Б р э г г. И это говорите вы, один из создателей нашей ядерной мощи?!
Г о л д в и и. Да. И мне не по душе, что снова разыгрывается та же история! Тогда мы воевали с нацистами. И я, как и все, был уверен, что необходимо опередить Гитлера в создании атомной бомбы... Но русские – не Гитлер, сэр! И мы не воюем с ними.
Б р э г г. Вы... вы плохой американец, мистер Голдвин!
Г о л д в и н. Уж какой есть, сэр.
Молчание.
X е н и ш. Разрешите мне, сэр?
Министр кивает.
Профессор, откроюсь вам: я тоже считаю, что русские – не Гитлер. Но давайте смотреть на вещи трезво. Между нами и русскими существует соперничество. Вы не можете не согласиться, что оно до сих пор не вылилось в истребительную войну только благодаря равновесию сил и прежде всего – ядерному равновесию. Если они нас, то мы их,– мы их, они нас. Обе стороны ничего не выигрывают. Но представьте, что это спасительное для мира равновесие нарушилось: русские обрели оружие, нейтрализующее нашу ядерную силу. А у нас его нет... Что будет тогда? Брэгг. Да! Что тогда, профессор? Не бывает равновесия слабого с сильным – только сильного с сильным! Так что во имя безопасности Америки и западной цивилизации мы предлагаем вам взяться за работу, профессор!
Голдвин молчит.
К л и н ч е р (нервно). Я не понимаю ваших колебаний, профессор. Речь идет о гигантском проекте, об исследованиях... И каких!
X е н и ш. И в конечном счете может оказаться, что вы правы: такое оружие невозможно, все наши опасения преувеличены. Что ж, лично я только вздохну с облегчением.
Б р э г г. Итак, профессор?
Голдвин молчит.
X е н и ш. Как жаль, что я забросил физику ради политики! Меня не пришлось бы долго уговаривать.
Г о л д в и н. Вы были физиком, сенатор?
X е н и ш. Да. И тоже – ядерщиком. Но это было еще до войны, задолго до Великого Ядерного Бума. Я опубликовал только одну статью – о пузырьковой модели ядра. Может быть, помните, профессор?
Г о л д в и н. М-м... припоминаю. Была опубликована в «Физикал ревью», в 38-м или 39 году. Какой университет вы окончили?
X е н и ш. Пенсильванский... Ах, далекие милые годы! (Конфиденциально). Адмирал ждет вашего ответа, профессор.
Г о л д в и н. М-м... да-да. Я размышлял вот о чем, джентльмены: могли ли действительно русские не опубликовать важное открытие в области физики ядра? Такого прецедента еще не было... Я спросил себя: если бы ты, Бен, сейчас открыл нечто вроде цепной реакции деления – и знал, что из нее выйдет потом,– ты опубликовал бы сведения о ней? Ради признания, ради славы, ради Нобелевской премии? Нет. Я бы не сделал этого... Так почему русские ученые не могут поступить так? М-м... и кроме того,– доводы... особенно коллеги Хениша – довольно основательны. (Брэггу.) Я согласен заняться такими исследованиями, сэр. Но только исследованиями!
Б р э г г. Вот и отлично, док! Разумеется, только исследованиями, мы пока не вправе требовать от вас большего. А организацию работ возьмет на себя полковник Клинчер, проницательности которого мы обязаны раскрытием этой важной проблемы. Надеюсь, вы согласитесь с ним сотрудничать, профессор?
Г о л д в и н. М-м... Л вы какой университет окончили, полковник?
К л и н ч е р. Вест-Пойнт, сэр.
Г о л д в и н. А... кавалерист?
К л и н ч е р (оскорбленно). Военный стратег, сэр!
Г о л д в и н. М-м... ну, да все равно. (Встает.) Разрешите откланяться! (Уходит.)
Б р э г г. Ох, эти яйцеголовые! Откровенно говоря, мне не нравится настроение этого Голдвина. Не поискать ли нам кого-нибудь другого, полковник?
К л и н ч е р. К сожалению, выбирать не приходится, сэр. Специалистов по нейтрино немного, а такого класса, как Голдвин, просто нет. Я думаю, нас не должны занимать его взгляды, сэр. Пусть исповедует что угодно, лишь бы делал то, что мы хотим.
Б р э г г. Нужно будет заставить его делать это, полковник!
К л и н ч е р (замявшись). Боюеь, что я... что мне... во всяком случае в нынешнем положении – трудно иметь достаточное влияние, сэр. Вы же видели, как он со мной разговаривал.
X е н и ш. Полковник прав, сэр. Они очень чтят звания и чины, эти яйцеголовые.
Б р э г г. Понимаю. Когда законопроект будет утвержден, мне, думаю, удастся убедить президента присвоить вам, Клинчер, звание бригадного генерала – учитывая важность работы. Итак, за дело... генерал! (Встает, давая попять, что аудиенция окончена.)
Клинчер и Хениш уходят. Тотчас поднимается адъютант.
А д ъ ю т а н т (подходит к столу, кладет несколько бланков). Дневные сводки, сэр.
За дверью.
К л и н ч е р (Хенишу). Примите мою благодарность, сенатор. Не ожидал!
Х е н и ш. Не стоит. Генералом больше, генералом меньше – это уже ничего но меняет. (Уходит.)
К л и н ч е р (жмет себе руку). Поздравляю вас, генерал! Поздравляю! За работу! Что ж, в конце концов Гровс мог – а я не смогу?!
Затемнение. Освещается левая сторона сцены. Кабинет Макарова в министерстве. Столы, составленные буквой «Т», ковровая дорожка, телефон с коммутатором, коричневый сейф. За столом Макаров. Входит, слегка прихрамывая, Шардецкий.
М а к а р о в. Иван Иванович, рад вас видеть в добром здравии!
Ш а р д е ц к и й. Здравствуйте, Олег Викторович. Я к вам, как гоголевский городничий,– с пренеприятнейшим известием... (Быстро проходит, усаживается.) Американцы закрыли нейтрино.
М а к а р о в. В каком смысле – закрыли?
Ш а р д е ц к и й. Не в физическом, разумеется. Из последних выпусков американской литературы по ядерной физике исчезли публикации по нейтрино и слабым взаимодействиям – хотя еще месяц назад они превалировали.
М а к а р о в. Ого... Такое уже было!
Ш а р д е ц к и й. Да. Так было с публикациями по делению урана – когда начались работы по созданию урановой бомбы. Так было с публикациями по термоядерному синтезу – когда начались работы по водородной бомбе. Аналогия напрашивается сама. Кроме того: симпозиум по физике слабых взаимодействий, который должен быть в феврале в Сан-Франциско, отменен.
М а к а р о в. Могу еще дополнить: недавно конгресс США утвердил дополнительные ассигнования в размере 55 миллионов долларов на исследовательскую работу по министерству обороны... Значит, это всерьез, Иван Иванович!
Ш а р д е ц к и й. Всерьез. И они сами указывают нам направление исследовательской работы... Спасибо им хоть за это! (Встает, прихрамывая, шагает по кабинету.) Но если так – куда идем? Управление устойчивостью ядер атомов, из которых состоит все и вся на Земле. Вы представляете, что это может значить? Взрывы зарядов докритической массы – то есть ядерных бомб на складах или реакторов на атомных электростанциях и кораблях. Или станут радиоактивными обычные вещества, вода, например... Черт знает что! (Садится.) Знаете, я ехал к вам в такси, разговорился с водителем. Речь зашла о ядерных делах... Не только наши с вами умы они занимают, эти дела. Знаете, что сказал таксист? «Перебить, говорит, надо всех этих ядерщиков, пока не поздно!» А?
М а к а р о в. Э, безответственные, обывательские рас-суждения!
Ш а р д е ц к и й. А что? Может, в этом и состоит сермяжная правда: перебить нас – и все? Да, но почему именно нас? Почему не политиков, от которых зависит: пустить ядерное оружие в ход или нет? Не военных, ко торые разрабатывают стратегию с применением ядерного оружия? Не рабочих атомных заводов, наконец, которые тоже ведают, что творят? Все эти люди могли бы заняться чем-то иным. А мы, физики, что – делаем, что умеем. Ядро – наш хлеб... (Трет лицо.) Простите, Олег Викторович, я ужасно расстроен этими сообщениями.
М а к а р о в. Э, Иван Иванович, не принимайте все так близко к сердцу! Есть ситуация в мире, в ней надо действовать соответственно – и все. А таксист – что таксист... Ну, так – беретесь?
Ш а р д е ц к и й. За что? Ах, вы об этом! Гм... Теперь я буду страховаться, Олег Викторович. Вы ведь, небось, сразу навалите на нас постановление: умри, но сделай. А если не сделаем? Мало знаем об этой проблеме. Если не откроем этот процесс?
М а к а р о в. Откроете, Иван Иванович, вы – да не откроете! Помните, как было в 46-м? Важно было знать, что есть атомная бомба. Так и сейчас... Не такие американцы дураки, чтобы без ничего отвалить на работу пятьдесят миллионов. Выходит, они что-то знают. Значит, возможно! Вы же сами говорите: они подсказывают направление поисков – нейтрино. Кому же, как не вам?
Ш a p д е ц к и й. Гм... а если все-таки не выйдет? И спросят вас: куда смотрели?
М а к а р о в. Как – куда? На передовую в техническом отношении державу. Теперь-то все проще, Иван Иванович. Теперь: надо!
Ш а р д е ц к и й. Тоже верно... Что ж, входите с предложением в правительство, Олег Викторович. Надо, куда ж денешься...
М а к а р о в. Да-а, опять мы отстали... Ну, ничего. Догоним. Не впервой!
Занавес
Действие второе. Поиски в потемках
Картина первая
Освещена левая половина сцены. Кабинет Шардецкого в КБ-12. Широкое окно. За ним – обычный для исследовательских организаций пейзаж: ящики с нераспечатанным оборудованием, баллоны со сжатыми газами, мачты и трансформаторы высоковольтной подстанции. Далее: снежное поле, и на горизонте темная бахрома леса. На стене кабинета: небольшая коричневая доска, таблицы радиоактивных семейств и портрет И. В. Курчатова. На столе – микрофон селектора. В кабинете: Ш а р д е ц к и й, Ш т е р н, С а м и н с к и й, С е р д ю к, В а л е р в е р, Я к у б о в и ч и С а м о й л о в. Идет оперативка.
Ш а р д е ц к и й. Начнем по порядку. Первый экспериментальный. Прошу, Исаак Абрамович. Чего достигли за последний месяц?
Ш т е р н. Исследовали нейтрин-мезонные взаимодействия на средних энергиях. Ничего нового, Иван Иванович. Думаем перейти к большим энергиям.
Ш а р д е ц к и й. Сколько опытов провели?
Ш т е р н. Более двух тысяч. По пять опытов в каждом поддиапазоне. Просмотрели 95 тысяч «трековых» снимков.
Ш а р д е ц к и й. Солидно. Что ж, переходите к большим... Второй экспериментальный отдел – прошу, Игорь Алексеевич.
С а м и н с к и й. Нам было задано отработать методику генерации нейтрин на встречных пучках заряженных частиц в ускорителе. По данной теме проведены все запланированные эксперименты и восемь семинаров. Подготовлены для публикации в закрытых сборниках пятнадцать статей...
Ш а р д е ц к и й. Ну, а генерация нейтрин?
С а м и н с к и й. Не получается, Иван Иванович... Мы следуем в точности вашей теории, но...
Ш а р д е ц к и й. Игорь Алексеевич, ваша задача: добиться генерации, а не следовать моим теориям. Не выходит по моей, примените Голдвинскую, Бoровскую, выдумайте свою. Важно – достичь!
С а м и н с к и й. Слушаюсь, Иван Иванович. Будем пробовать.
Ш а р д е ц к и й. Давайте... Третий экспериментальный, прошу.
С е р д ю к. Изучали взаимодействие нейтрин и антинейтрин от уранового реактора на гамма-радиоактивный кобальт и альфа-радиоактивный уран-235. Результат отрицательный.
Ш а р д е ц к и й. Сколько облучений выполнили?
С е р д ю к. Более трех тысяч.
Ш а р д е ц к и й. Тоже солидно. Значит, и эта возможность отсекается. Пробуйте теперь облучать ядра нейтринами малых энергий, Евгений Сергеевич.
С е р д ю к (морщится). Их очень трудно обнаруживать, Иван Иванович, мало сечение захвата.
Ш а р д е ц к и й. Так не заниматься этим, что ли? Искать там, где светло? Усовершенствуйте способы отсчета нейтрин... Дальше. Лаборатория плазмы, прошу.
Я к у б о в и ч. Генерация нейтрин в высокотемпературной плазме идет, но очень неустойчиво. Опыты требуют более точной теории устойчивости плазмы, коей, к сожа лению, нет.
Ш а р д е ц к и й. А почему нет? Теоретический отдел?
В а л е р н е р (нервно). Теоретический отдел, теоретический отдел – чуть что, сразу теоретический отдел! Теория строится на основе опытных данных, Иван Иванович. Точная теория – на основе достаточных опытных данных. Через две точки можно, как известно, провести множество окружностей – определенную же окружность можно провести лишь по трем точкам! Пока что плаз-менники дали нам, образно говоря, лишь две опытные точки. Этого, увы, недостаточно!
Я к у б о в и ч. Так вы ж меня извините, Шарль Борисович, по трем точкам я и без вас окружность построю.
В а л е р н е р. Но и вы меня извините, дражайший Илья Васильевич! Не об окружности речь!
Ш а р д е ц к и й. Все ясно, Иван кивает на Петра...
В а л е р н е р. А Петр на Ивана, вот именно! И примирить эти возможности, Иван Иванович, нет никакой возможности.
Ш а р д е ц к и й. Тоже верно... Ну, а чем порадует нас группа «Эврика»?
С а м о й л о в (рассеянно). Мы – что? Мы ничего. Работаем. Обнаружили еще с полдесятка «комариных эффектиков»... Да что толку? Ни за какой не ухватишься. Все их можно объяснить. Нам такие ни к чему.
Ш а р д е ц к и й. Ясно... (Раздраженно.) Почему вы опять небритый, Петр Иванович? Сколько раз я пас просил хотя бы на совещания являться выбритым!
С а м о й л о в (трогает щеку). Думаете – поможет?
Ш а р д е ц к и й. Поможет, не поможет – извольте придерживаться хорошего тона. (Помолчав, ко всем.) Что ж, товарищи, продолжаем искать. Пусть вас не огорчает, что весь этот год мы получали одни отрицательные результаты. И отрицательное знание – знание. Знание того, что по этому пути идти нельзя, надо выбирать иной. Чем больше мы отсечем неудачных вариантов, тем вернее будет удачный. Есть в природе процесс стабилизации ядер, не может его не быть... Все.
Командиры расходятся. У стола остается Саминский.
С а м и н с к и й. Иван Иванович, я хотел бы обсудить с вами тему диссертации. И прошу вас быть ее руководителем.
Ш а р д е ц к и й. Какую же вы выбрали тему?
С а м и н с к и й. «Некоторые аспекты методики генерации нейтрин на встречных пучках в синхротроне».
Ш а р д е ц к и й. Помилуйте, Игорь Алексеевич, но ведь генерации вы еще не добились?!
С а м и н с к и й. Для написания диссертации это не имеет решающего значения, Иван Иванович. От соискателей требуется доказать свои возможности в научных изысканиях...
Ш а р д е ц к и й. Так вы сначала докажите эти свои возможности работой. От чужой теории боитесь отклониться! Самому думать надо. Как угодно, но я категорически против такой диссертации.
С а м и н с к и й (встает). В таком случае... мне ничего не остается, как... словом: вот! (Кладет на стол заявление.)
Ш а р д е ц к и й. Что ж... удерживать не в моих правилах. (Подписывает заявление.) У вас все?
С а м и н с к и й (берет заявление). Нет, не все! Насчет этого вашего утешения, Иван Иванович, что и отрицательный результат – результат... Знаете, таким способом хорошо ловить льва в пустыне! Вот так-с! Да-с!
Ш а р д е ц к и й. Тоже верно... Не забудьте хлопнуть дверью.
С а м и н с к и й уходит, хлопая дверью. Ш а р д е ц к и й, сгорбившись, сидит за столом. Входит М а к а р о в – он в модном зимнем пальто, в пыжиковой шапке, с портфелем.
М а к а р о в. Добрый день, Иван Иванович! (Раздевается, вешает пальто на стойку). Вот решил вас навестить, поглядеть, как дела, не нужно ли чего.
Ш а р д е ц к и й. Здравствуйте, Олег Викторович. С приездом. (Трет правую сторону головы, морщится.)
М а к а р о в (садится у стола). Вы нездоровы, Иван Иванович?
Ш а р д е ц к и й. Э, пустяки, не обращайте внимания. Просто я теперь точно знаю, какая часть моего мозга ведает научными делами. Вот эта (показывет) – от виска до затылка... Плохи дела, Олег Викторович. Год прошел, как сон пустой. В пересчете на коллектив – четыре тысячи лет... Вот сейчас уволился один начальник отдела. Пустой человек, посредственный исследователь – а неприятно. От меня никто никогда не уходил, разве что сам избавлялся... (Встает, прихрамывая, шагает по кабинету.) Мне уже неловко перед сотрудниками. Год назад я перед ними соловьем заливался на семинарах: что-де при нынешнем уровне экспериментальной техники, при наших знаниях, при нашем оснащении – весь пятидесятилетний путь от открытия Беккереля до термоядерной реакции можно пройти за несколько месяцев. И это действительно так: можно... если иметь соответствующее открытие. А его нет.