Мессир Камилло беспомощно оглянулся, почесал лысину, задумался. Потом безнадёжно развёл руками. Он не знал.
Альбино поднял глаза на подеста и осторожно сказал:
— Можно уточнить это у актёров. Спектакль начался на вечерней заре, после восьми. Мессир Тонди подошёл к нам, когда кончилось четвёртое действие. Мне казалась, что каждое действие шло четверть часа. Искали мы кота около получаса. Если я не ошибаюсь, мы были у колодца в половине десятого или чуть позже.
Тут подеста заметил Монтинеро, тихо подошедшего несколько минут назад и ставшего за его спиной.
— А, Лоренцо, ты осмотрел колодец? Он мог упасть туда?
— Мог, — короткое тяжёлое слово прокурора упало как камень в воду.
— Следы рядом есть?
Прокурор покачал головой.
— Земля там каменистая, да и ногами челяди утрамбована, но одни следы я высмотрел. Вот этот, — указующий перст Монтинеро упёрся в кошачью морду, — отбежал от столов, пробежал до песчаной насыпи, потом прыгнул за воробьём, следов воробьиных на песке не счесть, и песок вдрызг рассыпан, но крови и перьев нет, стало быть, ничего кот не поймал. Потом он бродил у старого дуба, а после побежал к колодцу. Нюх у котов слабый, не собачий, но воду они чуют. Что до шагов Грифоли, на песке их нет, он, видимо, шёл к колодцу по дорожке, она плитами выложена.
— Он был пьян? — этот вопрос подеста снова адресовал прокурору, причём, судя по тону, был уверен, что тот знает ответ.
— Пил он немного, но трезвым не был. Голова у него была некрепкая, его легко развозило.
Тут на поляне появился монсеньор епископ Квирини. Вот кого развозило… Он шатался и тёр виски, при каждом шаге постанывая. Подойдя к ним, его преосвященство поднял голову и с укором обратился к прокурору Монтинеро.
— Ты мне друг или только собутыльник?
Монтинеро сразу вытащил из-под плаща флягу и протянул ему, не словом, а делом доказывая свою дружбу епископу. Глаза Квирини блеснули, он в три глотка высадил фляжку и в первый раз с утра улыбнулся. Подеста же, окинув монсеньёра епископа ироничным взглядом, повернулся к Фантони, потягивавшему пиво и глядящему в облака.
— Фантони!
Франческо вздрогнул и испуганно уставился на мессира Пасквале.
— Мой человек выяснил, что вы вчера вечером около шести разговаривали с Грифоли под дубом у беседки с колоннами. О чём?
Сверчок два раза сморгнул, точно школьник, которого просили рассказать невыученный урок или вспомнить события столетней давности, но потом в его осоловевших глазах промелькнула тень понимания.
— А, Пьетро… Он сказал, что убьёт меня, если я ещё раз подойду к синьорине Четоне.
— Вот как… И что вы ему ответили? — голос подеста был, однако, не въедливым, а скорее насмешливым, он явно не считал субтильного танцора способным тягаться с Грифоли.
— Сказал, что не подойду, — кивнул Фантони. — Плетью обуха не перешибёшь, что против рожна-то прати?
— А не мог ли ты потом разозлиться и…
Франческо лучезарно улыбнулся.
— И бросить его бычью тушу в колодец? — шельмец заливисто захохотал в голос, потом резко умолк и с жёсткой серьёзностью, выглядящей, впрочем, горше любого шутовства, ответил, — не мог. Тяжеловат бугай был. Не хватало ещё грыжу нажить из-за дурака-то.
— Почему дурака? — поинтересовался прокурор.
— Потому что простых вещей не понимал. Девица, она как удача, догоняй её — убежит, но не зови, не жди и даже не замечай вовсе — она обидится и придёт. Да ещё и на шее повиснет, — расхохотался гаер.
— Фантони пьяный с восьми вечера валялся, я видел его, Венафро сказал, он высадил бутылку. Его вот этот господин, — он указал на Альбино, — с его слугой отволокли в шатёр, где пастилой торговали, — уточнил Монтинеро. — А Грифоли был на скачках, потом танцевал с девицами, и мимо храпящего Фантони пару раз проходил, а пропал вскоре после восьми.
— Мессир… мы нашли… — к столу подошёл человек, укутанный в серый войлочный плащ. Он протолкнул впереди себя девицу, явно перепуганную, но весьма миловидную, одетую в платье горничной и чистый передник. — Её видели около колодца вчера на вечерней заре.
Девушка, несмотря на испуг, а может, именно из-за него, ударила по руке человека в сером и отпрыгнула, завизжав:
— Не видела я ничего, не было там его, не было, врёт она, просто ворот чёрт держал, вот я и испугалась…
Подеста умел обращаться с челядью.
— Уймись. — В его голосе, спокойном и сумрачном, таилась такая угроза, что девица умолкла, сжалась и даже голова её, казалось, ушла в плечи. — Отвечай только на мои вопросы, поняла? — Горничная смотрела на него как кролик на удава и только кивнула. — Когда ты была у колодца?
Девица набрала полные лёгкие воздуха, выдохнула, Альбино ждал истерики, но горничная заговорила тихо и рассудительно, глядя в землю:
— Синьор Ринальдо сказал, что на колокольне церковной уже половину девятого пробило и надо наполнить тазы для вечернего умывания в комнатах приезжих господ. Я и пошла, но ворот чёрт держал, я испугалась и убежала.
— А кто тебя видел у колодца?
— Не у колодца… Синьора Руфина, домоправительница, она спросила меня, что это я по двору без дела с пустым ведром шляюсь? На знатных господ поглядеть? Так моё ли это, мол, дело? А я за водой вышла, синьор Ринальдо велел…
Подеста поднял глаза на горничную, пронзил её взглядом и махнул рукой человеку в сером. На лице его возникло то же самое выражение, с каким он озирал Альбино.
— У колодца никого не было?
Девица покачала головой. Подеста поскрёб дурно выбритую щеку.
— Стало быть, на вечерней заре он пропал с поляны, а в половине десятого его нашли в колодце, а ещё за час до того ворот колодца уже не двигался, — он пренебрежительно махнул на девицу и её отпустили. — Интересно.
Появился ещё один человек в сером плаще и тоже прошептал что-то на ухо подеста. Глаза Корсиньяно плотоядно блеснули.
— Что? Это точно? Однако! И он мне ещё выговаривать будет, — губы подеста зло перекосились и нервно дёрнулись. — Ты слышал, Энцо?
— Что именно, мессир? — Монтинеро не мог слышать сказанное на ухо Корсиньяно, но указывать на это не стал, просто вежливо склонив голову к подеста.
— В восемь с четвертью у колодца видели Паоло Сильвестри, Карло Донати и Никколо Линцано. Они стояли у ворота и разговаривали. Слов свидетели не слышали, но то, что видели именно их, готовы поклясться на Четырёх Евангелиях.
Епископ удивлённо уставился на подеста, а Лоренцо Монтинеро встретился глазами с Корсиньяно и сощурился.
— Свидетели надёжные?
— Вполне. Это… — глаза подеста заискрились, — Джироламо, местный конюх, и… мессир Джованни Ручелаи. Они проходили, как свидетельствуют оба, спустя четверть часа после того, как били вечернюю зорю, садом, обсуждали итоги скачек и судейство и тут у колодца увидели мессира Линцано, которого видели на скачках, с друзьями — Паоло и Карло. Они все им прекрасно известны.
— Очень интересно… — Монтинеро обхватил ладонью подбородок, но было заметно, что губы его расплылись в улыбку. — Что же, остаётся только спросить, что они там делали.
— Именно это я и собираюсь сделать, — кивнул подеста. Глаза его сияли, лицо зримо помолодело. — Эта девка не врёт, — он кивнул в сторону виллы, и Альбино понял, что Корсиньяно говорит об отпущенной горничной. — В восемь он ушёл с поляны, половину девятого ворот на колодце уже не двигался, стало быть, он был внизу. А в четверть девятого у колодца видят его дружков, людей Фабио Марескотти, — добавил он с какой-то сладострастной радостью, — вот и пусть они расскажут, что они там делали.
В глазах Корсиньяно сверкнула молния.
Глава VII. Вердикт подеста
«Людей Фабио Марескотти» было велено найти, не медля ни минуты, и приводить по одному.
— Они за ночь сто раз сговориться успели бы, — тихо пробормотал Монтинеро. Прокурор явно не ждал от допроса присных Марескотти ни признания, ни прояснения обстоятельств дела, однако, видя, сколь увлечён расследованием Корсиньяно, присел на лавку у стола и замер в ожидании. Епископ, к удивлению Альбино, уже выглядевший как кот на весеннем солнышке, подобрал сутану и уселся рядом на скамью, всем своим видом являя чистую заинтересованность в торжестве истины. Судя по тому, что ни прокурор, ни подеста не препятствовали ему, монах сделал вывод, что монсеньор Квирини подлинно считался здесь своим человеком.
Альбино же был взволнован другим обстоятельством. Мысль о том, что дружки самого Пьетро могли разделаться с ним, что-то не поделив, в голову ему до сих пор не приходила.
Дальнейшее же было и вовсе удивительным. Карло Донати, спрошенный первым, не мог сказать, о чём они говорили у колодца, но саму встречу не отрицал. Паоло Сильвестри поведал, что речь шла о прошедших скачках и тоже не возражал против того, что там был. Никколо Линцано, которому сказали, что его дружки уже обо всем рассказали, сообщил подеста, что они встретились у колодца, чтобы решить, какую каверзу устроить мерзавцу Фантони, при этом известил Корсиньяно, что они несколько минут ждали Грифоли, который тоже должен был подойти да не пришёл. А между тем именно он договаривался, чтобы они встретились у колодца, когда стемнеет.
На вопрос Монтинеро, трогали ли они ворот, пытались ли набрать воды, все трое дружно покачали головами. На что им вода-то? Подеста поинтересовался, когда они ушли? Все ответили, что не пробыли там и четверти часа, пошли искать Грифоли.
Пасквале Корсиньяно задумался. «Людей Фабио Марескотти» он считал их тупицами. При этом именно Пьетро Грифоли был начальником отряда охраны и считался подчинёнными самым умным. Подеста был иного мнения, но оглашать его не собирался. Было и ещё одно обстоятельство, проступившее до того в допросе Фантони. Фигляр обозвал покойника бугаем. Если отбросить содержащееся в этом наименовании оскорбление, по сути кривляка был прав. Кулаки Грифоли смахивали на отбойные молоты, лицо — на наковальню. Трое дружков могли бы, разумеется, справиться с начальником, стукнуть булыжником по макушке да сунуть в колодец. Но зачем? А чтобы кто-то один справился с ним? Просто смешно.
Итак, перед задумчивым взором подеста возникли две версии произошедшего и, заметив идущих к нему Петруччи, Венафро, Марескотти и Палески, Корсиньяно, демонстративно игнорируя мессира Фабио, обратился к кузену, главе синьории.
— Мои люди, опросив всех работников на вилле и гостей мессира Палески, выяснили, что покойный пропал с поляны после восьми. Труп его обнаружен в половине десятого. Мы дознались, что мессир Грифоли решил собрать господ Сильвестри, Донати и Линцано у колодца, чтобы придумать способ мести мессиру Фантони, с которым он имел вражду из-за девицы Лауры Четоны. Вышепоименованные господа Сильвестри, Донати и Линцано, по их словам, подошли к колодцу после восьми, но Грифоли они не видели и через четверть часа ушли, так его и не дождавшись. Слова их косвенно подтверждает горничная мессира Палески, как там её?
— Роза Чикьято, — торопливо подсказал человек в сером плаще.
— …Роза Чикьято, которая пришла к колодцу после половины девятого, но обнаружила, что ворот колодца заклинен. Выходит, труп был уже внизу. Это же самое обнаружили спустя час мессир архивариус Камилло Тонди и…
— … Альбино Кьяндарони, сотрудник мессира Арминелли, — снова услужливо подсказал человек в сером.
— …Альбино Кьяндарони, сотрудник мессира Арминелли. Они извлекли труп из колодца. Следовательно, нам нужно сделать вывод, что либо мессир Грифоли упал в колодец сразу после того, как пришёл туда и ждал своих друзей, либо его друзья, вступив в преступный сговор, умышленно расправились с покойным. Ибо очевидно, что в одиночку со столь сильным человеком, каким был мессир Грифоли, никто бы не справился. Предлагаю, применив ко всем троим пытку, выяснить это.
Трудно было не заметить впечатления, какое размеренная речь подеста оказывала на мессира Фабио Марескотти. На его вспотевшем лбу выступили красные пятна, по мере продолжения рассказа сползшие на щеки и воспламенившие его глаза ненавистью и злостью.
— Вздор! Его могли ударить сзади по голове, оглушить и сунуть в петлю на цепи! И сделать это мог любой, тот же Фантони! Он мог подслушать, что они договорились встретиться у колодца, и подстеречь Грифоли.
— Тут неувязка по времени, — раздался тихий бас прокурора. — Дело в том, что мессир Фантони ещё до начала спектакля был обнаружен спящим на сене под шатром актёров. Мессир Кьяндарони, опасаясь, что тот простудится, поволок его оттуда. Я вызвал слугу мессира Франческо и его доставили на поляну, в шатёр, где продавали сладости. Мессир же Грифоли тогда ещё был на поляне, ушёл же он оттуда четверть часа спустя.
— Да и если такого громилу, как Грифоли, мог оглушить Сверчок, вы подбираете себе дурную охрану… — не мог не подпустить шпильку ненавистному Марескотти подеста. Глаза его лучились. — Что до возможности того, что кто-то, кроме господ Сильвестри, Донати и Линцано могли убить его, сиречь, если имело место именно убийство, а не несчастный случай, то над злоумышленником явно распростёр крыла ангел небесный. Мы имеем всего два промежутка времени — с вечерней зори до прихода охранников, потом от ухода охраны до того момента, когда у колодца появилась горничная. Но думать, что убийца, зная, что все четверо охранников договорились собраться у колодца, решил убить Грифоли сразу после восьми, в то время как в любую секунду, и он знал об этом, могли появиться Донати, Сильвестри и Линцано… — не смешите меня, Марескотти! Не менее глупо предположение, что Грифоли подошёл сразу после ухода его подчинённых, а кто-то подкрался сзади, оглушил его, сбросил в колодец и исчез, и всё это произошло до прихода горничной, его бы неминуемо увидела бы. — Подеста повернулся ко всем остальным. — Таким образом, повторяю, это либо несчастный случай, либо виновники преступления — господа Линцано, Сильвестри и Донати. Третьего не дано.
Антонио да Венафро, внимательно выслушав аргументы подеста, сказал Петруччи, что с мессиром Корсиньяно трудно не согласиться. Подеста поклонился, но тут Пандольфо Петруччи негромко проронил, словно обращаясь преимущественно к избранным советникам:
— Есть одно обстоятельство, Пасквале, и я не думаю, что ты не знаешь об этом. Не так давно в дом Фабио пытались пробраться негодяи с явным умыслом на его убийство. До того возле его дома на него набросился ещё один человек с ножом. Покушение не удалось, но мерзавцу удалось уйти от рук охраны. Потом с крыши на его кортеж сбросили черепицу, и он только чудом не пострадал. В ночи в него также сбросили горшок с нечистотами. Гибель Антонио Турамини, Джулио Миньявелли, Микеле Ланди, а теперь и Пьетро Грифоли, что и говорить, тоже настораживает. Разве не очевидно, что вокруг нашего друга Фабио плетётся паутина заговора?
Подеста кивнул с видом серьёзным и суровым, и только змеившаяся на губах потаённая и мутная улыбка заставляла предположить, что Пасквале Корсиньяно вовсе не исполнен беспокойства о безопасности мессира Фабио.
— Беда в том, дорогой Пандольфо, что очевидность обманчива и нет ничего более призрачного, чем несомненность, — вкрадчиво произнёс он. — В подестате известно о попытках свести счёты с мессиром Марескотти, но это, как мы могли неоднократно убедиться, были всего лишь слабосильные попытки отомстить ему то за честь украденной дочери, то осквернённой сестры. Горшок же с дерьмом был местью за попытку изнасилования знатной патрицианки монны Джулии Цезарини, коя, впрочем, оказалась неробкого десятка и, судя по сплетням, опрокинула на голову мессира Фабио вазу с цветами, сама же выбралась по винограду вниз и подняла, как вы помните, шум даже в вашей гостиной.
Петруччи опустил голову вниз и усмехнулся. Этот случай он помнил. Мессир же Пасквале бестрепетно продолжал:
— Не меньше шума наделал и скандал мессира Фабио с похищением девицы Джиневры Буонаромеи, за которую пытались отомстить братья. Правда, мессир Фабио, добиваясь вашего вердикта об аресте мстителей, выдал их за заговорщиков, но что теперь говорить об этом? — глаза подеста сверкали, меча молнии. Возможность свести счёты с ненавистным Марескотти наполняла его ликованием. — Не стоит забывать и о краже внучки нотариуса Клаудио Вентури, заслуженного человека. У Донаты Вентури пять родных братьев, а кузенов и вовсе без счёта. Я, как представитель власти, дорогой Пандольфо, должен ли принять к рассмотрению жалобу почётного гражданина Сиены мессира Вентури или — мне нужно не спать ночей, оберегая мессира Фабио Марескотти от возможной мести братьев Вентури? А Лучия Челлези? А Бьянка Мути? А Мария-Тереза Руничи?