Но теперь страшное испытание начинало понемногу забываться. Он мог даже поздравить себя с тем, что так отважно и ловко справился с трудной задачей.
При нормальном течении дел он ни за что бы не сдал Карлоса. Но секреты к нормальным делам не относились. Эдельгейт никогда не касался подобных вещей. Секреты означали опасность. Тем утром, после ухода Карлоса, Эдельгейт принялся размышлять о своем положении.
Оптимизма оно не внушало. Этот чертов дикарь, предоставленный сам себе, на континенте неминуемо попадется, точно так же, как тигр, вздумавший побродить по Гайд-парку, наверняка угодит в клетку. Без связей и поддержки в лабиринтах европейской мафии, не умеющий отличить стукача от друга, не знающий правил поведения в цивилизованном обществе, разговаривающий о делах на совершенно невразумительном английском, Карлос не мог долго оставаться на свободе.
Мистер Эдельгейт продолжал размышлять. Когда Карлоса схватят, его, конечно, станут допрашивать, возможно, пытать, угрожать, искушать. Агенты секретных служб захотят выяснить имена всех, с кем он так или иначе имел дело, всех, кто хоть как-то замешан в похищении; захотят выявить все возможные пути утечки информации. А уж эти ребята знают, как отучить любопытных совать нос не в свои дела! Карлос, не имея никаких причин покрывать Эдельгейта и думая прежде всего о собственной шкуре, сразу же сдаст его. Эти секреты сделали из треклятого моряка едва ли не чумного: из-за них свободы лишится не только он сам, но и все, к кому он приближался!
Поэтому-то мистер Эдельгейт и отправился на исповедь в полицию, надеясь, что Карлосу еще не представилась возможность рассказать стражам порядка о своем добром друге из мебельного магазина. Конечно, опасность пока не миновала, но, по мере того как шло время, положение мистера Эдельгейта ощутимо улучшалось.
Итак, прибравшись в магазинчике, мистер Эдельгейт готовился выключить свет и отправиться восвояси. Но едва он протянул руку к выключателю, как в дверь кто-то энергично застучал.
– Закрыто! – крикнул Эдельгейт.
– Полиция, – сообщил голос из-за двери.
Поморщившись, мистер Эдельгейт подошел к двери и приоткрыл ее. В полутьме улицы он разглядел высокого, хорошо одетого мужчину в сопровождении двух помощников. Хорошо одетый предъявил полицейский значок, прикрепленный к бумажнику.
– Разрешите войти, сэр?
Эдельгейт распахнул дверь. Гости настороженно вошли в магазин, осмотрелись вокруг с обычной полицейской подозрительностью.
– Чем обязан… – начал мистер Эдельгейт.
– Я – инспектор Хэдден, – представился высокий. – Эти господа – мои коллеги, сержант Флинн и сержант Тернер.
– Я собирался домой.
– Надолго мы вас не задержим. – Инспектор Хэдден вытащил из кармана блокнот, открыл его и взглянул на исписанную страничку. – Итак… По поводу вашего посетителя…
– Инспектор, я уже обо всем рассказал в Скотланд-Ярде. Мои показания записаны стенографисткой.
– Мне это прекрасно известно, мистер Эдельгейт. Но вы же знаете, что полицейские обожают перепроверять полученные сведения.
– В такое время?
– Возможно, вы предпочли бы, чтобы мы заявились днем, когда у вас полно клиентов?
– Разумеется, нет. Что вам угодно?
– Ответьте, пожалуйста, на несколько вопросов. Вы заявили, что человек предложил вам купить секретные документы. Вы видели эти документы своими глазами?
– Нет, инспектор.
– Вы уверены?
– Еще бы! О таком не забывают.
– Сообщил ли он вам, как достались ему эти бумаги?
– Нет.
– А что-нибудь об их внешнем виде?
Эдельгейт отрицательно помотал головой.
– Не потрудитесь ли еще раз описать внешность посетителя?
Эдельгейт повиновался.
– И вы совершенно уверены, что сумеете его опознать?
– Послушайте, инспектор…
– Бросьте, мистер Эдельгейт. У вас было вполне достаточно времени, чтобы хорошо рассмотреть этого типа!
– Да, я мог бы опознать его.
– Сможете отличить его от других людей, которых вам предъявят в полиции?
– Полагаю, да.
– Превосходно, – пробормотал инспектор Хэдден. – Так мы и думали.
Он подал знак. Молчаливые помощники подошли к Эдельгейту с двух сторон и крепко взяли его под руки.
– Минуточку…
Но инспектор Хэдден больше не слушал. Отвернувшись от Эдельгейта, он осматривал магазинчик. Заметив в дальнем углу недавно распакованный контейнер с мебелью и лежащую на нем веревку, Хэдден взял ее в руки и попробовал на прочность.
– Инспектор, что происходит? Что вы делаете?
Прихватив веревку с собой, Хэдден вернулся на середину торгового зала и, задрав голову, осмотрел потолочные балки и перекладины.
– Сойдет, – заключил он наконец.
Тут Эдельгейт понял, что происходит. И предпринял отчаянную попытку вырваться. Но его крепко держали. Хэдден вытащил на середину зала стол. Поставил на него стул и влез наверх. Затем перекинул веревку через три перекладины и затянул узел.
– Мистер Хэдден, я ошибся, – выдохнул Эдельгейт. – Я не смогу опознать интересующего вас человека.
Хэдден отряхнул руки и принялся мастерить петлю на свободном конце веревки.
– Прекратите! Остановитесь! – завопил Эдельгейт. – Я не сумею его опознать, это невозможно!
Державшие его верзилы с таким же успехом могли бы быть и статуями. Их лица не выражали ровным счетом ничего: ни сострадания, ни жестокости. А сильные руки сжимали локти Эдельгейта с каменной неотвратимостью. «Сержанты» стояли неподвижно, широко расставив мощные ноги и вперив глаза в пол. Хэдден закончил с петлей, слез со стола и подошел к Эдельгейту. Легкая грусть появилась на его тонком умном лице.
– Мне очень жаль, – сказал Хэдден. – Но это необходимо. Могу заверить, что страдать вы не будете.
– Вы убьете меня?
– Увы.
Эдельгейт взвизгнул:
– Как вы смеете говорить, что я не буду страдать? Что же, по-вашему, повешенные не страдают? Вы не посмеете, вы обещали не делать мне больно! Хэдден, вы же обещали!
– А вам и не будет больно, – сообщил Хэдден, заходя за спину Эдельгейту.
Эдельгейт скорчился в сдавивших его каменных клешнях. Потом вдруг обмяк, повиснув на руках своих стражей. Глаза его неотрывно, словно у загипнотизированного, смотрели на веревочную петлю. Он попытался вспомнить какую-нибудь молитву, но разум отказывался смириться с происходящим. Он тут ни при чем, он не вмешивался в это грязное дело. Если бы удалось вырваться, убежать…
Кто-то – наверное, Хэдден – резко ударил его по затылку у основания черепа. Эдельгейт услышал щелчок, как если бы сломалась сухая ветка. Ему почудилось, что магазинчик внезапно погрузился во тьму: очевидно, вылетели пробки. Люди, державшие его, одновременно разжали руки. Он почувствовал себя свободным и побежал: нырнул в ночь и через открытое окно выпрыгнул на улицу. Фонари почему-то не включили, свет нигде не горел. Царила полная темнота. Эдельгейт не видел ни луны, ни звезд, но чувствовал под ногами плиты мостовой. Он бежал. Мостовую вскоре сменила высокая трава, потом мягкий песок, потом вода, становившаяся все глубже и глубже. Наверное, удалось добежать до самого Дувра! Эдельгейт бросился в воду и потерял сознание. И умер, уверенный, что плывет к Франции и спасению.
Глава 10
Дэйн выехал на дорогу в Мобеж и повел машину со скоростью семьдесят километров в час. Сюзан Беллоуз, полузакрыв глаза, откинулась на сиденье. Тугая струя теплого воздуха била в поднятое к небу лицо; лучи солнца просачивались через прикрытые веки красными пятнами. Один за одним бросали тень на лицо огромные платаны, бесконечной чередой тянувшиеся по обеим сторонам шоссе. Тепло, солнце и мельтешение теней, в сочетании с рокотом мотора и легким подрагиванием сиденья, оказывали на Сюзан почти гипнотическое воздействие. Она по-детски радовалась ощущению скорости, испытывая чувство глубокой благодарности к человеку, сумевшему хотя бы на время снять с ее плеч груз будничных забот.
Сюзан наблюдала за Дэйном из-под полуприкрытых век. Казалось, его опутала паутина ее длинных шелковистых волос. Дэйн держался за рулем очень прямо, даже не догадываясь о том, что попал в плен волос своей соседки, и продолжал корчить из себя супершпиона, гоняющегося за вражеским лазутчиком.
Автомобиль замедлил ход, и регулярное чередование света и тени уступило место однообразной серости. В лицо Сюзан повеял легкий холодок. Она в раздражении открыла глаза, выпрямилась и осмотрелась.
– Где мы?
– Подъезжаем к Мобежу. Надеюсь, там нас ждут хоть какие-то сведения о похитителе.
– К черту похитителя!
– Что это с вами?
Сюзан взглянула на Дэйна с легким отвращением. Таким взглядом она обычно одаривала неумелых любовников.
– Голова немного болит. Не угостите сигаретой?
К пограничному посту они подъехали в напряженном молчании. Здесь быстро выяснилось, что французская полиция задержала не того человека. Из Амстердама никаких новостей не поступало. Четверть часа спустя они выехали в Париж.
– Но зачем вы дали полиции столь подробное описание его внешности? – спросил Зеттнер.
– Не было другого выхода, – заявил Ван Джост. – Вы забываете, что старуха и двое полицейских тоже его видели. Во всяком случае, мельком.
Зеттнер задумался.
– Я немедленно связался с вами, – продолжал Ван Джост. – Предупредил об Эдельгейте. С ним что-нибудь решили?
Зеттнер не ответил. В застегнутом до подбородка плаще он стоял в магазинчике Ван Джоста и пальцами затянутой в перчатку левой руки легонько постукивал по прилавку. За один день Ван Джоста допрашивали трижды: сначала полицейские, потом сотрудники голландской службы безопасности, а затем американцы.
Теперь он беседовал с представителем организации, к которой принадлежал сам, и этот разговор был для Ван Джоста важнее всех прочих. Полицейским и цэрэушникам он мог лгать, мог подлизываться к ним и молить о снисхождении. Но стоявшего теперь перед Ван Джостом задумчивого немногословного человека, которого голландец вызвал сам, не волновали ни ложь, ни правда, ни мольбы. Посетитель молча стоял у прилавка, погрузившись в свои таинственные размышления. Этот человек олицетворял собой силу и власть; достаточно одного его слова, и Ван Джосту навсегда откажут в партийных фондах. И тогда магазинчик обанкротится, как едва не случилось пятнадцать лет назад.
– Вам не следовало давать подробное описание его внешности, – наконец объявил Зеттнер.
– У меня не было времени подумать. Я не получил инструкций, растерялся… Но предупредил организацию, как только…
– Организация не в состоянии делать за вас все. Быть может, вы предложите нам расставлять в магазине товар и уламывать клиентов?
Джост покорно опустил голову. Теперь он был почти уверен, что дотацию ему урежут, если не снимут вообще.
– Как вы поступите, если полиция арестует этого субъекта и предложит его идентифицировать?
– Я его не узнаю. Солгу, – торжественно заявил Джост.
– Неубедительно.
– Вовсе нет. Им из меня ничего не выжать.
– А американец? Если за вас возьмется он?
– Мистер Дэйн? Да это же легче легкого. Его и ребенок обманет.
– Таково, по зрелом размышлении, ваше мнение?
Ван Джост не уловил иронии. И поспешно заговорил:
– Я в этом просто уверен. Он и на вид-то не слишком умен, а когда меня допрашивал, все время отвлекался. Другая свидетельница, женщина, и та вела себя куда разумнее. А сам мистер Дэйн меня едва слушал.
– И это побудило вас говорить громче, чтобы услышали?
– Никогда в жизни! – запротестовал Ван Джост. И добавил обиженно: – В конце концов, не круглый же я идиот!
Зеттнер, казалось, о чем-то замечтался. Глядя на выражение его красивого лица, можно было решить, что молодой человек занят разработкой какого-то приятного плана. Джост взирал на него с восхищением. И потому слишком поздно заметил, как правая рука Зеттнера нырнула в карман плаща и появилась вновь уже с маленьким автоматическим пистолетом.
– Секундочку, – выдохнул Джост. – Может, я неверно выразился…
Его слова потонули в бескрайнем равнодушии Зеттнера, посчитавшего, что пришло время действовать. Без всякой спешки он снова засунул руку в карман и вытащил глушитель, который ловко прикрутил к стволу оружия. Джост, охваченный паническим ужасом, наблюдал за его действиями, судорожно сглатывая слюну.
– Честно, – выдавил он наконец, – я понимаю, что совершил немало ошибок. Но я все исправлю, клянусь! Меня оставили без указаний. В этом срыве нельзя винить меня одного, я не мог…
– Вас никто ни в чем не винит, – сообщил Зеттнер.
Он передернул затвор и поднял пистолет на уровень груди Ван Джоста, губы которого шевелились теперь совершенно беззвучно. Раздался глухой щелчок. Пуля вошла точно между моргающими глазами, как раз над носом. Секунду Ван Джост еще глядел на своего палача, потом отступил на шаг и рухнул на пол – почти бесшумно для такого большого тела.
Зеттнер спрятал пистолет в карман, зашел за прилавок и сгреб из-под стекла горсть часов. Потом вышел на улицу.
На небольшом мосту через канал Воорбюргвал Зеттнер перегнулся через парапет и бросил часы в темную воду. Затем снял перчатки и направился в отель.
…– Неужели это действительно было необходимо? – спросил Бардиев.
– Безусловно, – заверил его Зеттнер. – Ван Джост был слишком слаб, чтобы выдержать нажим полиции. Мы не могли позволить ему опознать похитителя.
Вернувшись в номер, который они делили с Бардиевым, Зеттнер развалился в глубоком кресле и закурил. Это случалось с ним крайне редко, но курил он вовсе не потому, что нервничал. Зеттнер знал, что курение – вид деятельности, относящийся к разряду удовольствий. И время от времени позволял себе поэкспериментировать с удовольствиями, чтобы расширить свои познания о человеческой природе.
– Все спишут на грабеж. Лишь еще одно преступление из тысяч и тысяч, которые ежегодно совершаются на Западе. Несколько строк в газетах, неделя следствия и точка!
– Сначала Эдельгейт, теперь Джост, – пробормотал Бардиев.
Зеттнер выпрямился.
– Вас это в самом деле беспокоит? Мне-то казалось, что кадровые военные хорошо понимают необходимость подобных мер.
Бардиев пожал плечами. Он двенадцать лет провел в армии, восемь из них на командных постах, а последние четыре года работал в разведке. Служил в Кантоне, Бухаресте, Берлине, теперь перебрался в Лондон и, если не брать в расчет отпуска, которые время от времени проводил в России, не жил на родине уже около десяти лет. Может, он слишком долго отсутствовал?.. Ему вдруг пришло в голову, что Зеттнер направлен сюда с заданием выявить степень его, Бардиева, лояльности и благонадежности, а может статься, даже окончательно утвердить решение, принятое по его поводу.
– Исчезновение Эдельгейта и Ван Джоста не слишком облегчает нам жизнь. Мисс Беллоуз, американка, по-прежнему находится с Дэйном. Она сможет опознать похитителя.
Зеттнер устало пожал плечами:
– Разумеется. Поэтому ее тоже придется ликвидировать.
Последнее слово он произнес почти агрессивно. Реалист не может позволить себе баловаться эвфемизмами.
– А Дэйн?
– Его также необходимо убрать.
– А потом вы уберете его преемника? А потом того, кто его сменит?
– Не говорите так, – бросил Зеттнер. – Даже в шутку. Если вы, конечно, шутите…
На этот крючок Бардиев не попался. Он слишком долго жил на свете, чтобы позволить себе реагировать на инсинуации такого существа, как Зеттнер.
– Просто удивительно, до чего вы, молодые, любите играть в старые игры. Еще немного, и вам захочется взорвать Лувр!
– У террора есть свои преимущества.
– Ну, конечно! Почему бы в таком случае не стереть с лица земли Версальский дворец? Может, на его месте построят завод!
Зеттнер улыбнулся. Он понимал юмор, хотя сам шутить не любил, да и не умел.
– Террор не так устарел, как вам представляется. Всякие средства хороши, если они позволяют достичь цели. Называть что-либо старой игрой означает поддаваться сентиментальному чувству виновности. – Зеттнер докурил и аккуратно затушил окурок в пепельнице. – Вы идете не в ногу, Бардиев. Террор возвращается.