— Но только чтобы быстрее сбежать от сырости, уверяю вас.
Майкрофт со вздохом сел в кресло напротив Холмса. Я встал возле стола, за которым мы завтракали, — чтобы предоставить им хотя бы видимость уединения, — но в пределах слышимости.
Холмс некоторое время смотрел на брата с улыбкой.
— Важное, но не срочное?
— Я здесь не по государственному вопросу, — кратко ответил Майкрофт. — Ты, Шерлок, должен был уже догадаться, что это дело личного характера.
— Личного? — Холмс не счел нужным скрыть свое изумление. Несмотря на то что они относились друг к другу с симпатией, редко кто из них решался рассказать брату о своей личной жизни.
Майкрофт, казалось, немного рассердился от такого предположения.
— Оно касается не меня, а других людей. Буду краток. Некая леди исчезла. Семья хочет найти ее. Они обратились к высокопоставленному другу, который в свою очередь обратился ко мне, а я, как ты видишь, обращаюсь к тебе. Это было его предложение, не мое.
— Твой высокопоставленный друг?
Майкрофт перевел взгляд на бокал с бренди, не желая встречать взгляд Холмса.
— Я хочу пощадить тебя, избавить от излишних воспоминаний об одной персоне.
Снова личные дела. Я знал, что у Холмса нет родственников, за исключением Майкрофта, а друзья хотя и были, но настолько немногочисленные, что я без всяких сомнений назвал бы себя первым в их числе. Короче говоря, я не мог понять, о каком это человеке не стоит упоминать при Холмсе.
— За последние недели в газетах не сообщалось о пропаже сколько-нибудь известной леди, — сухо заметил Холмс. — Не могу представить, чтобы они решили умолчать о таком событии.
— Она исчезла не в Лондоне, Шерлок. Она исчезла в Америке. Перестала писать. Не отвечала ни на письма, ни на телеграммы. Местные власти ничего не могут сказать о ее местонахождении.
Холмс поднял бровь.
— Прекращение переписки может означать либо обман, либо похищение.
Майкрофт налил себе еще немного бренди.
— Не обязательно. Со временем письма приходили все реже и реже и наконец около года тому назад перестали приходить вовсе.
— И где же ее видели в последний раз?
— В Сан-Франциско. Очевидно, она там жила некоторое время.
— Сама по себе? Без мужа или компаньонки?
— Кажется, да.
Холмс с удивлением посмотрел на брата.
— И ее семья хочет, чтобы я поехал и нашел ее в Сан-Франциско?
Майкрофт пожал плечами, словно для Холмса это ровным счетом ничего не значило.
— Сейчас у тебя нет дел, не так ли? Кроме того, ты никогда не видел Штаты.
— Мне нравились почти все американцы, с которыми я встречался, однако это не значит, что мне хочется посмотреть на их страну.
Холмс подошел к окну, заложив руки за спину, затем неожиданно обернулся.
— Не вижу никакой необходимости туда ехать. С этим определенно могут справиться и местные власти.
— Я же сказал тебе, что это довольно деликатная проблема, — произнес Майкрофт раздраженно. — Даже если это какой-то розыгрыш, то газеты сразу же уцепятся за него.
Холмс смотрел на него некоторое время, затем резко спросил:
— Высокопоставленный друг, это кто?
— Принц Уэльский. Семья попросила его в качестве личного одолжения. А он попросил меня обратиться к тебе.
— А почему он предположил, что я заинтересуюсь? — Холмс спросил жестким голосом с нескрываемым раздражением.
Майкрофт недовольно покосился на меня, затем решил, что у него нет выбора, кроме как довериться и мне.
— Несколько лет тому назад, несмотря на брак с принцессой Александрой, у принца была связь с другой женщиной. Если об этом станет известно, то подымется скандал, как после той связи с ирландской актрисой в шестьдесят первом году. Но леди не стала преследовать его, она скромно хранит молчание, особенно принимая во внимание ее возраст в то время. Ей было двадцать два, принцу сорок девять. Он любил ее и до сих пор любит в воспоминаниях, но для нее разрыв прошел сравнительно легко. Она стала оперной певицей, и потом ее пригласили в «Ла Скала». Я полагаю, вы ее встречали впоследствии, это Ирэн Адлер. Пропавшая женщина — это ее сестра, Леона.
Неожиданно лицо Холмса посерело.
— Извини за мою невнимательность. Как только ты сказал, что хочешь пощадить меня, то мне сразу следовало догадаться, кого ты имеешь в виду. Но я не знал, что у Ирэн Адлер есть сестра.
— Ты немногое знал о ней, — сказал Майкрофт с сожалением в голосе. Интонация его походила на типичную интонацию старшего брата, поучающего младшего.
Теперь настал черед Холмса наполнить стакан бренди.
— Сочувствие делает тебе честь, но оно вовсе не так уж необходимо. Расскажи мне о сестре.
— Леона была всего лишь на два года моложе Ирэн, и во многом они очень похожи. Обе они красавицы, у обоих было много поклонников и обе интересовались музыкой. К несчастью, на этом сходства заканчиваются. У Ирэн был талант, а Леона обладала приятным голосом и только, хотя честолюбия ей было не занимать. Ирэн оставила Нью-Джерси и подалась на континент — делать себе имя. Леона отправилась в Штаты, где ожидала благосклонного приема не столь разборчивой публики и менее критически настроенных обозревателей. Она так и не вернулась. С годами ее письма становились все более краткими, приходили реже и наконец, как я уже сказал, вовсе перестали поступать.
— Значит совершенно ясно, что она хотела порвать отношения со своей семьей.
— Возможно. Но ее близкие до сих пор хотят найти ее и удостовериться в том, что с нею все в порядке.
— Она никогда не просила послать ей денег?
— Это бессмысленно — ее родители небогаты.
Холмс некоторое время размышлял.
— У вас есть ее письма?
Майкрофт похлопал по боковому карману своего сюртука.
— Я осмелился прочитать их. Отличительная их черта — отсутствие определенности. Однажды говорится о возможном браке, а после об этом ни слова.
В глазах Холмса неожиданно замерцал какой-то огонек.
— У нее есть наследство?
Майкрофт покачал головой.
— Я же сказал, что семейство Адлеров небогато. Единственное их наследство — две дочери.
Он поднялся с кресла.
— Этим вечером у меня назначена встреча с принцем. Что мне ему сказать?
— Что я не нахожу это интересным случаем.
— Но ты ведь не отказываешься?
Холмс замялся, затем кивнул. В дверях Майкрофт обернулся и сказал:
— Все ваши расходы будут оплачены, а награда предоставлена вне зависимости от результатов. В следующий вторник в Бостон отправляется пакетбот «Новые Гебриды». При новых быстрых трансконтинентальных поездах вам потребуется не больше недели, чтобы достичь Сан-Франциско. Путешествие не будет обременительным; новые спальные вагоны, как я полагаю, весьма удобны, — он задержался в дверях. — Принц будет премного благодарен, Шерлок.
Холмс поднял бокал.
— За Бога, страну и принца Эдуарда.
«И в память об Ирэн Адлер», — подумал я.
Как только Майкрофт ушел, Холмс сел в кресло и долго смотрел сквозь окно на туман. Я понимал, что его брат задел раны, затянувшиеся много лет назад. Себе я налил совсем немного бренди и сел напротив, из вежливости храня молчание.
Неожиданно он одним залпом осушил свой бокал и повернулся ко мне с улыбкой на лице:
— Насколько я помню, Уотсон, вы провели некоторое время в Америке, в этом же самом городе. Это был тысяча восемьсот восемьдесят третий год, не правда ли? Или тысяча восемьсот восемьдесят четвертый?
— С ноября восемьдесят четвертого по конец весны восемьдесят пятого. У меня была небольшая практика на Пост-стрит.
Я постарался развеселить его.
— Вам на пользу пойдут перемены, Холмс. Сан-Франциско приятный город, есть где отвлечься от грустных мыслей.
Тут уже при целом потоке грустных воспоминаний замолчал я.
— Значит, вы не против повидать его еще раз? — Холмс в третий раз за время разговора набил табаком свою трубку. — Ваш напарник может на некоторое время заняться вашей практикой; в Лондон мы вернемся самое большее через два месяца.
— Лучше вам не просить меня ехать! — возразил я. — В том городе мне не о чем вспоминать, кроме как о грустном!
Мой неожиданный порыв удивил Холмса, и мне показалось, что лучше ему все объяснить.
— Я там встретил свою первую жену, Холмс. Она работала сестрой в госпитале для военных моряков. Мы горячо полюбили друг друга и через две недели поженились. А через два месяца она скончалась от холеры.
— Простите, Уотсон, — пробормотал он. — Я не знал, вы мне никогда об этом не говорили.
— Я предпочитаю никому не говорить об этом, — сказал я холодно.
Мы продолжали сидеть в тишине, погрузившись каждый в свои воспоминания и поглядывая на туман за ставнями. Первый раз в жизни мне захотелось попробовать семипроцентный раствор кокаина, чтобы заглушить старую боль хотя бы на один час. Наконец Холмс сказал:
— Дорогой мой Уотсон, без вас я не смогу поехать.
В его устах это звучало как мольба и я конечно же согласился. Три недели спустя мы уже сидели у камина в Палас-отеле в Сан-Франциско, попивая херес и слушая стук копыт по мостовой, позвякивание колокольчиков фуникулера и завывание сирены в гавани, предупреждающей корабли о тумане. Любопытно, что газовые фонари на улицах Сан-Франциско представляют собой такие же бесполезные пятна света, как и в Лондоне.
Комната наша была обставлена превосходно, а обеденный зал отеля мог посоперничать с любым лондонским рестораном. Мы провели здесь большую часть недели, обедая за счет принца Эдуарда, но, увы, к разгадке тайны исчезновения Леоны Адлер так и не приблизились.
Холмс расстроенно повертел в руках трубку — он не мог найти свой любимый сорт табака в этом городе.
— Вы сказали, Уотсон, что этим утром вы собираетесь пойти в дом, где, судя по рассказам, Леона Адлер снимала жилье в последний раз, а вместо этого, как я вижу, просматривали местные газеты.
Я посмотрел на него с удивлением.
— Хозяйки не было дома, я поговорил с двумя жильцами — довольно бандитского вида, — и они ничего мне не сказали о Леоне Адлер. Но как вы узнали, что я читал газеты?
— Я не мог не обратить внимание на ваш жилет и рукава. Эти небольшие бумажные волокна могли прилипнуть к ним только от соприкосновения с газетами. А ваши обшлага, Уотсон, — они потемнели от типографской краски, пока вы перелистывали сотни страниц!
Я посмотрел на свои рукава и жилет, потом поспешно принялся стряхивать с них бумажные волокна.
— Приведете себя в порядок после, Уотсон. Скажите сначала, что вы обнаружили?
Я вытащил из кармана заметки, поправил очки и подошел ближе к свету.
— Леона Адлер впервые выступила на сцене «Опера-Хаус» второго октября тысяча восемьсот восемьдесят четвертого года. Она пела арии из опер «Богема» Пуччини и «Травиата» Верди, а также исполняла партию Арсацеи из «Семиранды» Россини. Судя по отзывам, публика встретила ее не более чем вежливо. Критики были еще менее расположены к ней, особенно в роли Арсацеи.
Холмс беспокойно посмотрел на меня.
— Это партия контральто, и она, вне всякого сомнения, взялась за нее потому, что та была в репертуаре Ирэн. Не забывайте о соперничестве между ними, Уотсон. Статья была большая?
Я подумал о том, какое это может иметь отношение к делу.
— Насколько я помню, целая колонка. Тогда она только что приехала в город, и о ней хотели узнать поподробнее.
— А после этого?
Я полностью смутился.
— Отзывы были различные, Холмс. Временами лучше…
— Я имею в виду размер статей, Уотсон!
— Похоже, они становились короче и короче; потом я вовсе не мог их найти.
Холмс нахмурился.
— Значит, зал театра становился все более пустым. Кто бы ни был ее импресарио, он не захотел бы платить за пустые места — люди, разводящие птиц, всегда следят за рыночной стоимостью своих канареек. Можно предположить, что ее поездка в Сан-Франциско окончилась неудачей. У нее не было ни внешних данных, ни таланта сестры и, в противоположность нашему представлению об американском Западе, местную аудиторию не назовешь культурно отсталой. Жители Сан-Франциско считаются наиболее избалованными; здесь гастролируют лучшие актеры и певцы страны. Боюсь, что Леона Адлер недооценила этот город.
Я посмотрел на свою последнюю запись.
— Ее последнее выступление — статья была очень короткой — состояло из самых любимых американцами арий и происходило в зале под названием «Белла Юнион».
— Когда это было?
— Приблизительно два года спустя после ее приезда, — я замялся. — Если ей не удалось здесь достичь успеха, то я не понимаю, почему она не попробовала в другом месте, скажем, в Сиэтле или Ванкувере?
Холмс уставился в огонь, словно среди танцующих всполохов пламени он мог увидеть Леону Адлер. Огонь освещал на темном фоне абрис его узкого лица, ястребиный нос и задумчиво сведенные брови.
— Потому что она не хотела уезжать. Что-то удерживало ее здесь; подозреваю, что перспектива брака, о котором она упоминала.
Он поворошил поленья кочергой.
— Всегда существует вероятность, что мы неожиданно встретим ее, когда меньше всего этого ожидаем, Уотсон. Время от времени вам следует освежать в памяти ее лицо, рассматривая ее студийный портрет, который дал нам Майкрофт.
Я хорошо помнил эту фотографию и не видел особого смысла в том, чтобы следовать совету Холмса, — изучать ее, словно школьник урок. На этом снимке Леона Адлер была еще совсем молодой женщиной с каштановыми волосами — по крайней мере их такими написал художник, — с осиной талией, в платье с плавными складками и небольшим шлейфом. Волосы были уложены в высокую прическу и обнажали выступающие скулы. На лице играла едва заметная, но уверенная улыбка. В руке она держала виолу, а позади нее, на стене, висело еще несколько музыкальных инструментов — очевидно, чтобы указать на выбранное ею занятие и на то, что она играет так же хорошо, как и поет. Мне показалось, что она похожа на свою старшую сестру, какой ее описывал Холмс.
Слегка раздраженный его замечанием, я сказал:
— Вы, я полагаю, зря времени не теряли?
— Посетил то, что называется «Варварским Берегом», — хмуро улыбнулся Холмс. — Невероятнейшее скопище баров и борделей, какое я когда-либо видел. Лондонский Ист-Энд по сравнению с ним выглядел бы средоточием цивилизации.
— Все это подделки, Холмс, рассчитанные на туристов, Но я не вижу здесь связи с исчезновением мисс Адлер.
Холмс рассмеялся.
— В прошлом вы упрекали меня в равнодушии к светским удовольствиям. Я последовал вашему совету и познакомился с местной полицией. Один из полицейских предложил мне показать город в обмен на обед и на, я надеюсь, очень полезный ужин, где мы получим необходимые сведения.
Теперь настала моя очередь улыбаться.
— Так вы признаетесь, что мой совет пошел вам на пользу?
Холмс вытряхнул остатки табака из трубки и сказал:
— Дорогой мой Уотсон, даже если вы часто ошибаетесь, то по закону теории вероятности когда-то вы ведь должны оказаться правы!
Майкл ван Дейк, несмотря на свою голландскую фамилию, был типичнейшим американцем. Высокий мужчина средних лет, с красноватым полным лицом, он был одет в пиджак в клеточку и щегольской шелковый жилет с толстой золотой цепочкой, свисавшей из кармашка. На голове красовалась опрятная шляпа-котелок. Он стоял возле входа в обеденный зал и поспешил к нам навстречу сразу как только увидел нас.
— Я решил сам оплатить этот ужин, господа, — за счет департамента полиции. Мы можем это позволить себе ради таких известных гостей.
— Ну что же, благодарю вас, — сказал Холмс. — Лейтенант ван Дейк, разрешите представить вам моего друга, доктора Джона Уотсона.
Ван Дейк кивнул, отдал пиджак, шляпу и трость подошедшему официанту и провел нас к боковому столику, так что мы могли наблюдать за всем залом.
— Садитесь всегда спиной к стене, не дайте застать вас врасплох — вот вам мой совет.
Он тут же заказал виски с содовой для всех. После второго тоста, который Холмс отклонил, он подозвал официанта и заказал блюда из меню на вполне сносном французском языке, хотя и с акцентом. Меня это впечатлило, но Холмс оставался спокоен и наблюдал за полицейским.