— Бог простил Ниневию.
— Да, но мне во сне было страшно, — кивнул Тонди.
— Наверное, вы просто сердцем понимали, что Сиена — не Ниневия, и она не покается?
— Наверное… Сорок дней…
Они были здесь не одни. Вокруг сновали торопящиеся по домам горожане, и их легко можно было отличить в толпе от влюблённых. Те шли медленно, порой теряясь и словно растворяясь в тенях деревьев, откуда мелодично звенел томный девичий смех. Но один горожанин, явно одинокий, тоже никуда не спешил. Он сидел на мраморном уступе источника, привалившись к стене и глядя в пустоту.
Альбино вдруг ощутил на запястье захват чужой руки, жёсткий и властный. Камилло Тонди, держа под мышкой кота, почти силой стремительно повлёк его к центру города, возвращаясь обратно к Сан-Доменико, и остановился только в сорока шагах от входа в базилику, на пустынном месте, освещённом скудным лунным светом. Монах ничего не понимал, но дал себя увлечь. Они отошли почти на сотню шагов.
— Извините, мессир Кьяндарони, но нас могут неправильно понять, — пояснил мессир Камилло, отпуская его руку и поднимая к себе на грудь кота. — В конце концов, какая разница, кто его обнаружит, но если вспомнят о мессире Грифоли, Бог весть, чем всё кончится. А я, вы уж простите старика, предпочитаю проводить ночи в своей постели, а не в каталажке.
Альбино тупо смотрел на архивариуса. Что он говорит? Толстяк же, поймав его недоумевающий взгляд и убедившись, что рядом никого нет, тихо растолковал:
— Там мессир Линцано. Я знаю некоторых людей, любящих смотреть на игру лунного света на воде, но мессир Никколо к ним не относится. Да и взгляд его… странноват. Похоже, он мёртв.
Альбино окаменел, ощутив свинцовую тяжесть в ногах и лёгкое головокружение.
— Линцано? — прошептал он Бог весть зачем, хотя прекрасно расслышал Тонди.
Тот кивнул.
— Будет немного странно, если вы, я и Бочонок снова найдём покойника, — поглаживая кота, сказал архивариус. — В этом могут увидеть дурную закономерность, а подеста у нас — человек подозрительный, убедить же его, что всё случайно, будет непросто. Утром его неминуемо обнаружат и тогда ста…
Договорить ему не удалось.
От Фонте Бранда донеслись крики, точнее — мужской крик сменился высоким и надрывным женским визгом, спустя минуту раздался топот нескольких ног, сверху они видели мелькание теней у источника, вскоре до них донёсся топот, и внизу замелькал хаотично мелькавший свет нескольких факелов. Подошёл патруль. Пока они наблюдали за происходящим внизу, Альбино успел осмыслить слова мессира Камилло и признать его действия правильными. Было бы подлинно странно, если тело ещё одного охранника Марескотти обнаружили бы снова они. Это действительно могло вызвать подозрения, и монах не мог не отдать должного быстроте соображения архивариуса. Но поняв всё это, он наконец обратился мыслями к сути случившегося. Никколо Линцано мёртв? Альбино видел его на закате, всего пару часов назад — живым и здоровым.
— А вы уверены, что он мёртв?
— Теперь — да, хоть и раньше не сомневался, — кивнул Тонди, — видимо, после нашего ухода его заметили и окликнули, а возможно, что и качнули. Крики больно громки. Впрочем, — безмятежно сказал он, — мы теперь можем подойти и поближе и осторожно затеряться среди зевак. Это в том случае, если вы не уснёте до утра, не узнав, что произошло с мессиром Линцано. Что до меня, — толстяк сладко зевнул и томно поёжился, — я бы пошёл домой. И прохладно становится, и Бочонок уже не прочь поужинать.
Альбино потёр заледеневшей рукой разгорячённый лоб и кивнул.
— Вы правы, мессир Тонди. Вместе мы приметны. Я постараюсь незаметно подойти поближе и узнать, что только возможно.
Архивариус бросил на него ироничный взгляд, пробормотал: «Эх, молодость…» и любезно попрощался. Альбино проводил его взглядом, вздохнул и, стараясь ступать как можно тише, пошёл по спуску к источнику. Он мог бы и не прилагать никаких усилий к тому, чтобы остаться незамеченным: зевак у трупа столпилось изрядное количество, покойный лежал теперь на траве, освещённый ярким светом факела. На его лице застыло выражение страха и злости. Волосы были почему-то мокрыми.
То, что Линцано мёртв, подтвердила и парочка влюблённых, обнаружившая труп вместо них с архивариусом. Девица, заикаясь, твердила, что он упал сам, а молодой человек объяснял патрулю, что его зовут Марко Рисабили, он из контрады Гуся, его тут каждая собака знает, он гулял с невестой, она тоже из его контрады. Он обратился к покойному, но тот не ответил, и тогда он, Марко, увидел его странный взгляд и словно сведённую судорогой руку. Он коснулся его плеча, спросил, не плохо ли ему, а тот вдруг завалился в источник, и он, Марко, еле успел его подхватить. Сам же он покойного не знает и никогда раньше не видел.
Тут в узком проулке с юга раздался цокот лошадиных подков, и на свет факелов выехали двое, в которых Альбино сразу узнал Пасквале Корсиньяно и Лоренцо Монтинеро. Оба одновременно соскочили с лошадей и, не слушая начальника патруля, грубо раздвинули толпу и едва не столкнулись головами у лица покойника. Потом оба отпрянули и посмотрели друг на друга. Лица Монтинеро Альбино не видел, на него падала тень капюшона, но лицо подеста отразило такую гамму чувств, что Альбино невольно улыбнулся. Мессир Корсиньяно сверкнул глазами, прорычал что-то неразборчивое и довольно потёр руки. Меж тем Монтинеро наклонился, тщательно осмотрел тело, даже перевернул его, потом распорядился принести носилки и приказал людям из патруля отнести тело в подестат. Теперь он откинул капюшон и взглянул на начальника.
— Я полагаю, вердикт врача будет тем же, что и в случае с Донати. Это остановка сердца. На нём ни капли крови, ни одной царапины.
— Чёрт знает что. Как это может быть? Ты ещё скажи, что он жив…
— Ну, зачем же? — пожал плечами прокурор, — надо, чтобы его осмотрел наш медик. Он окоченел. Донати, кстати, был таким же.
— Шесть человек, один за другим…
Монтинеро покачал головой.
— Первые два трупа были изувечены, третий не найден, у четвёртого перелом шеи. — Он поднялся, заметив, что привезли носилки. — Выводы делать рано. Надо известить мессира Марескотти и родных Линцано.
— Возьми это на себя, — велел подеста, вставив ногу в стремя, — завтра утром я сообщу обо всем капитану народа, заодно буду уже знать, что скажет врач, — он вскочил в седло и исчез в тёмном проулке.
Мессир Монтинеро, какие бы чувства не вызывал он у Альбино, явно был человеком основательным и пунктуальным. Он тщательно допросил нашедших тело, узнал, в какой позе обнаружен погибший и приблизительно установил время смерти. Потом, кликнув одного из подчинённых, сказал, что ему нужно заехать в палаццо Марескотти, узнать, где и когда погибшего видели в последний раз, а своего подначального направил в дом Линцано. Встретиться они договорились в подестате ближе к полуночи.
Альбино мог бы помочь прокурору, он знал, где и с кем покойник провёл свои последние часы, но, вспомнив архивариуса, решил не вмешиваться. Ему, и вправду, не следовало попадаться на глаза представителям правосудия.
После того, как тело увезли, толпа зевак быстро рассосалась, и Альбино побрёл к церкви святого Августина на улицу Сан-Пьетро, по дороге настойчиво размышляя об увиденном. Думать, что кара Божья столь услужлива, что убирает для него одного подлеца за другим — было бы, конечно соблазнительно, но не чересчур ли всё это? Шесть смертей едва ли не за шесть недель? Кара с точностью часового механизма и неумолимой закономерностью маятника обрушивается на головы насильников и убийц, и в этом невозможно разглядеть ни малейшего злого умысла. Возможно ли такое?
Никколо Линцано не хотел умирать. Альбино видел его всего за два часа до смерти. Он был перепуган, насторожен и озабочен. Что он сказал? «Ему эта девка давно приглянулась, он велел этому гаеру Фантони привести её к нему, а тут… прислал сказать, что передумал» Из этих слов было непонятно, кого именно прислал Марескотти к Фантони — самого Линцано или кого-то другого? Равно непонятно было — о какой девице идёт речь? О Лауре Четоне или о какой-то другой?
Если мессир Фабио послал к Франческо именно Линцано, то как понять: Никколо только собирался к Франческо или они уже виделись? И если покойный искал встречи с Фантони — то об этом знает и Баркальи. Баркальи вообще знает гораздо больше его, ведь Альбино услышал только конец их разговора. А раз так… Фантони мог быть последним, кто видел Линцано и… Что — и? И убить его? Альбино покачал головой. Линцано был на голову выше и крупнее Франческо, случись между ними драка или поножовщина, Фантони мог за счёт своей невероятной ловкости уйти живым, или даже ранить Линцано… но ведь прокурор сказал, что никакой раны на теле покойника нет! Не было и никаких следов удушья. Да и зачем, помилуйте, Фантони убивать Линцано, тем более, если он поставляет девиц Марескотти?
Монах свернул на улицу святой Катарины и остановился. Здесь, в глубине постоялого двора, танцевала небольшая компания в десяток человек, прямо столе громоздился бочонок вина и на вертеле в свете факелов красовались остатки зажаренного бычка, остро пахло кориандром, тимьяном, эстрагоном и чесноком. Потом под восторженные крики повар внёс поднос, пахнуло базиликом и орегано, майораном и маслом канолы.
Альбино не заметил тут пожилых людей, то явно было сообщество молодых бездельников.
Ум не зорок, манит морок —
власть, богатство, слава, честь.
Морок тает, чёрт играет
С нами вечно — бед не счесть:
Именитым, родовитым
именем кичиться грех.
Все мы с вами — христиане,
Кровь Адама в нас во всех.
Видишь — плиты, мхом покрыты.
Речь умерших понять не дано.
Меч всесильный, посох пыльный
в тьме могильной — всё одно…
За столом в центре восседал юнец лет двадцати со счастливо-пьяными глазами, которыми он озирал пиршество. Но тут Альбино остановился. Музыканты смолкли, раздался крик: «Живи и здравствуй, Душка!!» Две девицы, совсем юные, подскочили к юнцу и поцеловали его и он, и без того сияющий, окончательно зарделся. Зазвенел гитарный перебор и в центре двора появился Франческо Фантони, который, выделывая ногами кренделя, весело загорланил:
Кто ценит свежесть нежных роз,
Тот рвёт их на рассвете,
Чтоб в полдень плакать не пришлось,
Что вянут розы эти.
Спеши же замуж поскорей,
Тут нечего стыдиться, —
Ведь роза, став на день старей,
В петлицу не годится.
«В петлицу не годится!» — дружно подхватили веселящиеся и запрыгали в ритме сальтарелло. Как ни странно, Фантони снова был трезв, по крайней мере, настолько, чтобы заметить у ворот Альбино, удивиться и подойти к нему.
— Мессир Кьяндарони, какими судьбами?
— Я… просто случайно свернул… Перепутал квартал. Но вы знаете, что случилось?
— У нас? — Фантони рассмеялся, и Альбино понял, что он всё же немного хмельной, — конечно, знаю: мой дружок Душка отмечает сегодня день ангела, и я выставил ему бочонок вина и бычка. А это, — он показал на лихо отплясывавших девчонку и юношу — Мушка и Чушка, мои товарищи по цеху бродячей музицирующей шпаны, остальные — гости Душки. Присоединяйтесь.
— Вы… Я не о том. Погиб мессир Линцано. Его тело полчаса назад обнаружили у Фонте Бранда.
— У источника? — спокойно удивился Франческо, он, казалось, ничуть не был поражён, однако тут же осведомился, — а вы там что делали?
— Гуляли с мессиром Тонди и Бариле.
— Что у вас, что у мессира Камилло, просто дар обнаруживать трупы, — развёл руками Фантони, — опять Бочонок, что ли, пить захотел?
— Нет, мессир Тонди заметил его и мы… — Альбино растерялся. — То есть он увидел труп и увёл меня. Но тело нашли спустя считанные минуты. Но не мы, он успел отойти и меня оттащил.
Франческо усмехнулся.
— Правильно сделал, а то вам троим присвоили бы в Сиене звание «авантюристов-трупоискатей». Не следует часто попадать в поле зрения мессира Корсиньяно: у него хорошая память.
— Но ещё, — Альбино смутился, однако быстро овладел собой, — я услышал разговор мессира Баркальи и Никколо Линцано на вечерней заре. Они уходили из архива, и мессир Линцано сказал, что мессир Марескотти… хоть и считает произошедшее с его людьми случайностью, он велел вам ту девицу, о которой вы договаривались, не приводить к нему. Никколо сказал, что Марескотти прислал сказать вам, что передумал, — Альбино впился глазами в лицо Франческо.
Фантони смотрел на булыжники, коими была вымощена улица, и молчал.
— Он виделся с вами?
Франческо поднял на него глаза, усмехнулся и покачал головой.
— Ну, где бы он со мной увиделся, если я был тут с окончания вечерней службы? Может, он заходил ко мне домой, того не знаю. А вообще, вам бы, мессир Кьяндарони, — он наклонился к самому уху Альбино, — лучше держаться подальше от этого дела. Если мы, трепеща, взволнованно наблюдаем в этих смертях проявление величавой и всесильной Божьей кары, то глупо, поверьте, болтаться между ног Рока, ибо раздавить может…ненароком. Если же это — дело рук человеческих, — он усмехнулся, — то оснований вмешиваться ещё меньше. Никогда не следует соваться между теми, кто сводит счёты. Ибо по голове можно получить… невзначай.
— А вы по-прежнему считаете это делом человеческих рук?
— Я по-прежнему считаю происходящее своевременным, справедливым и неслучайным. И будет об этом.
Альбино бросил испытывающий взгляд на Фантони. Он ничего не понимал. Сказанное им о Марескотти не произвело на Сверчка никакого особого впечатления. Смерть Линцано тоже оставила его равнодушным. Альбино понял, что или Фантони подлинно нет дела до гибели присных Марескотти, либо он знает об этих смертях куда больше, нежели говорит.
Глава ХII. Копыто дьявола
— Да неужто вы заткнулись, горлопаны чёртовы? — женский голос с верхнего этажа дома напротив опрокинулся на них, точно облив ушатом помоев. — Это ж надо, с шести пополудни и до самой ночи глотки драть! Певуны очумелые, сколько можно-то?!
— Да, голос мой умолк, я больше не спою… — пропел Фантони, к изумлению Альбино взяв удивительно высокую ноту, отчего, как показалось монаху, в окнах задребезжали стекла, и окно наверху с треском захлопнулось.
Монах посмотрел вверх, но кроме ряда тёмных окон уже ничего не увидел. Однако Франческо и его дружки были оправданы этим неожиданным свидетельством: стало быть, и вправду с конца вечерней они были здесь.
Альбино вернулся на улицу Сан-Пьетро в сопровождении Фантони, распрощавшегося с дружками и подружками сообщением о гибели Никколо Линцано возле Фонте Бранда. Никто не выразил скорби, кое-кто присвистнул, а юная девица, которую Альбино заприметил ещё тогда, когда они втроём распевали под окном Сверчка, блеснула глазами и выразила желание побывать там. Вся подвыпившая компания горячо её поддержала, а танцевавший с ней до того юноша сказал, что сейчас самое время освежиться.
— Мушка, только ради Бога, не пускай Чушку купаться в источнике! — приказал Сверчок, и юнец кивнул.
Компания со смехом поднялась, они забрали инструменты и растворились в тёмном проулке.
— А что… Девушку зовут Чушкой?
— Её зовут Клара Сирлето, и она сестра Мушки, которого зовут Бруно Сирлето, — просветил его Фантони, — а с каких это пор вас интересуют девицы? Мне казалось, что «бедный любитель книг», как вы себя отрекомендовали, до сих пор не очень-то замечал красоток вокруг.
Альбино смутился и промолчал, впрочем, Фантони и не ждал ответа, а тут же заметил ему: