Олег это понял и задвинулся поглубже на полку. Спросил оттуда:
— Ты с ума сошла?
— Это ты сбрендил. Откуда ты знаешь про моих детей? Общих знакомых у нас нет, рекламные плакаты с их изображением я не заказывала, значит, ты следил за нами? Следил?
— Просто время от времени бывал в тех же местах, что и ты. Успокойся, Алька.
Алька так Алька. Сейчас не это главное. В тех же местах?!
— Ты бываешь в Москве? — уточнила она.
— Бываю.
— А зачем?
Потому что до сих пор страстно тебя люблю, ответила она за него и чуть истерически не расхохоталась. Глядя на ее закушенные губы, Олег заволновался:
— Тебе плохо?
— Мне хорошо, — выдавила она, — ты не ответил.
— А… Ну… Я часто приезжаю в Москву, по делам.
— Ты стал деловым, — похвалила Тина, переводя дух, — и в какой отрасли?
— В литературной.
— Собственное издательство? — светским тоном осведомилась она.
— Я пишу книги, — морщась от собственных слов, признался он.
Пишет много лет. Пишет хорошо, если судить не по критическим статьям, а по сумме гонораров. Называется писателем, и в этом качестве едет на презентацию очередного опуса. А представляться так и не научился. Автор романов? Литработник, как стояло бы в дипломе, если бы в свое время его не выгнали из института?
— Пишешь книги?.. — Она закашлялась, пробормотала через минуту: — Значит, твоя мечта сбылась…
— Можно и так сказать.
— Но откуда все-таки ты обо мне знаешь? — снова нахмурилась Тина. — Или писатель у нас все равно что опытный разведчик?
— Успокойся, — повторил он, — так получалось, что мы несколько раз сталкивались. Только ты меня не замечала.
— Ты был загримирован? Набирал материал для книги, изображая официанта? Или старушку на паперти?
— Ты и раньше за словом в карман не лезла, — прокомментировал он.
— Никогда не могла понять этого выражения. Ну кто же хранит слова в кармане? Обычно в голове. Или я ошибаюсь?
Олег молча улыбнулся.
— Ладно уж, — сказала она, — ешь свой борщ, приготовленный несуществующей супругой.
— Я бутербродами сытый, — откликнулся он, предпочтя не заметить упоминание о супруге.
Тина поерзала на сиденье и уточнила-таки:
— Так получается, ты развелся, Морозов?
— У кого получается?
— Не хочешь говорить, не говори, — она пожала плечами. — Мне-то что.
— Тебе любопытно, — возразил он, — и я скажу. Ты бы сразу спросила по-человечески, чем вокруг да около ходить!
Она с досадой стукнула чашкой по столу:
— И как же я должна была спросить тебя о семейном положении?
— Вот примерно так, как сейчас.
Он сохранял серьезное выражение лица, но разговор ему очень нравился. Наконец-то она ожила, наконец-то расслабилась, и ее раздражение, насмешливость выглядели намного приятней, чем давешняя холодная любезность.
— Ладно, Морозов, — нетерпеливо заговорила Тина, — мне на самом деле любопытно. Ты был женат?
— Нет.
— Что, ни разу? — округлила она глаза.
И тут же вспомнила бабку из квартиры на улице Лунной.
Развеселилась, дура! А он, между прочим, тебя бросил буквально у алтаря, чтобы через неделю другую под венец поволочь! Вот потому ни разу и женат не был, что та — другая! — убилась накануне свадьбы. От такого любой умом тронется и уж наверняка про женитьбу больше и не задумается никогда.
Погодите-ка, так бабка же сказала, что на похоронах той девицы была мать Тины. В качестве матери невесты. И на могиле та же дата, что старушка упомянула. Не считая самого ужасного — фамилии, имени, отчества девушки, которой в природе не существовало. Была Валентина Прошина — по маминой девичьей фамилии. Потом стала Тина Чупицкая. А вот той, что на памятнике обозначена, никогда не было.
Кого же там похоронили?
Тезку Тины, рожденную с ней в один день? Да еще и вознамерившуюся выйти замуж за того же человека!
— Ты что?
Олег смотрел на нее обеспокоено. Бог знает, что творится у нее в голове, но с лицом точно не все в порядке. То краснеет, то бледнеет. Язвительную улыбочку прибрала, сидит, губы кусает. Про глаза говорить страшно, не то что смотреть в их темную пропасть, из глубины которой медленно, но верно поднимается ужас.
— Что ты? — повторил Морозов.
Она с досадой отмахнулась, не слушая и не слыша.
При чем тут тезка? Какая тезка? Ее родная мать была на похоронах! Дочку в последний путь провожала!
Значит, никакой другой суженой-ряженой не было?
Значит, в могилке Тина лежит?
А здесь кто?
Кажется, на этот раз она точно сойдет с ума! Ведь клялась и божилась, что думать об этом не станет. Памятник ей привиделся, а все остальное старушка напутала. Звучит логично. Так оно и есть.
Ну черт ее дернул спросить про жену, а?
Вдруг перед носом замаячила ладонь с чем-то белым посерединке. Опять глюки, обреченно подумала Тина.
— Давай, давай, глотай. Теперь запей. Очень хорошо. Молодец.
— Что это было? — будто очнувшись от обморока, она покачивалась на лавке, неуверенно придерживаясь за край стола.
— Успокоительное.
— Чего, чего?
— Обыкновенная таблетка, — рассердился он, — на тебе лица не было, я решил, что надо… — Он присел перед ней на колени. — Ты как будто увидела привидение… Это я на тебя так действую?
— Ты ни при чем. То есть, отчасти, конечно, и ты там присутствовал. Бабушка сказала, ты на ней жениться собирался.
— Я?! — обалдел Олег. — На бабушке? Жениться?
Тина в бешенстве ударила его в плечи.
— Ты меня слушаешь вообще? Или у тебя мозги от старости сплавились?
— Я не старый, — с серьезным видом возразил он, — но слушать тебя опасно для здоровья. Ты сказала, что бабушка сказала, что я на ней хочу жениться. Я правильно понял?
Тина помотала головой.
— Да нет же! Я сказала, что бабушка мне сказала…
— Попробуй выразиться иначе, — быстро перебил он, схватившись с отчаянием за виски.
— Хорошо, — выдохнула она, собралась с силами и медленно пересказала то, что узнала от старухи.
Вернее, попыталась пересказать. Внятного изложения никак не получалось. И еще — сбивало с толку лицо напротив, мрачнеющее с каждой секундой.
— Это еще не все, — «успокоила» Тина, перескакивая с места на место, но все же добравшись до собственных похорон, — я сама видела могилу. Свою могилу понимаешь, Морозов?
Она посмотрела на него в ожидании ответа, и хмурая тяжесть его взгляда ошеломила ее. Тина даже забыла о собственных переживаниях.
— Ты что? — спросила она встревоженно, так же, как некоторое время спрашивал ее он.
— Ничего. Рассказывай дальше.
— Тебе мало, Морозов? — всплеснула руками Тина. — Я чуть с ума не сошла от всего этого! А ты сидишь тут спокойненько и просишь рассказывать дальше?!
— А ты хочешь, чтобы я скорую тебе вызвал?
Несколько секунд она таращилась на него в полной прострации. И наконец поняла.
Действительно, глупо получилось. Чего она ждала? Зачем она рассказала? Ему нет до этого никакого дела, он не принял ее всерьез и думает сейчас о чем-то своем.
Какие еще старушки?! Могилки, невесты…
Позвольте, но невеста-то была его!
— Даже если ты не хочешь, тебе придется разобраться в этом, — заявила Тина тем тоном, которым отдавала приказания секретарше. — Тебя видели напохоронах, значит, ты имеешь к этому отношение, и просто обязан…
— Ты переутомилась, — оборвал ее Олег, — какие похороны? Ты же сама сказала: старушка в маразме!
— А надгробье с моим именем?
— Чья-то злая шутка, — пожал плечами он.
Остановись, мысленно заорал он на себя, сейчас же прекрати это издевательство! Ты представляешь хотя бы, каково ей?! Немедленно открой рот и скажи правду! Ты давно хотел это сделать!
Хотел, но не мог себе позволить.
Объяснить ей сейчас? А как?
Ах, так мы трусим?
Может быть! Да и вообще… Она же с ума сойдет, если узнает…
Если уже не сошла — из-за того, что открылось без тебя!
— Тина, — впервые он спокойно произнес это имя, — Тина, пожалуйста, не смотри так! То, что ты рассказала, не имеет никакого значения! Разве важно, что именно случилось тринадцать лет назад?
— Ты заговорил, как психоаналитик, — усмехнулась она.
— Какая разница! Выкинь из головы, и все!
— Ты что, не понимаешь, Морозов? — тихо поразилась она. — Я видела собственными глазами, вот как тебя сейчас, крест, памятник… Ты бы на моем месте не свихнулся?
— Тебе показалось. Ты устала, понервничала. — Олег взглянул исподлобья. — Кстати, а зачем ты поехала на кладбище? У тебя же не было никаких родственников!
— Отец, — коротко бросила она.
Отец?! Морозов едва не сверзился с полки.
Помнится, много лет назад он убеждал ее, что ненависть не должна проникать так глубоко, что смерть искупает любые грехи, но Тина — тогда еще Алька! — так и не пошла на похороны отца. Говорила, что ненависть тут ни при чем, но провожать в последний путь человека, к которому кроме брезгливого равнодушия она ничего не испытывала, это лицемерие. Кажется, Олег с ней спорил тогда очень долго. До утра.
Как будто не было занятия лучше, подумалось ему сейчас с угрюмой досадой.
А потом он вспомнил последние слова Альки. То есть, нет, уже — Тины! И снова взглянул удивленно, с недоверием.
— Ты что, ходила проведать его могилку?
— Не надо так пренебрежительно, — тихо ответила она, — разве в этом есть что-то стыдное?
— Нет, просто странное.
— Что же странного в том, что дочь простила отца?!
Он покачал головой.
— Ты его простила? Тогда ты на самом деле стала другим человеком.
— А что тебя удивляет? — устало вздохнула она. — За столько лет…
— Алька… — начал он. — Ох извини, Тина, я никак не привыкну… — Он отдышался и продолжил спокойней: — Ты считаешь, это время помогло тебе?
— Помогло? — Она удивилась. — В каком смысле помогло?
— Тебе было трудно жить с этой ненавистью.
— Я давно перестала ненавидеть отца, ты же знаешь.
— Но на похороны не пошла, — напомнил Олег. Как будто продолжался их давний спор.
Это все, что осталось — спорить о прошлом.
— Так что изменилось? — Он не смотрел на нее, но Тина вдруг почувствовала, что ему это важно. Мелькнула даже мстительная мыслишка — промолчать, пусть помучается. Какое ребячество!
— Вообще-то изменилось почти все, — сказала Тина. — Но за то, что я смогла простить отца, спасибо и тебе. — Она перевела дух и решила быть откровенной до конца. — Когда я увидела тебя в том… в нашем кафе… Знаешь, я просто почувствовала, что не могу так больше! Оказывается, я все еще не простила тебя. — Судорожным движением она обхватила себя за плечи. — Забыла — да, но не простила. И сразу вспомнила об отце. Моя жесткость, даже жестокость, наверное, от него. Всю жизнь я готова была ощериться в ответ на любое неосторожное слово. Я же так с детства привыкла, с ним каждый день приходилось бороться, защищаться от него, кусаться, материться, зубами лязгать, понимаешь?
Тина поглядела на Олега внимательно.
— Я понял, — пробормотал он, и лицо у него сделалось каким-то странным.
Словно у человека, который ждет неизбежного столкновения с поездом.
— Почему ты так смотришь?
— Ты простила отца, потому что не хочешь быть похожей на него?
Она кивнула:
— Отчасти, поэтому. Мне трудно все объяснить.
— Но ты честно пыталась, — улыбнулся он, — спасибо.
— Не за что.
— Прости меня, — быстро произнес он. Тина ошеломленно взглянула на него, но он не обратил на это внимания. — Я очень, очень виноват. Не в том, в чем ты меня винишь… Совсем в другом, но виноват. Наверное, нельзя просить прощения вот так, когда ты не знаешь, за что именно я прошу прощения, но… Ты… Тина!..
Он смолк, будто захлебнулся. Она ничего не поняла.
— Ты тоже сильно изменился, Олег, — спустя некоторое время сказала Тина, и полушутливо добавила: — Раньше тебе удавалось изъясняться красиво и внятно.
— Да, — коротко кивнул он.
— Ну, и что? — Она развела руками. — Что все это значит, ты объяснишь все-таки?
— Не могу. Ты меня поразила, — честно признался он.
Не было больше сил продолжать это. Черт знает к чему приведет подобный разговор! Морозов решительно вышел из купе и обосновался в тамбуре, присев на корточки и привалившись затылком к холодной стене.
Тина… Назвать ее так в мыслях — значит, думать о чужом человеке. Но она и есть чужой, незнакомый человек, который за этот час — или сколько они уже едут? — открылся совершенно неожиданной стороной.
Ее слова о прощении стали последней каплей. Олег понял окончательно, что не знает ее. И следующая мысль, нет, настоящее прозрение накрыло волной — он сходит с ума от желания узнать. Узнать эту женщину, а не оправдывать свои вопросы, свое жадное разглядывание тем, что просто хочет убедиться в очередной раз в ее благополучии.