Я усмехнулся и не дал ей закончить.
— Ну и ладно, баска. Этим ты не одарена.
— А я и не хочу, — Дел повернулась и внимательно осмотрела меня с ног до головы. — Но если мы собираемся обсуждать изнеженность…
— Обсуждать мы собираемся одно: воду, — отрезал я. — Стоит ли рисковать собой, чтобы достать ее.
Дел посмотрела на далекий оазис и возвышающиеся над ним широколистные пальмы. Мы слышали крики, но мы не могли различить слова. Может путешественники отмечали что-то, а может дело было в другом.
— Фляги почти пусты, — напомнила Дел.
— Значит стоит рискнуть.
— Рисковать стоит всегда, — слегка приподняв плечо, она проверила вес яватмы, отдыхавшей в ножнах за ее спиной. — Мы обычные люди, Тигр. Рано или поздно нас настигнет смерть. И я очень хочу, чтобы в этот момент у меня в руках был меч.
— Правда? — я усмехнулся. — А я всегда мечтал умереть в постели в объятиях страстной Южной баски в самый разгар…
— Этим ты и кончишь, — пробормотала она.
— Или может быть Северной баски.
Дел скрыла улыбку; она это умеет.
— Поехали за водой.
8
Когда мы добрались до оазиса, никто уже не кричал. Потому что люди были мертвы.
— Глупо, — выдавил я, — это глупо, просто по-идиотски. Какие же они дураки…
— Тигр…
— Они так ничему и не хотят учиться, эти люди… они спокойно собирают вещи и уходят в пустыню, даже не подумав…
— Тигр… — повторила Дел очень мягко, но настойчиво.
— …что только валхайл знает, что поджидает их там! Неужели они никогда ничему не научатся? Неужели они никогда не остановятся и не задумаются…
— Тигр, — Дел так и не убрала Бореал в ножны, хотя ясно было, что нам ничего не угрожает. — Твои укоры уже не помогут. Теперь им нужна только песня смерти.
Я скривился.
— Ты и твои песни… — начал я, но не закончил и только махнул рукой.
— Делай что хочешь, баска. Если тебе от этого легче, — я отвернулся и пошел куда глаза глядят, убирая в ножны Северную яватму. Я остановился только у самой границы оазиса. Уперев руки в бедра, несколько секунд я постоял неподвижно, потом наклонился и с отвращением сплюнул. Больше всего мне хотелось выпить что-нибудь и смыть привкус злости и беспомощности, обжигавший язык, но я знал, что мог пить воду, вино или акиви флягами и не почувствовать их вкуса. Со злобой и отчаянием так просто не справиться.
— Тупицы и дураки, — прошептал я. И облегчения не почувствовал.
Меня потряс не вид тел, не мысль о том, что еще несколько часов назад эти тела были полными жизни мужчиной, женщиной и ребенком, чей пол определить было уже невозможно. Меня потрясло ощущение потери, осознание ее невероятной бессмысленности и глупости.
И в этом был весь Юг.
Узнавание наступало болезненно. Оно поднималось из ничего и било кулаком мне в живот так, что хотелось выплюнуть гнев, горе и беспомощность. Я сказал точно: они были глупыми, невежественными и наивными, потому что ошибочно верили, что смогут одни безопасно пересечь пустыню. Что на их родине им ничего не угрожает.
Да, они сделали глупость. Я с полным правом мог назвать их идиотами и невежественными дураками, потому что в отличие от них точно знал: никто, пересекая пустыню, не был в безопасности ни от кого. Таковой уж была природа Юга. Если солнце не убьет вас, если Пенджа не убьет вас, если жадные танзиры не убьют вас, если песчаные тигры не убьют вас…
Аиды. Это Юг. Грубый, жестокий, смертельно опасный и всегда чужой. Даже для меня. ОСОБЕННО для меня: я начал задумываться, а был ли я истинным сыном Юга хотя бы по духу, если не по плоти. Юг был моим домом. Знакомым. Родным. Таким уютным со всеми его обычаями, нравами и даже его жестокостью, потому что все это я хорошо знал.
Но разве легче танцевать оттого, что хорошо знаешь сильного врага? Разве помогает это выжить?
Где-то за моей спиной жеребец фыркнул, разбрызгивая воду. Жажда страшнее страха смерти и гнедой подошел к бассейну, окруженному камнями с грубо выбитыми охранными рунами, пересилив страх перед лежащими рядом безжизненными телами. Дел очень тихо запела свою Северную песню.
Я сжал зубы и в который раз прошипел:
— Наивные, невежественные дураки…
Двое взрослых, без сопровождения. И один крошечный ребенок. Легкая добыча для борджуни.
Я резко повернулся к Дел.
— Если бы они наняли танцора меча… — начал я, но закончить не смог. Дел опустилась на колени, меч она успела убрать в ножны, осторожно завернула то, что осталось от ребенка в ее единственный запасной бурнус и очень нежно, ласково запела.
Я сразу подумал о Калле. Пятилетней малышке, которую Дел оставила в Стаал-Уста. Она родила девочку и отдала ее бездетной семье. Дел тогда была слишком занята местью, чтобы думать о ребенке. Я на себе выяснил, что ради достижения поставленной цели она способна на все. Например предложить меня Стаал-Уста в обмен на право прожить год со своей дочерью. Дел знала, что большего не добьется, и платить ей было нечем, и в обмен на этот год Дел решила отдать меня. Она была уверена, что вока сочтет мое мастерство достойной ценой.
Вот только заплатить пришлось нам обоим и гораздо дороже; мы оба чуть не погибли.
Но ни одержимость, ни самоконтроль не смогли заставить Дел забыть о своей вине, и боль ни на миг не переставала терзать ее — я спал с этой женщиной: я знал. Каждый из нас, но по разным причинам, сражался во сне со своими демонами.
Увидев, как ей тяжело, я сразу подумал, что Дел вспомнила о Калле. Хотела ли она, чтобы изгнание окончилось и она могла вернуться на Север к голубоглазой светловолосой дочери, очень похожей на мать, которая бросила ее; которой пришлось бросить ее, чтобы подчиниться принуждению, с которым не может спорить человек.
Теперь Аджани был мертв. Исчезло и принуждение, оставив Дел с… чем?
Дел подняла на меня взгляд, крепко прижимая к груди окровавленный бурнус.
— Ты не мог бы выкопать ей могилу, Тигр?
Ей. Как же Дел определила.
От отчаяния горло сжалось так, что я едва мог дышать. Я хотел сказать ей, что на самом деле Юг не такой, настоящий Юг. Что он изменился за то время, пока мы были на Севере. Что случилось что-то ужасное.
Но сказав это, я соврал бы. Юг не изменился. Юг остался таким же, каким был всегда.
Я внимательно посмотрел на сверток, который Дел нежно баюкала. У нас не было лопаты. Но у меня была пара крепких рук, которым нечем было заняться, поскольку борджуни уже уехали.
А на рассвете они вернулись. Обычно борджуни так не поступают — они быстро нападают, грабят, убивают и уносятся за следующей жертвой — но что толку обсуждать странно они поступили или нет, когда соотношение восемь к двум?
Борджуни появились на рассвете. Поскольку мы с Дел спали чутко, опасаясь погони, их приближение мы услышали издалека и этого времени нам хватило, чтобы без спешки вынуть мечи из перевязей, лежавших рядом с нами, и подготовиться к встрече.
Мы застыли у пальмы, прижавшись спинами к стволу, готовые отразить любое нападение.
— Ты, кажется, говорил, что эти руны защищают путешественников, — пробормотала Дел. — Значит вот это и есть пустынное гостеприимство.
— От племен, да. Но ничто и никого не может защитить от падальщиков вроде борджуни — рассчитывать можно только на меч, — я рассматривал восьмерых приближавшихся всадников. Все они были типичными Южанами: черноволосые, темноглазые, смуглые, одетые в бурнусы, увешанные ножами, мечами и другим оружием. Лошади под ними были приземистыми, сухими, таких разводили только в пустыне. — Лагерь, — задумчиво сказал я. — Где-то рядом должен быть лагерь…
— Хочешь нанести ответный визит? — поинтересовалась из-за моей спины Дел.
Я ухмыльнулся.
— Может быть попозже. После того, как покончим с этими.
Ради борджуни разговор велся громко и ясно, на хорошем Пустынном языке, хотя Дел так и не избавилась от акцента. Но это в общем-то значения не имело: степень владения языком меньше всего волнует восемь верховых борджуни, увидевших Северную женщину, так непохожую на привычных им Южных.
Если подумать, в этом были свои плюсы. Они не заметили — или их не заинтересовал — меч в ее руках.
Наверное все же не заинтересовал, потому что трудно не заметить Бореал.
Мысленно я рассмеялся. У меня тоже была яватма.
— Ну? — пригласил я.
Один из борджуни пошевелился. Его темное лицо было рябым из-за перенесенной болезни. Длинные волосы, зачесанные назад, блестели от обилия масла. Вьющиеся концы оставляли серые следы на плечах его пыльного кремового бурнуса. Борджуни смотрел на меня вызывающе.
— Танцор меча? — спросил он.
Я приподнял свой клинок, чтобы поймать солнечный луч и пустить ему в глаза. Я решил, что такого ответа будет вполне достаточно; с борджуни не вступают в переговоры и не заботятся о тонкости их чувств. При встрече с ними нужно сразу переходить к делу и разговаривать хорошей сталью, пусть даже слегка подпорченной Чоса Деи.
Борджуни выругался, прищурился, прикрылся рукой от света. Позади него забормотали его люди, но одно резкое слово заставило их замолчать. Он опустил руку, накрыв ладонью рукоять ножа. Борджуни не смотрел на Дел. Он успел увидеть все, что нужно было увидеть, чтобы понять, чего он хочет.
Другая рука отпустила повод и сделала легкий жест, который ясно говорил: со мной семь верховых бандитов, людей безрассудных, а потому опасных. Они уже показали на что способны, достаточно вспомнить трупы, которые мы похоронили.
Рука повторила жест. Борджуни терпеливо ждал.
— Нет, не страшно, — сказал я ему.
Темные глаза сузились. Он кинул взгляд на Дел, задержался на обнаженном клинке и снова посмотрел на меня.
— Женщину, — прорычал он, — и ты свободен.
Значит сделка. Очень похоже на борджуни. Профессия танцора меча дает свои преимущества — только в этом случае я вынужден был признать, что сомневался в благоприятном для нас исходе. Восемь к двум не самое лучшее соотношение, даже если борджуни, в своем невежестве, уверены, что будет восемь к одному. Да, я сильный и быстрый, и я умел этим пользоваться, но даже с моими способностями можно было погибнуть. И все же я был готов рискнуть. Я весело ухмыльнулся, показав зубы.
— Я в любом случае уйду свободным. Ты думаешь, что сможешь взять Песчаного Тигра?
Дел, тренированная в соответствии с изысканным кодексом чести Стаал-Уста, разумеется посчитала мои слова ненужным хвастовством, но на Юге так было принято. С борджуни надо пользоваться любым преимуществом. Чем больше они будут беспокоиться, опасаясь на себе опробовать мастерство Песчаного Тигра и его меча, тем лучше. Это несколько уравнивало шансы.
Черные глаза сверкнули. Вождь борджуни попробовал другой подход.
— Почему женщина держит меч?
— Потому что она тоже танцор меча, — я не видел смысла врать, кроме того, я не сомневался, что он мне все равно не поверит. — Она владеет магией, — небрежно добавил я. — Могущественной Северной магией.
Он прищурился, оценивая Дел. И, конечно, ничего не увидел — это не так просто — кроме магии Северной красоты, покрытой густым занавесом светлого шелка, свисающего с одного мускулистого плеча и струящегося по короткой тунике, не скрывающей красоты тела. Ему даже в голову не пришло задуматься о мече и о его способностях.
Да и кто бы задумался? Бореал хорошо умеет хранить секреты. И Дел не хуже. Легкое движение пальцев. Семь людей, ожидавших команды, медленно поехали вперед. Мы с Дел, не переговариваясь, сразу встали в позицию спиной к спине. Я сразу почувствовал знакомое натяжение мышц, напряжение внутренностей. Позади меня, Дел замурлыкала. Приготовилась петь. Приготовилась танцевать.
Вождь не двигался.
— Песчаный Тигр, — сказал он, словно хотел убедиться.
И в этот момент, только в этот момент, до меня дошло, что даже борджуни могли иногда принимать к сведению слухи. Может я сделал глупость, назвав свое имя. Может я по дурости подтвердил ходившие по пустыне рассказы. Если Рашад говорил правду — а у меня не было причин сомневаться в нем — за наши головы могли пообещать много золота.
Я очень тихо выругался.
Песня Дел стала громче, когда борджуни атаковали.
9
Один из наиболее легких — и наиболее действенных — способов расправиться с верховым врагом это подрезать его лошадь. Конечно способ не честный и не красивый, зато быстрый. В некоторых случаях этот прием может даже избавить вас от дальнейшей работы: я неоднократно видел как всадники, падая, оказывались придавленными своими лошадьми, а иногда и разбивались насмерть. Это экономит время и силы. И хотя каждый раз надеяться на такой удачный исход нельзя, остается шанс, что те несколько секунд, пока человек будет пребывать в состоянии шока после падения, он не сможет защищаться. И разобраться с ним окончательно будет легко.
Когда я дерусь, в пределах круга или за его границами, в беззаконном мире, я всегда ощущаю странное замедление времени. Хотя мир и не застывает, тем не менее замедляется так, что я легко успеваю рассмотреть каждое движение.
Я думал, что подобное происходит с каждым во время танца или в бою, пока однажды не упомянул об этом в разговоре с моим шодо. На другой день он решил проверить правдивость моего заявления и подсунул меня хорошо известному, обученному танцору меча по имени Аббу Бенсир. Я не только победил его, но и оставил ему метку на всю жизнь, едва не раздробив его горло.
Я объяснил моему шодо, как только оправился от шока после выигрыша тренировочного танца, что атаки Аббу было относительно легко блокировать, частично потому что он ленив и самодоволен, но по большей части потому что я видел каждое изменение движения, повороты меча и выпады ДО ТОГО, как это движение начиналось. Я смотрел на противника и перед моими глазами проносились все возможные варианты боя. От меня требовалось всего лишь быстро разобраться в стиле, оценить привычки и подвести свой меч к нужному месту, чтобы встретить удар.
Я думал, что все люди танцевали так. А разве без этого можно выиграть танец? В конце концов мне объяснили, что я ошибаюсь, что не каждый имеет возможность видеть движение до того, как оно начнется, или может с большой вероятностью определить, каким будет следующий удар противника, чтобы успеть выставить защиту. Такое предвидение и умение противостоять, как объяснил мой шодо, было самым лучшим даром, на какой мог рассчитывать танцор меча. Еще шодо добавил, что я одарен более чем кто-либо из его учеников и смогу пользоваться своим талантом очень долго, наверное многие годы — если не разленюсь или не стану чересчур самодовольным.
Что ж, надменным я был всегда. Часто самоуверенным. Но самодовольным никогда.
Борджуни на лошадях приближались. Весь мир привычно замедлил движение, чтобы я мог успеть оценить все варианты и увидеть все самые быстрые движения. Я терпеливо ждал, с мечом наготове, а один борджуни с криком летел ко мне, обещая мою скорую смерть.
Ну смерть он может обещать сколько захочет. Только не мою.
Я подрезал под ним лошадь, а его проткнул в полете.
Одного нет: осталось семеро. Конечно кое с кем разберется Дел.
По инерции я развернулся на месте и увидел как рядом с криком бьется лошадь. На какой-то миг мне стало стыдно, но я успел привыкнуть к тому, что ради выживания приходится совершать много неприятных поступков. Позже, если меня не убьют, я избавлю ее от страданий. А сейчас…
Чувства обострились. Мои глаза видели каждое движение лошадиных копыт, прорывавших песок, я слышал клацанье украшений на удилах, тонкое пофыркивание лошади на слишком коротком поводе. Я пригнулся, нанес отвлекающий удар по передним ногам, позволил борджуни отдернуть лошадь в сторону и одновременно опустить вниз сверкающий клинок. Я встретил удар своей яватмой, сталь взвизгнула, я придержал меч, повернул его, выворачивая оружие из рук борджуни, потом резко освободил, откинулся в сторону и второй раз пригнулся. И снова ударил по передним ногам; борджуни снова дернул повод и в этом была его ошибка — он слишком дорожил своей лошадью и, спасая ее, отвлекся от меня.