеждой на встречу с теми, кто добр, прекрасен и мудр.
— Тогда радуйся. Энджи полностью соответствует твоим запросам. Заметил я сухо и отправился прочь из храма.
Бесчувственные мы, значит, ничего не понимаем. Кому они нужны уничтожать их?.. Слишком много эти люди о себе воображают… Фанатик… Подумаешь, подвиг.
Хмурый и недовольный, чувствуя некоторые угрызения совести из-за того, что проболтался без дела целый день, я возвращался к хозяину и, не доходя до апартаментов Буллфера, услышал его разъяренный рык.