Я сказал, что нет.
— Вот вы опять разговариваете. Больше 70 часов, чтоб мне провалиться! А за что? За славу? Какая слава в куче выбеленных костей? За богатство? Оскар, я говорю вам по правде: я обрядил больше покойников, чем наложниц у султана, и всем без всяких исключений было абсолютно плевать на то, украшены они рубинами размером с ваш нос и вдвое его краснее… или лохмотьями. Какая польза от богатства покойнику? Скажите мне, Оскар, как мужчина мужчине, пока Она не слышит: почему вы позволили Ей уговорить вас на это?
— Мне это пока что нравится. Он презрительно фыркнул.
— Так сказал человек, пролетающий мимо 50-го этажа Эмпайр стейт билдинг [39]. Но все равно его ждал тротуар. Впрочем, как бы то ни было, — мрачно прибавил он, — пока вы не разделаетесь с Игли, проблемы нет. Если бы у меня был инструмент, я бы мог здорово закрыть этот шрам, все говорили бы: «Правда, он как живой?»
— Не стоит об этом думать. Ей этот шрам нравится. (Черт возьми, он и меня этим заразил!)
— С Нее станется. К чему я пытаюсь привыкнуть, так это к тому, что если идти Дорогой Славы, то на пути попадается все больше препятствий. Но я-то нипочем не собирался идти этой дорогой. В моем представлении хорошей жизнью было бы тихое спокойное заведение, единственное в городке, с набором гробов в любую цену и с такой разницей между себестоимостью и ценой товара, которая давала бы некоторую свободу действий, чтобы проявить щедрость к понесшим утрату. Продажа в рассрочку для тех, у кого хватает разума, чтобы спланировать все заранее, — потому что все мы смертны, Оскар, все мы смертны, и здравомыслящему человеку не мешает посидеть по-приятельски со стаканом пивка и согласовать свои планы с пользующейся хорошей репутацией фирмой, которой он может доверять.
Он тихонько склонился ко мне.
— Знаете, милорд Оскар…. если мы когда-нибудь чудом выйдем из всего этого живыми, вы могли бы замолвить за меня доброе словечко перед Ней. Пусть Она поймет, что я слишком стар для Дороги Славы. Я бы мог многое сделать, чтобы остаток ваших дней прошел в удобстве и радости.. если вы по-товарищески ко мне отнесетесь.
— Разве мы не пожали на этом друг другу руки?
— Ах да, верно ведь. — Он вздохнул. — Один за всех и все за одного, — и пан или пропал. Вы готовы.
Когда мы вернулись, было еще светло и Стар была в шатре — и моя одежда была уже разложена. Я начал было возражать, когда разглядел ее, но Руфо твердо ответил:
— Она оказала «неофициально», а это значит смокинг. Я одолел все, даже запонки (которые оказались изумительно большими черными жемчужинами), а сам смокинг был или сшит на меня, или был куплен в готовом виде кем-то, кто знал мой рост, вес, объем плеч и талии. На ярлыке у воротника значилось: «Инглиш Хоус, Копенгаген».
Но галстук меня убил. Я с ним бился, пока не подвернулся Руфо, он уложил меня на землю (я не стал спрашивать зачем) и одним духом завязал его.
— Вам нужны ваши часы, Оскар?
— Мои часы? — Насколько мне было известно, они остались в кабинете доктора в Ницце. — Они у тебя?
— Да, сэр. Я захватил все ваши вещи, кроме вашей — его передернуло — одежды.
Он преувеличивал. Здесь было все, не только содержимое моих карманов, но и содержимое моего ящика из сейфов «Америкэн Экспресс»: деньги, паспорт, Удостоверение et cetera [40]. Даже те билеты Тотализатора из Аллеи Менял.
Я начал было спрашивать, как он проник внутрь моего сейфа, но решил, что не стоит. Ключ у него был, и все могло быть сделано просто, с помощью фальшивой доверенности. Или непросто, как его волшебный черный ящик. Я поблагодарил его, и он вернулся к своей стряпне.
Я хотел выбросить этот мусор, все, кроме денег и паспорта. Но в таком прекрасном месте, как Поющие Воды, сорить невозможно.
На моей портупее был кожаный кошель; я запихал туда все, даже часы, которые остановились.
Руфо поставил перед изящным шатром Стар столик и подвесил лампу на дереве над ним, а на столе расставил свечи. Темнота опустилась раньше, чем она вышла… и остановилась. Я, наконец, догадался, что она ждет моей руки. Я провел ее к месту и усадил, а Руфо усадил меня. Он был одет в сливового цвета униформу ливрейного лакея.
Ожидание Стар того стоило; она была одета в зеленое платье, которое недавно предлагала продемонстрировать мне. До сих пор не УВЕРЕН, что она воспользовалась косметикой, но выглядела она уже не как полная сил Ундина, которая окунала меня в воду час тому назад. У нее был такой вид, словно ее нужно держать под стеклом. У нее был вид Элизы Дулитл на балу.
Звучала мелодия «Ужина в Рио», вплетаясь в звучание Поющих Вод.
Белое вино к рыбе, розовое вино с дичью, красное вино и жаркое — Стар болтала, улыбалась, сыпала остротами. Однажды Руфо, наклонившись ко мне, чтобы обслужить, прошептал:
— Приговоренные ели с аппетитом.
Я уголком губ велел ему убираться к черту.
Шампанское к сладкому, и Руфо торжественно представил бутылку на мое одобрение. Я кивнул. Что бы он сделал, если бы я отверг ее? Предложил другую марку? «Наполеон» с кофе. И сигареты.
О сигаретах я думал целый день. Это были «Бенсон энд Хеджес» No 5… а я курил эту французскую черноту, чтобы экономить деньги.
Пока мы курили. Стар поблагодарила Руфо за ужин, и он должным образом принял ее комплименты, а я поддержал их. Так и не знаю, кто приготовил тот пир гедониста. Большую часть сделал Руфо, но в трудных местах могла поработать Стар, пока меня брили.
Спустя некоторое неспешно-счастливое время, сидя за кофе с коньяком при потушенном верхнем свете, когда всего одна свеча отражалась в ее драгоценностях и освещала ее лицо, Стар слегка отодвинулась от стола, и я быстро встал и проводил ее к шатру. Она остановилась у входа.
— Милорд Оскар…
Итак, я поцеловал ее и вошел за ней внутрь…
Черта лысого вошел! Дьявол, я был так загипнотизирован, что склонился над ее рукой и поцеловал ее. Этим все и кончилось.
Мне не осталось ничего, кроме как выбраться из этой заимствованной у обезьян одежды, вернуть ее Руфо и получить от него одеяло. Он выбрал себе место для сна с одной стороны шатра, так что я подыскал место с другой и растянулся. Было все еще так приятно тепло, что даже одеяло не требовалось.
Но сон ко мне не шел. Говоря по правде, у меня привычка, как у наркомана, привычка хуже, чем марихуана, хоть и не такая дорогая, как героин. Я могу ее перебороть и заснуть невзирая на нее — но тут еще мешало то, что я в шатре Стар на фоне света видел силуэт, который больше не был обременен платьем.
Дело в том, что я читатель поневоле. «Гоулд медал ориджинэл» [41] центов за тридцать пять прямехонько уложит меня спать. Или Перри Мейсон. Но я скорее примусь за объявления в старой «Пари-Матч», в которую заворачивали селедку, чем обойдусь без чтения.
Я встал и обошел шатер.
— Пест! Руфо.
— Да, милорд. — Он быстро оказался на ногах, в руке кинжал.
— Слушай, в этой дыре есть что-нибудь почитать?
— Какого сорта что-нибудь?
— Что-нибудь, просто что-нибудь. Слова, поставленные по порядку.
— Минутку.
На какое-то время он исчез, копаясь с фонариком в своем плацдарме мусорных куч. Потом вернулся и протянул мне книгу и маленькую походную лампу. Я поблагодарил его, вернулся на место и улегся.
Это была интересная книга, написанная Альбертусом Магнусом [42] и, очевидно, украденная из Британского музея. Альберт предлагал длиннейший список рецептов для осуществления немыслимых дел: как укрощать штормы и летать над облаками, как одолеть врагов, как заставить женщину быть вам верной…
Вот этот последний рецепт: «Ежели хочешь, абы женщина была ни сладострастной, ни возжелала бы мужчин, возьми потаенные члены от Вуолка, и волосы, кои растут на щеках, либо бровях иного, такоже и волосы, каковые есть под бородой его, и спали все это, и дай ей этого испить, когда не ведает, и не возжаждет она никакого мужчину».
«Вуолку» это, должно быть, было бы неприятно. Если я был бы той женщиной, мне бы тоже было неприятно; рецепт, судя по слуху, тошнотворная смесь. Но это точная формула, со всеми особенностями оригинала, так что если вам приходится туго держать ее в узде, а под руку подвернется «Вуолк», попробуйте. Сообщите мне результаты. Почтой, а не лично.
Там было несколько рецептов, чтобы заставить полюбить вас женщину, которая вас не любит, но «Вуолк» намного опережал другие ингредиенты по простоте. Вскоре я отложил книгу, погасил свет и стал смотреть на движущийся силуэт на шелковом экране; Стар расчесывала волосы.
Потом мне надоело терзать себя, и я стал смотреть на звезды. Никогда я не знал звезд Южного полушария: в таком влажном месте, как Юго-Восточная Азия, звезды видны редко, а человеку с шишкой направления они вовсе не нужны.
Но это южное небо было великолепно.
Я глядел на какую-то очень яркую звезду или планету (у нее, казалось, виден был диск), как вдруг до меня дошло, что она перемещается.
Я сел.
— Эй, Стар! Она отозвалась:
— Да, Оскар?
— Подите посмотрите! Спутник. БОЛЬШОЙ спутник!
— Иду. — Свет в ее шатре погас, она быстро очутилась возле меня, так же, как и добрый старый попе Руфо, зевавший и почесывавший ребра.
— Где, милорд? — спросила Стар. Я показал.
— Вон, прямо! Если подумать, то это, может, и не спутник; может, это один из нашей серии «Эхо». Страх какой большой и яркий.
Она взглянула на меня и отвела глаза. Руфо ничего не говорил. Я поглядел вверх еще немного, глянул на нее. Она смотрела на меня, а не в небо. Я посмотрел снова, понаблюдал, как оно движется на фоне звезд.
— Стар, — сказал я — это не спутник. И не шар из «Эхо». Это луна. Настоящая луна.
— Да, милорд Оскар.
— И значит это не Земля.
— Это правда.
— Хм… — я еще раз поглядел на маленькую луну, так быстро движущуюся среди звезд с запада на восток. Стар тихо сказала:
— Вы не боитесь, мой герой?
— Чего?
— Очутиться в незнакомом мире.
— Кажется, довольно симпатичный мир.
— Так оно и есть, — согласилась она, — во многом.
— Мне он нравится, — согласился я. — Но, может, пора мне узнать о нем побольше. Где мы? Сколько световых лет или чего там еще, в каком направлении?
Она вздохнула.
— Я постараюсь. Но это будет нелегко: вы не изучали метафизической геометрии — как и многого другого. Представьте себе страницы книги… — Я все еще держал под рукой ту поваренную книгу Альберта Великого; она взяла ее. — Одна страница может быть очень похожей на другую. Или быть совсем непохожей. Одна страница может быть настолько близка к другой, что соприкасается с ней во всех точках — и все же не имеет ничего общего с противоположной страницей. Мы так же близки к Земле — прямо сейчас, — как две соседние страницы в книге. И тем не менее мы так далеко, что в световых годах это не выразить.
— Слушайте, — сказал я, — можно обойтись и без словесных выкрутас. Я частенько смотрел «Зону сумерек» [43]. Вы имеете в виду другое измерение. Так я это усек.
Она казалась озабоченной.
— Что-то в этой мысли есть, но… Руфо вмешался:
— И еще есть Игли утром.
— Да, — согласился я. — Если мы должны толковать с Игли поутру, наверное, нам лучше немного поспать. Извините. Между прочим, а КТО же такой Игли?
— Сами увидите, — сказал Руфо. Я глянул на ту летящую луну.
— Вне всякого сомнения. Ладно, прошу меня извинить за то, что обеспокоил вас всех из-за глупой ошибки. Спокойной ночи, ребята.
Забрался я снова в свои спальные шелка, как взаправдашный герой (сплошь мускулы и никаких гонад, как правило). Ну, и они тоже упаковались. Она больше не включала света, так что мне не на что было смотреть, кроме летящих лун Барсума. Я попал прямо на страницы книги.
Что ж, я надеялся, что она будет удачной, и что писателю моя жизнь пригодится еще во множестве продолжений. Для героя все тут складывалось недурно, по крайней мере, вплоть до этой главы. Менее чем в 20 футах от меня спала, укутавшись в свои спальные шелка, Дея Торис [44].
Я всерьез задумался, не подползти ли мне к откидному клапану ее шатра и прошептать ей, что мне хотелось бы задать ей несколько вопросов о метафизической геометрии и прочих материях. Любовных заклятьях, может. А может быть, просто сказать ей, что снаружи холодно, и попроситься войти?
Но я так не сделал. Добрый старый и верный Руфо лежал свернувшись тут же с другой стороны шатра, а у него была странная привычка просыпаться мгновенно и с кинжалом в руке. К ТОМУ ЖЕ ему нравится брить трупы. Как я уже сказал, если есть выбор, я предпочитаю быть трусом.
Я стал смотреть на летящие луны Барсума и незаметно уснул.
ГЛАВА VI
ПОЮЩИЕ птицы лучше, чем будильники, а Барсум никогда не был так прекрасен. Я довольно потянулся, и почуял запах кофе, и подумал, не успею ли я наскоро выкупаться перед завтраком. Наступил еще один прекрасный день, голубой и яркий, солнце только что взошло, и я был не прочь шлепнуть несколько драконов, пока не подоспел завтрак. Только, конечно, маленьких.
Я подавил зевок и перекатился на ноги. Чудного павильона уже не было, а черный ящик был в основном упакован; он был не больше рояля. Стар стояла на коленях перед костром, поторапливая тот самый кофе. В это утро она стала пещерной женщиной, одевшись в шкуру, которая, хоть и красивая, была не красивее ее собственной. Из оцелота, наверное. Или от Дюрона.
— Приветик, Принцесса, — сказал я. — Что на завтрак? А где ваш шеф?
— Завтрак позже,: — сказала она. — Сейчас вам только чашка кофе, слишком горячего и слишком черного — лучше, чтобы вы были в плохом настроении. Руфо заводит беседу с Игли.
Она подала мне кофе в бумажном стаканчике.
Я отхлебнул полчашки, обжег себе рот и выплюнул гущу. Кофе бывает пяти сортов: Кофе, Ява, Ямайка, Яд и Растворитель Углерода… Эта дрянь была не лучше четвертой степени.
Тут я застыл, потому что на глаза мне попался Руфо. И компания, пребольшая компания. У края нашей террасы кто-то разгрузил Ноев Ковчег. Тут было все, от аардварков [45] до ящеров, большинство с длинными желтыми зубами.
Руфо стоял лицом к этому пикету, на десять футов ближе к нам, напротив особенно большого и неуклюжего гражданина. Тут как раз бумажный стаканчик разошелся, и кипяток обжег мне пальцы.
— Хотите еще? — спросила Стар. Я подул на пальцы.
— Нет, спасибо. Это и есть Игли?
— Вот тот, в середине, которого дразнит Руфо. Остальные пришли просто посмотреть, на них можно не обращать внимания.
— У некоторых из них голодный вид.
— Те, кто покрупнее, в основном травоядные, как демон Кювье. Вон те львы-переростки могут нас съесть — если Игли выиграет спор. Но только потом. Все дело в Игли.
Я повнимательнее пригляделся к Игли. Он походил на потомка из Данди, сплошь челюсти и никакого лба; в нем соединились наименее приятные черты гигантов и людоедов из «Книги Красной Магии». Мне лично эта книга никогда особенно не нравилась.
Он смутно походил на человека, если взять это понятие в широком смысле. Он был на пару футов повыше меня и перевешивал меня фунтов на 300
— 400; но я куда красивее. Волосы на нем росли кустиками, как на упавшей духом лужайке, но с первого взгляда было ясно, что он никогда не пользовался дезодорантом для мужественных мужчин. На буграх его мускулов выступали узлы, а ногти на ногах не знали ножниц.
— Стар, — сказал я, — в чем причина нашего с ним спора?
— Вы должны убить его, милорд.
— Не могли бы мы договориться о мирном сосуществовании? Взаимное доверие, культурный обмен и так далее?
Она покачала головой.
— Он недостаточно развит для этого. Он находится здесь, чтобы удержать нас от спуска в долину, — или он умрет, или умрем мы. Я глубоко вздохнул.