Из дыры в потолке один за другим спрыгивали затянутые в черные комбинезоны фигуры, молниеносно рассредотачиваясь по аппаратной. Белокурую журналистку и ее оператора уже положили лицом вниз, двое черных держали на прицеле распластавшегося на столе Ллойда. Акмаль Малик, белый как бумага, сидел с поднятыми вверх руками. В висок ему упирался тяжелый ствол армейского «кольта».
— Все кончено, сэр, — молодым веселым голосом крикнул один из черных, поднимая голову к потолку. — Мы его взяли, сэр! И прибор тоже…
— Оттащите его от чемоданчика, идиоты! — прохрипел Ллойд. Солдат, державший пистолет у виска Малика, удивленно посмотрел на него, и в этот момент человек в белом тюрбане ударил солдата локтем в пах. Это был мощный удар, явно хорошо отработанный и чисто проведенный; у Ллойда мелькнула мысль, что Акмаль Малик не понаслышке знаком с боевыми искусствами. Солдат отшатнулся, хотя и не переломился пополам, как можно было ожидать после такого удара. Но ствол «кольта» на несколько дюймов отклонился от виска главаря террористов.
Рука Акмаля Малика упала на клавиатуру спрятанной в чемоданчике панели управления.
Ллойд услышал сухой щелчок клавиши. Всего лишь один. Вокруг стоял жуткий шум — отрывисто перекрикивались командос, истошно вопила белокурая Кэрол — и все же Ллойд его услышал. Все произошло очень быстро. Грохнул выстрел, белый тюрбан разлетелся кровавыми клочьями, и тело Акмаля Малика стало мягко валиться на бок. «Слава господу, — подумал Ллойд, чувствуя, как отпускает чудовищное напряжение последних часов. — Он нажал не на ту кнопку…»
В следующий миг в середине комнаты вспыхнуло маленькое злое солнце.
Вспышка на экране монитора была такой яркой, что Эдди Руки-Ножницы непроизвольно откинулся на спинку кресла. Сразу же после ослепительно белого всплеска экран затянуло белесой рябью — это почти наверняка означало, что камера в аппаратной сдохла.
— Они взорвали бомбу, — дрожащим голосом проговорил Эдди.
— Однако мы все еще живы, — невозмутимо парировал Панчах Лал. — Если бы у них и вправду был ядерный заряд, нас с тобой уже распылило бы на атомы.
— Похоже на правду, — пробормотал Руки-Ножницы. Ему пришло в голову, что слова напарника уже не вызывают у него такого раздражения, как прежде. А за слова «нас с тобой» он почувствовал к Панчаху Лалу неподдельную благодарность. — Что в горячей зоне?
— Пока все спокойно. Датчики изменений не фиксируют. А вот в «девятке» творится что-то неладное…
Впервые Эдди уловил в голосе напарника что-то похожее на неуверенность. Что происходит в девятом секторе, оставалось для них загадкой — захватившая его команда террористов первым делом вырубила обе камеры, отрезав себя от мира. Наверняка бомба была и у них, и Эдди мог только надеяться, что спецназовцам повезло в «девятке» больше.
— А что там такое? — Руки-Ножницы с трудом вылез из кресла и подошел к напарнику. — Есть какая-то информация?
Панчах Лал ткнул пальцем в ползущую по экрану дисплея ломаную кривую.
— Похоже, они отключили установки охлаждения. Температура быстро растет.
— Погоди-ка, — пробормотал Эдди, — ты хочешь сказать, что через час Большой Джим взорвется к чертовой матери?
— Через семьдесят пять минут, — педантично поправил напарник. — И не взорвется, а выйдет из штатного режима эксплуатации. Но, в общем, для нас разница невелика.
Руки-Ножницы потряс головой, словно пытаясь освободиться от кошмарного видения.
— Его нужно остановить, — тихо проговорил он. — Слышишь, Панчах, мы обязаны его остановить!
— Как только поступит соответствующий приказ. Как ты, наверное, догадываешься, Эдди, я тоже не очень хочу умирать.
— А ты уверен, что он поступит? — неожиданно для самого себя заорал Руки-Ножницы. — Может, там, снаружи, все уже погибли? Может, в живых только мы одни и остались?
— Разумеется, это возможно, — согласился Панчах Лал. — И все-таки мы не можем так рисковать. Террористы обещали взорвать бомбу, если мы остановим реактор…
— Но они ее уже взорвали!
— А вот в этом я совсем не уверен. Точнее, не уверен на сто процентов. Что мы видели? Вспышку? Выключенные камеры? Это могло быть результатом действий спецназовцев. Успокойся, Эдди. У нас достаточно времени, чтобы предпринять те шаги, которые предписывает инструкция. Во-первых, следует наладить связь со штабом…
Шипение.
— Что ты сказал, Панчах?
— Я сказал, — терпеливо повторил напарник, — что нам следует наладить связь со штабом, получить всю необходимую информацию, и только потом…
Снова шипение. Как будто со всех сторон подползали рассерженные змеи.
— Ты слышишь? — спросил Руки-Ножницы внезапно осипшим голосом. — Слышишь этот звук? Это где-то… где-то в вентиляции…
Он вскинул голову и увидел парящее перед белой вентиляционной решеткой облачко зеленоватого дыма. Оно было едва заметным, просвечивающим насквозь. И оно таяло. Быстро, пожалуй, даже слишком быстро. Эдди подумал, что, взгляни он наверх сразу же, как только услышал странное шипение, он увидел бы куда больше.
— Панчах! — завопил он, хватая напарника за тугое плечо. — Смотри, там, в углу!
— Эдди, пожалуйста, успокойся! Ну, что еще? В каком углу?
Поздно. Никакого облачка у вентиляционной решетки уже не было. Почему-то это испугало Эдди куда больше, чем все увиденное им прежде. Он оттолкнул недоумевающего Панчаха Лала и со всех ног бросился к двери.
— Постой! — крикнул напарник ему вслед. — Мы же заблокированы, ты забыл?
Руки-Ножницы с разбегу врезался в белую дверь и отлетел назад.
— Панчах! Разблокируй двери! Надо бежать! Спасаться, слышишь?
— Да успокойся же! — прикрикнул с досадой напарник и вдруг закашлялся. За все время, что Эдди работал вместе с Панчахом Лалом, это был первый случай, когда тот позволил себе так громко и надрывно кашлять. Обычно он даже чихал вполголоса, плотно зажимая нос батистовым платочком.
Эдди заставил себя повернуться и немедленно пожалел об этом.
Напарника трясло так, будто в руках у него был невидимый отбойный молоток. Лицо его побагровело, по нему катились крупные капли пота. Звуки, которые вырывались изо рта Панчаха Лала, уже нельзя было назвать кашлем — они скорее напоминали треск разрываемой на куски плотной ткани. Руки-Ножницы представил себе, что это за ткань, и почувствовал, что его сейчас вырвет.
— Эдди, — выдохнул Панчах Лал, когда первый приступ страшного кашля прошел. — Газ… это какой-то газ…
Его пальцы вдруг дробно застучали по клавиатуре. «Дверь! — мысленно вопил Эдди. — Открой же эту чертову дверь!» Он плотно зажал нос и рот ладонями, но сладковатый запах неизвестного газа все равно просачивался между сомкнутыми пальцами. Было ясно, что долго он так не продержится, а Панчах Лал все стучал и стучал по клавишам. Скорее всего, просто не мог набрать нужную комбинацию. Собственно, ничто не мешало Эдди открыть дверь самому — для этого достаточно было вернуться к своему пульту и ввести команду на разблокирование дверей, но он хорошо знал, что не сумеет этого сделать. Страх одолел его. Руки-Ножницы ощущал себя сжавшимся в пароксизме ужаса комком горячих внутренностей, все, на что он был способен, — это зажимать себе нос и рот да еще тупо ломиться в закрытую дверь.
— Ох, — внезапно прекратив кашлять, сказал за его спиной Панчах Лал. — Как же больно…
Голос его оборвался. Эдди взвизгнул и снова ударил плечом в дверь. На этот раз дверь подалась, и он, не веря своему счастью, вывалился в коридор. Вероятно, перед тем, как замолчать навсегда, Панчах Лал все-таки успел ввести нужную команду.
Воздух входил в легкие Эдди с каким-то странным хлюпаньем. Он был плотным, словно наполненным мокрой туманной взвесью, как бывает ранним утром на море. Руки-Ножницы пробежал по коридору до поворота и упал на колени.
В груди разлилась свинцовая тяжесть. Эдди вдруг отчётливо понял, что воздух в коридоре ничем не отличается от того, которым Панчах Лал надышался в диспетчерской.
Вентиляционная система станции была замкнута на четвертый сектор.
В четвертом секторе взорвалась бомба.
«Мне крышка, — неожиданно спокойно сказал себе Руки-Ножницы. — Сейчас закашляюсь, как Панчах Лал, и выхаркаю легкие на пол…»
Но кашлять ему почему-то не хотелось. Хотелось просто лечь и закрыть глаза. «Может быть, у меня еще есть шанс, — жалобно подумал Эдди. — Может, я вдохнул несмертельную дозу… в конце концов, есть же система очистки воздуха…»
О том, что эта система тоже контролировалась из четвертого сектора, он предпочел не вспоминать.
Руки-Ножницы приказал себе подняться. Это было тяжело, потому что легкие теперь жгло, как огнем, и каждое движение давалось с большим трудом, но он собрал все силы и встал, цепляясь за стену. Медленно, как слепец, побрел вперед, тяжело переставляя ставшие толстыми и неповоротливыми ноги. Потом споткнулся обо что-то, лежавшее посреди коридора, и остановился.
Труп.
Труп человека в черном комбинезоне и сползшем набок малиновом берете. Короткий автомат лежал поодаль. Эдди присел рядом с трупом — не потому, что ему хотелось рассмотреть человека как следует, а просто не осталось сил переступить через такое большое тело.
Сначала ему показалось, что погибший был тамилом — лицо у него было темным, почти черным. Но, вглядевшись, Руки-Ножницы понял, что ошибся. Кожа солдата темнела и обугливалась прямо на глазах, словно его выжигал изнутри страшный невидимый жар. Преодолевая отвращение, Эдди протянул руку и осторожно дотронулся до щеки мертвеца. Под его пальцами кожа на лице лопнула, будто подгоревшая корка на пироге. Из трещин текла бурая, отвратительная на вид сукровица. Эдди согнулся пополам, и его вырвало прямо на труп.
Арвад Азиль стоял спиной к окну, и майор Сонкх не видел его лица.
— Операция провалилась, ваше превосходительство, — проговорил Сонкх прыгающим голосом. — Люди полковника Амриша опоздали. На несколько секунд, но опоздали. Террористы взорвали бомбы… непонятно, что это было. Реактор цел, но все, кто был на станции, погибли. Вероятно, какой-то газ. Связь со станцией потеряна.
Губернатор молчал. Майор тяжело вздохнул.
— Рамсей Ллойд мертв. Мохаммед Винчи не способен принимать решения. Ваше превосходительство, вам следует немедленно покинуть станцию.
Молчание. Сонкх мысленно проклял своего благодетеля. Как можно быть таким тупоголовым, как можно не видеть неотвратимо надвигающейся гибели?
— Простите, сэр?
— Чего вы от меня хотите, Сонкх? Вам не терпится улететь?
— Ваше превосходительство, — майор старался говорить с достоинством, но получалось не слишком убедительно, — дело не во мне… Вы нужны стране, нужны Кашмиру. Если вы останетесь здесь, террористы будут считать, что достигли своей цели…
— Вы полагаете? — равнодушно спросил губернатор.
Сонкх застонал — про себя.
— Реактор работает сейчас в аварийном режиме. Его некому остановить, автоматические системы контроля выведены из строя террористами. Через полчаса произойдет взрыв, и Раджабад превратится в радиоактивную пустыню. Ваше превосходительство, вы не должны приносить себя в жертву…
Арвад Азиль досадливо передернул широкими плечами.
— Хорошо, майор. Подготовьте мой вертолет.
— Есть, сэр! — просиял Сонкх и вдруг закашлялся. — Прошу прощения, сэр. Видимо, аллергия.
— Свяжитесь с Мохаммедом Винчи, — не слушая его, продолжал губернатор. — Сообщите, что я готов взять его на борт. И вот еще что, Сонкх…
— Да, ваше превосходительство?
— Ты мне никогда не нравился, майор. Ты мелкий, завистливый, трусливый и бездарный сукин сын. Я терпел тебя только в память о твоем дяде. Твой дядя был великим человеком, но ты, к сожалению, оказался недостоин его славы. Теперь ступай.
Когда за лишившимся дара речи Сонкхом захлопнулась дверь, губернатор бросил последний взгляд на белые башни станции «Бахан» — башни, которые через полчаса превратятся в дымящиеся руины, — и отошел от окна. Тяжело опустился в кресло, посидел, успокаивая ставшее учащенным и неровным дыхание. Потом уверенным движением расстегнул кобуру, вытащил массивный «стерлинг», примерился, обхватив толстыми губами холодный длинный ствол, закрыл глаза и нажал на спусковой крючок.
Глава 1
Ардиан
Тирана, Албания. 2020 г.
Где-то наверху у Ардиана Хачкая был свой покровитель.
В бога Ардиан не верил. Для албанца это естественно — еще сто лет назад Энвер Ходжа провозгласил атеизм официальной государственной идеологией Албании. После крушения коммунистического режима изменилось немногое — и мусульмане на севере, и православные греки на юге одинаково равнодушно относились к попыткам разнообразных зарубежных сект развернуть в нищей стране миссионерскую деятельность. Даже исламские боевики, герои сражений в Косове и Македонии, возвращаясь на свою историческую родину, чудесным образом теряли всякий интерес к религиозным вопросам и начинали пить ракию и есть свинину — когда было что есть и пить, разумеется.
Но молиться ведь можно, даже не веря в бога. Тем более что адресатом его нехитрых молитв был не Иисус и не Аллах — просто Сила: вечная, грозная, равнодушно наблюдающая с небес за муравьиной возней на земле. Сила, которая помогает тем, кто не просит у нее слишком многого и способен защитить себя сам.
Первый раз он обнаружил присутствие этой Силы в возрасте десяти лет. В стране шла бесконечная вялая «гражданская война» — на самом деле просто схватка нескольких мафиозных кланов. В Тиране стояли миротворческие войска Совета Наций, но пользы от них было мало — разве что приработок молодым девчонкам с окраин. На рруга Курри, где жила семья Ардиана, постоянно гремели выстрелы: шел раздел сфер влияния между бандами Хашима Тачи и грека Василиса Хризопулоса, предпочитавшего зваться гордым албанским именем Скандербег. Голубые каски не вмешивались: попробовали однажды, приперлись на трех бэтээрах, но отморозки Тачи саданули из гранатомета по дряхлой, еще коммунистических времен, пятиэтажке, торцом выходившей на улицу. Угол дома осыпался, будто слепленный из песка, и похоронил под собой новенький бронетранспортер Совета Наций. С тех пор про рруга Курри в штабе миротворцев старались не вспоминать.
Понятно, что жить в таком месте и оставаться в стороне от противостояния враждующих сторон никому не удавалось. Родители Ардиана, люди небогатые, старались сохранять хрупкий нейтралитет: подкармливали вечно голодных оборванцев из банды Тачи, а каждое воскресенье посылали кого-нибудь из детей к Скандербегу с подарком — канистрой домашней ракии. Вот с такой канистры и начались злоключения маленького Ардиана.
Он с превеликим трудом дотащил тяжеленную емкость до глухого бетонного забора, окружавшего резиденцию Хризопулоса. Постучал носком ботинка в высокие кованые ворота. Обычно на том все и заканчивалось — в воротах открывалась калитка, из нее высовывалась здоровенная волосатая лапа и хватала канистру. Но в этот раз вышло иначе: калитка распахнулась, и грубый голос с сильным черногорским акцентом скомандовал:
— Заходи, пацан.
Ардиан, ругаясь сквозь зубы, подчинился. Особняк стоял в глубине небольшой оливковой рощи. Между деревьев тут и там виднелись похожие на исполинские серые фурункулы растрескавшиеся бетонные доты — при коммунистах эти купола понатыкали по всей Албании, вроде бы готовились к защите от иноземного вторжения. Обычно в таких дотах хозяйственный народ хранил овощи, но Скандербег использовал коммунистическое наследство по прямому назначению. Из каждого купола торчало тонкое дуло самонаводящегося пулемета, называемого в просторечии «жнец».
Во дворе черногорец забрал у Ардиана канистру, но не отпустил, а, наоборот, велел идти за ним в дом. Ардиана обуревали мрачные предчувствия — в частности, он подозревал, что его будут бить, хотя и не очень понимал за что. Именно поэтому роскошное убранство особняка не произвело на него сильного впечатления — в отличие от внешности его хозяина.