– Как прикончили моих лошадей, – резко добавил Гаррод. – Всех, кроме той, которую убила она.
Я остановился, вытащил колышек и веревку, наклонившись, воткнул колышек в землю и наступил на него, вдавливая поглубже.
– Она сделала это, пытаясь спасти наши жизни, – ровно заметил я, не сводя глаз с измученной лошади, – и это их остановило. Может быть ровно настолько, чтобы Дел успела подняться наверх… Но я думаю, ты бы предпочел, чтобы она умерла.
– Она обвинила меня в убийстве, – с горечью сообщил Гаррод. – В убийстве многих людей.
– Ты был в банде Аджани.
– Я продавал ему лошадей! Кто скажет, что это преступление? Я живу этим.
– Так и Дел, – сказал я, – живет тем, что осталось от ее жизни.
В напряженной тишине Гаррод смотрел, как я наклонился, поднял переднюю ногу гнедого и осторожно выковырял грязь, набившуюся между краем подковы и копытом. Бусинки в растрепавшихся косах Северянина зазвенели.
– Она говорит, что Аджани убил всю ее родню.
– Так оно и было. Он и его люди.
– Меня там не было.
– Но ты знаком с Аджани, – я опустил ногу и занялся другой передней.
– Я продавал ему лошадей и иногда покупал. Я не убиваю людей.
– Ты снабжаешь лошадьми тех, кто этим занимается, – я вытащил камень из подковы, – и покупаешь у Аджани животных, которых он забирает у тех, кого убил.
Гаррод не нашел, что ответить.
Я опустил ногу, выпрямился и посмотрел на него поверх спины жеребца.
– Я думаю, у нее есть законное право не доверять тебе и не любить тебя. Если бы не ты и такие как ты, Аджани не смог бы заниматься своим делом.
– А ты? – обвиняющим тоном заговорил Гаррод. – Разве кто-то из вас лучше? Продаете свои мечи любому, у кого хватит денег, чтобы нанять вас? – он сплюнул. – Сколько человек ты убил в круге? Сколько людей отдали тебе свои жизни в ритуале танца? Разве в круге смерть красивее? Разве такая смерть справедлива? Ты от этого чувствуешь себя могущественнее? – бледные глаза стали яростными, жесткими и холодными как лед. – Несколько раз мне приходилось убивать людей. Людей, которые пытались обмануть меня, украсть у меня что-то или принуждали к драке. Я не Аджани, я не убиваю и не обкрадываю мирные семьи. Но я и не ты: я не вхожу в круг и не ставлю себя выше других людей только потому что в моих руках яватма.
Я давно не задумывался о своей жизни, я просто жил и занимался своим делом. Я – танцор меча, которого можно нанять. Размышления о том, что ты делаешь или зачем это делаешь, до добра не доводят. Постепенно тебя начинают одолевать мысли, а стоит ли вообще стараться выжить, что для человека моей профессии просто смертельно.
Я покачал головой.
– Мне очень жаль твоих лошадей, но провоцируя меня, ты их не вернешь.
Гаррод не сводил с меня глаз.
– Я – Говорящий с лошадьми, и мне тяжело пережить такую потерю, но все, что я говорю сейчас, я говорю не из-за погибших животных. Меня обвинили в совершении того, чем я никогда не занимался и заниматься не желаю. Я не убийца.
– У Дел есть причина, – настаивал я.
– С ее точки зрения, несомненно. Ее можно понять. Но как мне кажется, она многое искажает. Изнутри она искорежена, изувечена, изуродована, а все потому что жажда мести пожирает ее душу как язва.
– Только из-за того, что вы не сошлись…
Он помотал головой так яростно, что косы застучали по груди.
– Я о другом. Я – Говорящий с лошадьми, я чувствую суть эмоций. А человеческие переживания не слишком отличаются от переживаний животных когда человек подчиняет себя потребностям вроде той, что ведет ее, – он помолчал, перевел дыхание, протянул руку и коснулся жеребца. – Я с первого взгляда понял, что за человек Аджани. Он безжалостный, холоднокровный подонок. Но Дел бы следовало взглянуть на собственные поступки. Большая ли между ними разница?
Во мне вспыхнул гнев.
– Если бы ты выжил в тех аидах, где побывала она… если бы ты прошел через тоже, что она…
– …без сомнения, я был бы так же изувечен, как она, – кивнул Гаррод. – Но она выжила. Она пережила издевательства Аджани. Почему он должен теперь торжествовать, превратив ее в женщину, не знающую ни жалости, ни пощады? В клинок без имени?
Я нахмурился.
– Во что?
– Клинок без имени, – повторил Гаррод. – Так говорят в Стаал-Уста, – его губы едва заметно изогнулись. – Спроси ее, можно ли ее назвать клинком без имени. Спроси ее, есть ли конец у ее песни.
Я покачал головой.
– Ты несешь какую-то бессмыслицу.
– Разве? Спроси ее. Задай ей мои вопросы. И скажи ей… – он помолчал. – Скажи ей, что даже Говорящий с лошадьми с Высокогорий слышал о Стаал-Уста и почитает законы чести вока.
Я вздохнул.
– Гаррод…
Он прервал меня, мотнув головой.
– Хватит об этом, танцор меча. Иди к своей женщине, а мне позволь заняться твоей лошадью. С этим я справлюсь.
В конце концов я позволил и пошел к своей женщине.
Нет, не к своей. Я пошел к Делиле.
27
На Юге мне приходилось пригибаться, чтобы пройти в низкие двери поскольку я выше, чем большинство Южан. На Севере, где мужчины такие же высокие как я, мне не приходилось этим заниматься. Но влезая в пещеру Кантеада, я вспомнил о Юге. Проход был таким низким, что приходилось почти ползти.
В стенах каньона, как я обнаружил, было столько дыр, что скалы напоминали соты. Самые большие дыры были у самого дна, полускрытые в земле, со входами-арками. Каждая дыра была началом тоннеля, который вел в пещеру – уникальные жилища, но обитателям их я не завидовал.
Я наклонился у входа в тоннель.
– Дел? – из темноты отозвалось только эхо.
Я подождал, но ответа так и не услышал. Пришлось, вздыхая, низко пригнуться и забраться в отверстие.
Радости мне это не доставило – выпрямиться я не мог.
– Аиды, чувствуешь себя стариком.
Конец тоннеля скрывался в темноте. Я полез вперед, ударяясь головой, царапая плечи, цепляясь одеждой, освобождаясь, пока не обнаружил, что потолок поднялся. В ширину тоннель по-прежнему равнялся ширине моих плеч.
И тут меня как будто ударило. Выступил пот, я задрожал и почувствовал металлический привкус страха во рту.
Стены наступали и я снова оказался в шахте Аладара. Цепей на мне не было, но я согнулся под тяжестью воспоминаний. Я припомнил каждую мелочь. Танзир украл у меня несколько месяцев. Месяцев которые лишили меня самого себя. Аиды, когда же я это забуду?
Я заставил себя отвлечься и посмотрел вперед, в тоннель, повторяя, что Дел недалеко. Я пошел дальше.
– Человечки, – бормотал я. – Маленькие человечки строят маленькие домики.
Приглушенный свет, льющийся в тоннель из каньона, освещал мой путь. Пещера оказалась гораздо ближе чем я думал, чему я несказанно обрадовался. Передо мной появилась другая арка, через которую я разглядел свечи. Под аркой лежали тени. Я был уже почти в пещере, когда появилась голова Дел.
– Сюда, – позвала она. – Не стукнись головой.
Я хмыкнул, наклонился и пролез. И замер с глупым видом. Пещера больше напоминала зал.
Огоньки свечей, фонари, яркие кусочки стекла и полированного металла. Вдоль стен стояли кубки, амфоры, чашки, миски, блюда, все из полированного металла. Не было ни серебра, ни меди, и золота. Ничего подобного я не видел.
Я прищурился. От моего движения пламя свечей затрепетало и вся пещера заблестела.
– Неплохой домик, баска.
– Это дом мастера песни, – объяснила Дел. – Он приютит нас на ночь.
Я осмотрелся. Помимо посуды в пещере были пледы и одеяла, деревянные флейты и свирели и много всякой всячины, сделанной из тростника или вырезанной из тыквы. Было несколько глиняных вещей со следами пальцев.
– Ну а где он сам? – заинтересовался я. – Я не видел ни одного из этих Кантеада с тех пор, как мы спустились на дно.
– У них круг песни, – объяснила Дел. – Все собираются, чтобы обсудить какое-то событие. Думаю, сейчас они обсуждают нас.
– И конечно посторонним там делать нечего.
– Совершенно нечего.
Я, конечно, и не надеялся, что удастся побыть наедине с Дел, так что пришлось просто порадоваться отсутствию в пещере кого-то из Кантеада, а Адара и Киприана были уже на полпути ко мне.
Потолок пещеры куполом уходил вверх. Стены были окрашены приглушенными тонами и разрисованы узорами, похожими на руны с меча Дел – линия перетекала в линию, узел переплетался с узлом. Рисунок настолько сложный, что ни начала, ни конца не найти.
Дел заметила мое недоумение.
– Это музыка, – улыбнулась она. – Я объясню тебе позже. Сейчас нам нужно обсудить, что делать дальше.
Киприана почти прижималась ко мне.
– Продолжим путешествие, что же еще? – удивилась она. – В Кисири.
– Без лошадей, – добавил закутанный в одеяло Массоу.
Его сестра пожала плечами и откинула назад распущенные светлые волосы.
– Гаррод может достать нам лошадей.
– Может быть, – сказал я, – а может и нет. Все не так просто.
В свете свечей волосы Адары стали бронзовыми.
– Что не просто? – спросила она. – Вы собираетесь нас бросить?
Аиды. Мы их еще и бросаем.
– У нас с Тигром мало времени. Мы должны ехать, – напомнила Дел.
– Нет! – закричал Массоу выкручиваясь из одеял, и налетев на Дел, уцепился за ее запястье. – Вы не можете нас оставить!
Она не пыталась вырваться, но я чувствовал, как ей тяжело.
– Нам нужно идти, – повторила Дел. – Время истекает. Мы должны пробраться самой короткой дорогой через Высоты. Кисири нам не по пути, – пещера искажала голоса и от этого слова Дел прозвучали резче, чем хотелось бы.
– Ты просто ревнуешь, – объявила Киприана. – Ты боишься, что он захочет меня и забудет про тебя.
Дел собрала остатки терпения.
– Женщина не может принадлежать мужчине и мужчина не может принадлежать женщине. Тигр поступает так, как он хочет.
Киприана была непреклонна.
– А если он захочет меня?
Аиды! Да хранят меня боги от ревнивых женщин!
Но где-то в глубине души я почувствовал удовлетворение. Дел, Киприана, Адара: три женщины, жаждущие получить одного мужчину.
Нет, вернее жаждущих получить только двое. Дел никак не могла забыть локи.
А меня это выводило из себя.
– Хватит, – рявкнул я. – Сядьте и давайте разберемся, – они сели (даже Дел) на шкуры и пледы. Я остался стоять, намеренно держась в стороне. – На эту ночь мы гости Кантеада. Утром мы уйдем из каньона, – на секунду я представил гончих, теснящихся в ожидании за облаками на краю мира. – У нас одна лошадь: моя. И на ней поедем мы с Дел.
– А как же мы? – спросил Массоу, не сводя глаз с Дел.
Она, в свою очередь, смотрела на Адару.
– Твоей матери следовало бы поговорить с тобой… Твоей матери следовало бы все объяснить тебе. Вы трое направляетесь в Кисири. Нам с Тигром с вами не по пути.
– Вы не можете оставить нас! – вмешалась в разговор Киприана. – Как вы можете уйти? Как вы можете бросить нас? Что нам делать?
Передо мной стояла не та девочка, которая отважно бросилась мне на выручку в битве с локи. Она была совсем другая. И она мне не нравилась.
– Делать то, что делали даже после того, как похоронили своего отца,
– твердо сказал я. – Вы пойдете дальше.
– Одни! – слезы блестели в голубых глазах. – Две женщины и мальчик, без повозки, без лошади… даже без продуктов!
– Мы с Дел поговорим с Кантеада, может они придумают что-нибудь, – я махнул рукой и повернулся к тоннелю. – Мы пойдем к ним. Вы останетесь здесь.
Я нагнулся, прежде чем Киприана успела открыть рот, чтобы снова возразить. Спиной я чувствовал, что Дел идет за мной. Только когда мы выбрались из тоннеля я поверил, что я снова на свободе и набрал полные легкие холодного влажного воздуха. Солнце не баловало каньон светом, но по наличию теней можно было отличить день от ночи.
– Она боится, – сказала Дел.
Я хмыкнул.
– Она как заноза в заднице.
– Они все боятся, Тигр. Даже маленький Массоу.
– «Маленький Массоу», как ты говоришь, не лучше своей сестры. И в своем роде, он такая же Адара, – я потер заросшие щетиной шрамы. – Буду только рад избавиться от них.
– Для тебя это так легко, верно? Повернуться спиной к ответственности?
Я посмотрел на нее.
– Аиды, баска, мы ведь оставляем их ради тебя. Время истекает.
Дел отвернулась, махнув рукой.
– Ладно, все. Мне не следовало этого говорить. Я просто… аиды, я не знаю. Я совсем запуталась, – она прислонилась к стене каньона рядом со входом в пещеру.
Я чуть не усмехнулся, когда услышал от нее мое любимое Южное слово, но вдруг вспомнил, что говорил мне Гаррод. Искорежена, сказал он, изуродована. И язва пожирает ее душу.
– Дел…
– Тихо, – прошептала она. – Слышишь?
Я насторожился, прикусив язык на полуслове. Закрыл рот и прислушался, а потом рассмеялся.
– Это Гаррод, – сказал я. – Он бормочет что-то жеребцу.
– Нет… не Гаррод. Послушай песню.
Песню. Я слышал все ту же занудную мелодию, которую Дел называла песней охраны, державшей гончих на расстоянии.
– Я не слышу…
– Внимательнее, Тигр! Неужели ничего не слышишь?
Я вздохнул.
– Я уже говорил тебе, что музыка для меня это просто шум. Да, я что-то слышу. Кто-то наигрывает на свирели. Или на двух. Или на десяти. Какая разница, Дел?
Дел подняла обе руки и прижала ладони к глазам, запустив негнущиеся пальцы в волосы.
– Я в отчаянии из-за тебя, Тигр. Одни боги знают, в каком я отчаянии. Что мне делать? Как ты можешь стать тем, кем должен стать? Разве могу я предстать перед вока без уверенности, что они примут мой кровный дар? – она не то вздохнула, не то застонала. – Что мне делать?
Аиды. Такого я от нее еще не слышал.
– Дел, баска, – я потянулся, чтобы отвести ее руки от лица, – о чем ты?
Ее руки безвольно подчинились моим. От волнения на бледном лице появились морщины.
– Я не могу тебе сказать.
– Если ты не…
– Не могу.
– Дел…
– Не могу.
У меня хватило выдержки не настаивать и сменить тему.
– Мы могли бы удрать отсюда на жеребце и вернуться обратно на Юг. Мы могли бы просто забыть обо всех этих воках и кровном долге, и кровном даре, и обо всех этих штуках, которые доводят тебя почти до безумия локи,
– я улыбнулся, оценив красоту фразы, но Дел только нахмурилась. – Мы могли бы снова стать танцорами мечей, живущими свободой круга.
Дел высвободила свои ладони.
– У меня нет свободы. У меня есть долг.
Что-то переполнило меня, что-то вроде осознания и разочарования, и вырвалось наружу.
– Знаешь, я думаю, что Гаррод прав! Гаррод прекрасно в тебе разобрался, гораздо лучше чем я, – я смотрел на нее с яростью. – Аиды, Дел… ты когда-нибудь думала о чем-нибудь другом? О чем-нибудь? Тебе когда-нибудь приходило в голову, что в мире есть еще что-то кроме необходимости преследовать и мстить? – лицо Дел не изменилось. – Ты когда-нибудь задумывалась, что будешь делать, когда закончится история с этим вока? Ты задумывалась, что будешь делать после суда? – я покачал головой. – Нет. Ты идешь прямо по своей дороге и тебе даже в голову не приходит посмотреть по сторонам. Ты как лошадь, которая прожила всю жизнь с затянутым поводом, а когда повод отпустили, не смогла повернуть голову. Частично из-за боязни, но это не главное. Она не может заставить себя расслабиться и снова стать лошадью.
Я никогда не видел такого выражения лица и таких глаз у женщины. Аиды, да и у мужчины тоже. Боль и ярость, неверие, негодование, осознание и вдобавок только что принятое решение. Я видел как Делила строила передо мной стену, кирпич за кирпичом, ряд за рядом. А закончив, замазала все щели, чтобы убедиться, что никто через эту стену не проберется. Когда стена была построена, Дел потянулась за своим самым беспощадным оружием.
– Ты любишь меня, – сказала она.
В этот момент слова ничего не значили. Я прислушивался к ее голосу и не мог понять, что происходит. Передо мной стояла та же яростная Делила, но гнев ее был мягким, непонятным. Это был лед, а не жар. Мне стало нехорошо. Нехорошо глубоко-в-кишках. Неужели вот так все закончится? Я медленно, глубоко вздохнул.