Странно. Цивилизация, создавшая межзвездные корабли, зашла в тупик. Конечно, создай сейчас на Земле аналогичный Высший Разум, доверь ему все проблемы — и получится то же самое.
Тупик. Может, и вправду помочь им? Пусть собирают материал, делают выводы, пусть почувствуют, что такое боль и гнев, отчаяние и жажда счастья. Одно уж хорошо, что его спасли. Теперь он будет жить, жить вопреки тем, кто уже занес руку, чтобы окончательно сбросить его со счетов. А пришельцы, может, сами поймут, насколько глупа и бессмысленна их затея с Высшим Разумом. Научившись чувствовать, кто-то, конечно, оборвет свою жизнь, а кто-то ценой жизни разломает дурацкую машину.
— Вы говорили, что достигли высоких результатов в своем развитии. Вы могли бы помочь нам избавиться от старости, например, или рака?
— Нет. Вы находитесь на более низкой ступени развития, а потому мы не имеем права вмешиваться. Если вы, в свою очередь, также не хотите помочь, мы не настаиваем.
— Да нет, я вообще-то согласен.
— Тогда — начинайте.
Гирсон сделал несколько шагов, сел на пол и прислонился к упругой стене. С минуту в голове царил полный сумбур, а затем он мысленно перенесся в свое детство…
* * *
Когда Гирсон дошел в своих воспоминаниях до размышлений на утесе, то внезапно очнулся и почувствовал огромное облегчение оттого, что находится здесь, а не на дне озера. "Что ни говори, — подумал он, — а этим пришельцам я должен быть благодарен".
— Все, — произнес он с облегчением, будто проснулся после кошмарного сна.
— Вы уверены, что все?
— Что? Ах, да. Уверен, конечно, уверен.
— А не могли бы вы повторить рассуждения еще раз?
— У вас что-нибудь не получилось?
— Это у вас не получилось. Проанализировав цепь ваших умозаключений, мы пришли к выводу, что вы не только не испытываете никакого желания добровольно уйти из жизни, но даже мысль о самоубийстве вызывает у вас отвращение.
— Но я действительно хочу жить? И я уже никогда не смогу вернуться к тому состоянию, когда хотел смерти!
— В таком случае — прощайте, — хладнокровно произнес голос. — Вы противоречите самому себе, ведете себя и мыслите нелогично. Дальнейший контакт нецелесообразен.
Гирсон похолодел. Он вдруг понял, что сейчас произойдет. Через секунду, через миг, а может, и раньше. И понял, что уже поздно. Поздно что-либо предпринимать! Если бы раньше! Как-то иначе, по-другому… Неизвестно как, но по-другому! А теперь? Что успеешь?
Он не успел даже вскрикнуть. Сердце, словно от удара ногой, бешено подпрыгнуло и застряло где-то у подбородка. Холодный воздух обжег лицо, руки, и Гирсон почувствовал, как стремительно падает вниз.
Последнее, что он успел заметить — это летящие навстречу звезды и бледное отражение Луны в черной воде озера…
Феномен Архимеда
— Скажи, геометр, чем может помочь Сиракузам твоя новая машина?
— Ты, Эстах, не веришь в мои механизмы?
— О нет, геометр! Ты велик, и в этом нет сомнения. — Рослый воин почтительно склонил голову. — Но твои прежние катапульты метали огромные камни, а этот камень слишком мал.
— Как знать, — задумчиво произнес Архимед, — быть может, этот камень окажется для врага страшнее, чем глыба в десять талантов.
— Этот камень? — недоверчиво переспросил Эстах, подняв с земли булыжник чуть больший, чем его кулак. — Им можно поразить воина, разве что попав ему в голову.
Мимолетная улыбка скользнула по губам ученого и тут же спряталась в курчавой бороде.
— Как думаешь, Эстах, далеко ли ты забросишь тот снаряд? — Архимед указал на массивный прямоугольный блок, служивший ему столом.
— Ты смеешься, я не сдвину его с места!
— А этот камень?
— Отсюда могу докинуть до моря.
— Ну вот тебе и первое преимущество маленького камня.
— Прости, Архимед, но я не понимаю тебя. Я вижу лишь то, что этот тяжелый снаряд может потопить целую галеру, а камень, — Эстах подбросил в руке булыжник, — что он может?
Великий геометр не ответил. В раздумье поглаживая бороду, он смотрел туда, где сверкавшее под солнцем море сливалось с лазурным сицилийским небом. В наступившей тишине был слышен шум набегавших на берег волн, да воинственные крики римских легионеров. Убедившись в невозможности взять Сиракузы приступом, Марцелл увел свое войско за холм.
— Хорошо, я объясню тебе. — Архимед поднялся и вошел в дом. Через минуту вернулся с двумя деревянными шарами. Положив их на землю, сел на прежнее место и спросил: — Что, по-твоему, присуще этим телам?
— Эти шары… — неуверенно начал Эстах. — Они сделаны из дерева.
Но Архимед уже ничего не слышал. Взяв в руки один из шаров, он пристально всматривался в него, словно пытаясь заглянуть внутрь.
— Ты прав, — проговорил он. — Каждый из этих предметов обладает длиной, шириной и высотой. А теперь скажи, каким был бы этот шар, если бы у него исчезла высота?
— Мне кажется, это невозможно, — смущенно улыбнулся Эстах.
— Хорошо, скажу иначе. Каким бы ты увидел шар, если бы ты не имел высоты?
Широкая улыбка озарила смуглое лицо воина. Поднявшись во весь свой двухметровый рост, он положил руку на рукоять короткого меча и со смехом произнес:
— Я думаю, римляне здорово обрадуются, услышав, что Эстах потерял свою высоту.
— Да, — улыбнулся Архимед, любуясь игрой мускулов на груди великана. Они тебя хорошо знают. Но хочешь, я лишу тебя высоты прямо сейчас?
— Ты говоришь странные вещи, геометр, — нахмурился Эстах.
— Не пугайся. Смотри — вот твоя тень. Это и есть ты, потерявший высоту. А теперь представь, что твоя тень может видеть, но видеть лишь то, к чему прикасается. — Архимед положил на тень Эстаха шар. — Что она увидит?
— Она увидит… — Эстах задумался. — Точку?
— Правильно! — воскликнул Архимед. — А сейчас достань свой меч и отсеки от шара небольшую часть.
Эстах проделал то, о чем его просили, и протянул больший обрезок Архимеду.
— А что теперь увидит твоя тень? — спросил тот, положив шар срезом вниз.
— Теперь круг.
— Так. Возьми второй шар и разруби его пополам.
Взмах меча — и деревянная сфера раскололась на две равные части. Одну из них Архимед тут же положил на тень Эстаха.
— Теперь тоже круг, но побольше! — догадался тот.
— Значит, — улыбнулся Архимед, — один и тот же шар может быть точкой, маленьким кругом и большим кругом?
— Да, но при чем здесь катапульта?
— Не спеши. Мы разобрали, каким бывает шар без высоты. Теперь давай представим, каким он будет, если кроме длины, ширины и высоты у него появится еще, ну скажем, глубина.
Эстах, сдвинув брови, уставился на свою тень. Затем он поднял половину шара, повертел ее перед глазами и положил на место. Отошел в сторону, присел, пытаясь заглянуть снизу, и снова встал. Потер рукой лоб.
— О боги! — простонал он. — Мне кажется, я сейчас сойду с ума. Не могу!
— Я тоже не могу, — грустно признался Архимед. — Но знаю, что если шар окажется там, где у него будет глубина, мы его сможем наблюдать либо как точку, либо как большой или маленький шар.
— Да, — подумав, согласился Эстах, — так же как и моя тень. Но ведь это значит… — он запнулся и расширенными глазами посмотрел на Архимеда, мы тоже чьи-то тени?
— Не знаю, — рассеянно отозвался геометр, — может, и тени, да это не главное.
— А что же?
— Эх, если б Конон был жив! — горестно воскликнул Архимед. — Я всегда посылал ему свои теоремы. Он бы нашел решение этой проклятой глубины!
Видя, что великий изобретатель вновь погрузился в размышления, Эстах никак не мог осмелиться задать мучивший его вопрос. Однако он решился:
— А как же катапульта?
— Что? — вздрогнул Архимед. — Ах, катапульта… Вот ты держал в руке этот небольшой камень, а можешь ли ты сказать, какой он величины на самом деле?
— Ну, — замялся Эстах, — камень как камень.
— А ты не думаешь, что он лишь ничтожная часть невидимой скалы? Ведь и твоя тень, глядя на точку, не знает истинных размеров шара.
Эстах внимательно посмотрел на камешек у своих ног и почувствовал холод между лопатками.
— А ты говоришь, галера, — продолжал Архимед. — Может, этот камень разом уничтожит весь римский флот.
— Как же ты вытащишь оттуда эту скалу? — косясь на грозный снаряд, спросил Эстах.
— Да так же, как ты разрубил деревянный шар, — ответил ученый. Только мой меч — катапульта!
— Ты велик, геометр! — в восхищении произнес пораженный воин. — Одним маленьким камнем — целый флот! Недаром Марцелл называет тебя сказочным сторуким великаном.
— Боюсь только, как бы эта скала не оказалась чересчур большой, задумчиво пробормотал Архимед, подходя к катапульте. — Если ее размеры достаточно велики, то, став на нее, можно было бы сдвинуть Землю. Хм… интересно.
— Будешь запускать? — спросил Эстах, с опаской следя за действиями геометра.
— Да, надо попробовать. Подай-ка мне камень. Нет, не тот. Возьми на первый раз поменьше. Вообще-то, мы все равно не знаем истинных размеров камня, но если он поменьше, то как-то спокойнее. Глупо, конечно, но других критериев нет… Эх, если б Конон был жив!
С тоненьким свистом камень, величиной с гусиное яйцо, ушел в лазурное небо Сицилии. Описав заданную катапультой замысловатую траекторию, он неожиданно вспыхнул желтым пламенем и пропал. Два человека, стоявшие на крепостной стене, заметили, как в ярко-синем небе раскрылась и тут же захлопнулась черная брешь, в которой сияли звезды.
* * *
Летним утром 1908 года над тайгой, в бассейне реки Подкаменной Тунгусски, с ужасающим грохотом пронесся неопознанный пылающий объект. Врезавшись в землю, он поднял тучи огня и дыма, повалив деревья в радиусе 25 километров. Феномен этот вызвал множество разных толкований. Мнения людей ученых разделились: либо метеорит, либо космический корабль. Люди же набожные склонялись к мысли, что это был антихрист, объятый пламенем и смрадом в наказание за свои грехи тяжкие.
Операция 'Летучая мышь'
Смесь страха, брезгливости и отвращения — сильное чувство. Оно может возникнуть внезапно и по совершенно необъяснимым причинам. Например, еле слышный шорох. Полная тишина, и вдруг… Легкое, почти неуловимое движение воздуха, будто шуршание крыльев летучей мыши. Вынырнула из темноты, шарахнулась в сторону, и нет ее. Исчезла.
Глен вздрогнул и посмотрел вверх.
Над головой все то же неизменное пасмурное небо, в котором нет ни солнца, ни птиц, а лишь тяжелые тучи, похожие на застывшие комья грязной глины. Вокруг, куда ни глянь, — бескрайний плац из серого бетона. Он словно отражение неба: такой же бесконечный, угрюмый и неподвижный. Две человеческие фигуры на нем кажутся черными точками. Они приближаются.
Глен пятится назад. Но тщетно. Мгновение — и люди рядом. Первый идет с опущенной головой. Лица не видно, руки связаны. Второй — здоровенный детина в форме цвета хаки — шагает следом. За спиной карабин, на губах бессмысленная улыбка, в пустых глазах — свинец.
"Убийца!" — догадывается Глен и, отшатнувшись, пытается вытереть вспотевший лоб.
Но что это? Руки связаны за спиной, а сам он молча бредет, глядя на бетон под ногами. Сзади слышатся чьи-то шаги. Глен оборачивается.
Тернер.
Арнольд Тернер — его школьный товарищ и лучший друг. Его конвоир.
Глен недоуменно смотрит на ноги Тернера. Они обуты в армейские ботинки на толстой подошве. Переводит взгляд на свои — они босые.
— Арнольд! — кричит Глен и не слышит собственного голоса.
Тернер улыбается, движением головы делает знак следовать дальше. Глен повинуется.
Они идут по серому полю, которое тянется к самому горизонту. Они знают, что где-то впереди есть стена. Еще немного — и они ее увидят.
Глен вглядывается и, кажется, что-то припоминает. Этот плац космодром, с которого не так давно стартовал челнок с двумя астронавтами. Их имена — Глен Гортон и Арнольд Тернер. Да, именно так, вот только…
Тяжелый приклад с силой врезается между лопаток. Задохнувшись от боли, Глен делает несколько шагов и оборачивается.
Глаза Тернера ничего не выражают. Все, о чем он думает, можно прочесть в черном отверстии ствола карабина.
— Ненавижу! — сквозь зубы шепчет Глен.
Тернер равнодушно пожимает плечами, забрасывает карабин за спину, и достав из нагрудного кармана жевательную резинку, принимается неторопливо ее разворачивать.
— Ненавижу…
* * *
Бортовой компьютер отсчитал положенное время и разбудил астронавтов. Они проснулись одновременно. Сняв с головы мягкий обруч, Глен посмотрел на Тернера. Тот улыбнулся и кивнул:
— Доброе утро.
— Привет, — буркнул Глен, отметив, что настроение у него никудышное.
— Неплохую штуку придумали наши яйцеголовые. — Тернер подбросил в руке свой обруч. — На Земле у меня самым мучительным временем было утро, а здесь раз — и ты уже на ногах.
Глен промолчал. Лично он не мог похвастать своим самочувствием, и его раздражали душевные излияния здоровяка Тернера. Так повторялось каждое утро. Через час-другой станет легче, а пока…
— Что-то голова болит, — вздохнул Глен.
Тернер озабоченно заморгал.
— Вообще-то, ты выглядишь неважно, — заметил он. — Может, проконсультируешься с центром?
— Да ну их. Просто, наверное, какая-нибудь дрянь приснилась.
— Но мы же подсоединены к компьютеру. Это гарантия от всяких сновидений.
— Ну, не знаю! — огрызнулся Глен. — Отстань.
Тернер обиженно отвернулся. Глен пожалел о своих словах, но только на миг. В последнее время они все больше и больше отдалялись друг от друга, и Глен с ужасом ощущал, как в нем закипает ненависть. Это было необъяснимо. Тернер оставался все таким же весельчаком и балагуром, а Глен… Порой он незаметно подглядывал за Арнольдом, будто ожидал от него подвоха.
Наверное, самым разумным было бы рассказать все Арнольду и, возможно, проконсультироваться с врачами центра, но Глен не мог этого сделать. Во-первых, он теперь боялся Тернера и не доверял ему, а во-вторых, хорошо знал, что ждет астронавта, у которого начинают пошаливать нервы. Окончательный диагноз будет составлен с убийственной вежливостью и зачитан с неподдельным сожалением в голосе. Оставался единственный путь, тот, что вел в тупик. Глен устал бороться с самим собой.
Молчание затягивалось.
Тернер старательно делал вид, что изучает показания приборов. Необходимости в этом, разумеется, не было — о любых нарушениях тотчас сообщал компьютер. Сообщал голосом или прямо выходил на сознание человека. Клавиатура, дисплей, индикаторы и прочие атрибуты заурядной ЭВМ — все это пока еще имелось на борту. В мыслях человек привык оперировать абстрактными категориями, а для диалога с машиной нуждался в тумблерах и лампочках, которые играли роль общего знакомого. Но люди изучали компьютер, компьютер изучал людей и самого себя, человек все реже обращался к расшифровке возникающих в голове образов, значит, на верном пути находился и компьютер.
Военные быстро оценили возможности нового направления электроники. Мгновенная реакция, фантастическая точность расчетов вместе с чисто человеческой интуицией, с выверенными самой природой инстинктами были бы идеальными качествами будущих космических солдат. Таким образом, компьютеры фирмы "Хьюс" вызвали самое пристальное внимание со стороны правительства.
Глен зевнул.
Тернер чуть повернулся в кресле, осторожно стрельнул глазами и вновь уставился на контрольную панель. Глену стало совестно.
— Как насчет завтрака? — примирительно спросил он. — У нас сегодня множество дел.
Завтрак, как пишут в газетах, прошел в дружественной обстановке. Правда, Глену это стоило определенных усилий, но выглядело все пристойно. Тернер не умел долго обижаться, и видя, что его друг пребывает в нервозном состоянии, старался проявить максимум такта. Забавно было наблюдать, с какой неуклюжей заботливостью он пытается предупредить желания Глена.