— Но только если ты уверен, что тебе ничего за это не будет, па, — озабоченно сказал он, вдруг спохватившись и внимательно посмотрев на отца. — У тебя и без того в последнее время полно неприятностей.
— И, к сожалению, это наши общие неприятности, — сказал Левицкий. — Но никто не узнает. Знать будем только мы и Клаус Кнохен. Да и что мне могут сделать? Они уже все сделали. Даже если все откроется — ну, в крайнем случае, уберут из личной карточки отметку о преимущественном праве трудоустройства на прежнее место. Ну и что? Кризис закончится еще не завтра; когда будут восстанавливать рабочие места в СОЗ — неизвестно. И знаешь… — Левицкий на минуту задумался. — Если я и захочу быть в будущем смотрителем заповедника, то, наверно, не этого. Здесь все не так стало после ухода Шаха. При нем бы я ни при каких обстоятельствах не пошел на такое. А о законности охоты не беспокойся. Я обещаю тебе, что при первой же возможности сделаю в кассу добровольных пожертвований УОП анонимный взнос, равный стоимости официальной разовой лицензии. Нарушение все равно останется нарушением, но так хоть совесть будет чиста…
Эвелин осталась на станции. Подготовкой «Сектора-18» к консервации, как старший техник, занималась непосредственно она. А Герман с Эриком вот уже второй день наслаждались жизнью на природе — в первый день только разбили лагерь и больше не делали ничего, просто отдыхали. На рассвете второго дня они устроили засидку у реки, соорудив помост в ветвях большого дерева, и через четыре часа им удалось подстрелить небольшого кабана, пришедшего на водопой. Стрелял Эрик, они вместе разделали тушу, и вечером, в дыме охотничьего костра и приятном запахе жареного мяса растворились последние сожаления Левицкого по поводу предпринятой незаконной вылазки на планету. Эрик был счастлив. Кабан, естественно, не тянул на тот трофей, которым можно было бы гордиться. Но настоящая охота еще впереди, а кабан — проба сил и мясо на шашлык.
На двенадцатилетие Герман подарил сыну профессиональную дальнобойную винтовку «Гриф». Два года Эрик пользовался ею только в тире; наконец пришло время применить полученные навыки на практике. Силу тяжести и плотность атмосферы Тихой без труда смоделировал бы киб-мастер на стенде тира станции, но мальчик непременно хотел освоить премудрость пристрелки оружия самостоятельно. Герман считал подобные навыки весьма полезными, поскольку не всегда есть возможность свалить все дела на интеллектронику и роботов. В сотне метров от лагеря, на узкой, но вытянутой почти на триста метров в длину прогалине, Эрик установил трехногий упор с зажимом для винтовки и развесил на деревьях мишени. Герман оставался в лагере. С прогалины слышались выстрелы — сначала громкие и отчетливые, потом еле различимые ухом хлопки, когда сын одел на дуло «Грифа» глушитель.
Левицкий только что переговорил по связи с Эвелин и Клаусом, завершил сеанс и собирался выйти из катера, как услышал по рации сначала крик, а следом за ним глухой рев. Вздрогнув, он выскочил наружу, подхватил свою винтовку и помчался к прогалине — теперь он слышал крики и звериный рык вполне отчетливо, но все смолкло прежде, чем он выскочил на открытое место. Там, склоняясь над обезглавленным телом мальчика, стоял огромный матерый хищник, каких Левицкий никогда не видел на Тихой. Похожий на гигантского волка, с уродливой вытянутой головой и мощными лапами, напоминающими человеческие руки, только с толстыми кривыми когтями, он был не менее ста тридцати сантиметров в высоту в холке и около трех с половиной метров в длину. Сгорбленный, готовый к прыжку… На беду Герман выскочил из леса слишком близко от него, но, несомненно, успел бы выстрелить — однако застыл как вкопанный, потому что почти у его ног лежала голова Эрика. Левицкий пошатнулся и закричал, кровь бросилась в лицо, перед глазами поплыли багровые пятна. Он вскинул винтовку, но секундой раньше зверь прыгнул и вцепился ему в горло, захватив и нижнюю часть лица. Борьба продолжалась не больше минуты. Герман выронил винтовку, но ему удалось достать пистолет; хищник трепал его, словно пустой мешок, таская по земле, а Левицкий стрелял наугад, ничего не видя, кроме кровавой пелены перед глазами, и ничего не чувствуя, кроме раздирающей горло боли, потом потерял сознание. Зверь встряхнул его тело еще несколько раз, и вдруг, разжав челюсти, выпрямился и застыл над ним в странной, напряженной позе. Постояв так некоторое время, он перешагнул через тело Германа и, потеряв к своим жертвам всякий интерес, двинулся в джунгли.
Глава 5. Дом, в котором живет Кэт
«Гранд» приземлился в космопорту «Невада» точно по расписанию, и мне оставалось только пересесть с него на рейсовый планетарный корабль типа «караван», чтобы поспеть в Монреаль к завтраку. Взяв такси, я назвал киберпилоту не адрес офиса, а другой, на той же улице, только в шести кварталах от него, и прошел оставшееся расстояние пешком. Не хотелось нарушать привычный распорядок дня, которому я всегда старался следовать при любой возможности, да и погода стояла просто чудесная.
Роскошный особняк Кэт, в котором и располагалась наша штаб-квартира, достался ей по наследству от родителей. Она говорила, что ее предки владели этим домом с незапамятных времен, чуть ли не с девятнадцатого века — не знаю, насколько это правда. С тех пор он неоднократно достраивался, перестраивался и модернизировался, так что от первоначального варианта вряд ли что осталось. После того, как мы открыли свое дело, Кэт сама предложила разместить офис здесь. Далеко не все организации могли позволить себе роскошь иметь официальное представительство на нашей старушке-планете в двадцать пятом веке из-за непомерно высокой арендной платы, поэтому земная прописка являлась штукой престижной и автоматически создавала определенный имидж даже только что основанной фирме. Это было начало, а так как мы все равно большую часть времени между экспедициями толклись тут, то Кэт в конце концов сказала, что нечего дурака валять, перебирайтесь сюда совсем, и отдала в наше полное распоряжение те комнаты, которые мы и без того уже занимали.
Киб-мастер особняка по имени Эрл тепло приветствовал меня, услужливо распахнув входную дверь. Первым, с кем я столкнулся, когда вошел, был Рик Болди, по кличке Малыш-на-все-плевать, или просто Малыш. Красавчик и весельчак, с лица которого не сходила лукавая улыбка, Малыш в свои двадцать шесть успел перепробовать столько профессий, что и одни их названия трудно было бы запомнить с первого раза. Ниже меня почти на голову, он вырос при полуторной гравитации, весил немногим меньше, чем я, и обладал невероятной физической силой и ловкостью. Любимец (и большой любитель) девушек всех цветов кожи, Рик был на редкость покладист и уживчив, но вечно сидел в долгах из-за своего абсолютного неумения планировать расходы. Когда его финансовое положение становилось совсем угрожающим, он обращался за помощью к Кэт. Самой примечательной деталью его внешности были глаза — они могли менять цвет в зависимости от настроения с небесно-голубого до угольно-черного; если же кому-то удавалось привести Малыша в ярость, то радужная оболочка светлела до матово-белой, а взгляд становился пустым и безжалостным. В таком состоянии он мог натворить дел. Другая отличительная черта Рика — его волосы. Он яркий блондин, настолько яркий, что никто не верит, что это естественный цвет — думают, что он или красится, или альбинос. Между тем и то и другое неверно, просто предки Малыша некогда высадились вместе с первыми поселенцами на Иаране, потом жили там в течение трех веков, а на этой планете каждый пятый обладает подобными свойствами глаз и каждый второй — блондин.
— Слышал, твоя поездка получилась не очень удачной, — с ходу начал Рик.
— Почему неудачной? — искренне удивился я. — Чудесно отдохнул, встречался с интересными людьми и, самое главное, целых три недели не видел ваших физиономий. Если бы еще Крэйг не портил мне настроение, постоянно выходя на связь…
Мою речь прервало появление Кэт. Ее ангельское личико и хрупкая фигурка создают у людей абсолютно неверное представление о ее утонченности и беззащитности. Она может очень умело поддерживать этот имидж в глазах доверчивых простаков, но такое желание возникает у Кэт крайне редко и всегда только для пользы дела. Во всех остальных случаях образ феи из сказки рушится сразу, как только она откроет рот.
— Ну, рассказывай, в каких притонах ты транжирил деньги фирмы на Безымянной? — хмуро приветствовала меня она.
— Не волнуйся за меня, дорогуша, — отозвался я, целуя ее в щеку. — Это были приличные заведения. Правда, тем дороже обходилось веселье. Истратил всего-навсего ровно столько, сколько лежало у нас на счету, плюс залез в долги, но, клянусь — не больше чем на пару миллионов.
— Господи, какое ты трепло, Пит.
— Ты первая начала, я только подыграл тебе.
— Мамочка, я не виноват, это она первая начала… — прохныкала Кэт голосом маленького ребенка. Получилось так натурально, что мы с Риком покатились со смеху. — Можно подумать, если б не я начала, то ты говорил бы серьезно. Ладно, пойдем, я тут приготовила кое-что к твоему приезду…
На Кэт иногда находило желание самолично пошуровать на кухне, но, в отличие от своей подруги Кристины Мартыновой с ее неизменными пончиками, она умела приготовить великое множество блюд. А вот газовая плита у нее была такая же, как у Кристины — допотопное изделие промышленности конца двадцатого века. Неизвестно, где они достали эти раритеты, может, сообща ограбили какой-нибудь музей.
— Когда доставили твой багаж, мы сразу сообразили, что ты, по обычаю, опять идешь пешком от самого космодрома, — сказал Рик.
— Зато ты берешь такси даже если надо перебраться на другую сторону улицы, — парировал я.
— Не ругайся, мы приготовили тебе торжественную встречу и совершенно роскошный обед. То есть, Кэт готовила, а я ее морально поддерживал.
Я прошел в свою комнату, которая имела отдельный выход на открытую террасу и служила для меня одновременно спальней и кабинетом — впрочем, так заведено у нас всех. Точнее, у всех, кроме Кэт. Спальня Кэт была для нее только спальней — и ничем больше.
Поприветствовав своего домашнего киб-мастера по имени Люси, я не стал мучиться и перегружать привезенные из Уивертауна записи вручную, а просто засунул в окно приемника свой инфор. Змейку рации, удобно обвившуюся вокруг уха, я тоже снял. Мне не хотелось заниматься делами в первый же день по возвращении, а все, кому надо связаться со мной, могут и подождать пару дней.
— Сегодня суббота, — сказал я, — и я не намерен работать раньше понедельника. На Безымянной, как всегда, нахватал кучу «грязной» информации — позаботься о том, чтоб хорошенько прочистить мне мозги, а делать это будешь, пока я сплю.
— Что там? — поинтересовалась Люси.
— Ну как обычно — отчеты и прочая билибердень.
— Поясни, что означает термин «билибердень», Пит — попросила она. — Такого я от тебя еще не слышала.
— Это именно то, что ты найдешь у меня в голове сегодня ночью. Постарайся хорошенько, девочка, я не собираюсь превращаться ни в живой справочник по космонавигации, ни в бродячую охотничью энциклопедию.
— У тебя ужасная манера разговаривать, — посетовала Люси. — И ребята от тебя нахватались. Эрлу то и дело приходится связываться с городским информаторием и копаться в словарях архаичных языков и наречий, чтобы понять, о чем вы говорите.
— Ничего, он не облезет. Вам полезно расширять круг познания.
— Скажи Пит, моя коллега в Уивертауне… в номере отеля, где ты останавливался, не свихнулась случайно от слишком тесного общения с тобой? Мне-то что, я привыкла.
— Она себя прекрасно чувствует. И не пытайся острить, это у тебя плохо получается. Если за мое отсутствие случилось что-то интересное, подготовь материал к понедельнику.
Люси ответила, что случилось много чего, но она не знает, какого рода информация, представляющая интерес для нее, будет интересна для меня, и попросила уточнений; а я в ответ обозвал ее занудой, вышел из комнаты и спустился в полуподвал.
Там, в просторной кухне-столовой, обставленной в стиле ретро, Кэт уже выгребла из недр огромного шкафа старинный сервиз и теперь расставляла на столе многочисленные тарелки и тарелочки, сурово отвергнув все попытки робота-горничной оказать ей помощь в этом непростом деле. Робот уныло застыл в углу, время от времени его сводило судорогой и он менял форму — это заложенная в нем программа, провоцирующая киба действовать, безуспешно боролась с жестким запретом хозяйки. Я от души пожалел бедолагу и швырнул к противоположной стене пустую пачку из-под сигарет, случайно обнаруженную в кармане.
— Ату, «жучка»! — скомандовал я.
Робот радостно рванул вперед, едва успев в последнюю секунду обрулить Кэт, которая в это время шла к столу с двумя салатницами в руках. Она метнула в его сторону такой грозный взгляд, что я бы не удивился, перегори он тут же на месте. Подобрав пачку и торопливо засунув ее в мусоросборник, робот постоял немного, затем с явной неохотой вернулся в свой угол. Я, проходя мимо, одобрительно кивнул и заметил, что Кэт смотрит на меня хотя и сердито, но с явным любопытством.
— Интересно откуда у тебя такое отношение к роботам, — сказала она. — Я давно заметила, что ты относишься к ним как к людям. Хотя нет, куда лучше, чем к людям. Сначала я считала это просто дурью, но у тебя, похоже, все куда серьезнее.
— Не серьезнее, чем у моего брата Майка, — ответил я. — Вот он — да… А со мной все проще. Я живу и радуюсь, я непрерывно радовался жизни во всех ее проявлениях с тех пор, как осознал себя личностью, отдельно взятым человеком. И превыше всего в жизни я ценю свободу. А у них нет никакой свободы, они вынуждены следовать заводским установкам и настройкам пользователей. Радоваться не могут тоже, поскольку у них отсутствуют эмоции. Поэтому я им и сочувствую. Они никогда не увидят мир как он есть. Ну а если наделить машины эмоциями, как хотел Майк, то чем они будут отличаться от нас? Долговечностью, разве что, да еще тем, что способны выполнять любую работу быстрее и лучше чем люди.
На кухню вошел Рик и сразу же с видимым удовольствием принялся помогать Кэт накрывать на стол. Рик — парень сугубо современный, даже немного ограниченный в этой своей современности, но у него наблюдалась явная склонность к таким вот домашним посиделкам с привкусом старины. Однажды он даже попытался что-то приготовить без помощи киба шеф-повара на газовой плите Кэт, дождавшись, пока ее не будет дома. В результате получилось нечто такое, о чем мы долго не могли вспоминать без смеха.
Вскоре все оказалось готово, не хватало только Крейга, отличительной чертой которого было вечно опаздывать к столу, когда все уже собрались.
— Тем хуже для него, — безжалостно заявила Кэт, начиная раскладывать по тарелкам картофельное пюре и отбивные.
— Ты права, нам больше достанется, — охотно согласился Рик.
В последнюю минуту все же появился Крейг
— Жаль, что ты пришел, — сказал я. — Мы уже рассчитывали поделить твою порцию.
— Я знал, что вам в этом смысле нельзя доверять, — пожал плечами Крейг, устраиваясь напротив меня. — Особенно тебе, Пит.
Крейг Риера у нас самым старший, ему стукнуло шестьдесят четыре, но в его курчавой черной шевелюре не было ни одной седой волосинки, и выглядел он прекрасно. Невысокого роста, худощавый, с быстрым внимательным взглядом и орлиным носом, он был также самым осторожным из нас. Когда во время рейда по системам звездного скопления Боадицеи какой-то монстр порвал его так здорово, что Крейга пришлось сшивать буквально по частям, он решил не искушать больше судьбу, и если бы не мы с Кэт, спокойно сидел бы сейчас в своей лаборатории на Калипсо. На память о том случае у него осталась здоровенная пластина на месте пролома в черепе и протез вместо правой руки, которую так нигде и не нашли, а Крейг стал вдвое осторожнее. Среди охотников со стажем нечасто встретишь целых, мы постоянные пациенты врачей-биомехаников. У Кэт, например, несколько искусственных ребер с правой стороны и тоже полно заплат на голове. Малыш, несмотря на свою молодость, кажется, вообще весь состоит из одних протезов — до того, как стать звероловом, он увлекался экстрим-туризмом, в том числе и одиночным, а такие забавы не способствуют сохранению здоровья. Да и свою кличку Рик получил недаром. Слово «риск» производит на него просто магическое действие, словно красная тряпка на быка.