— Мне кажется, — продолжал Ньюн, — что келы уже обсуждали смерть Медая, и я единственный из келов еще не знаю вашего мнения об этом.
Эддан долго смотрел на него. Глаза его затуманились дымкой, затем снова стали ясными.
— Ньюн, — сказал он. — Я думаю, что не следует держать тебя в неведении относительно того, что мы думаем о тебе.
— Но, может, у вас есть для этого свои причины.
Рука Эддана крепко сжала кисть Ньюна. Эддан учил Ньюна искусству владения ин'ейн; он и Пасева были непревзойденными мастерами и могли одним незаметным движением отделить душу врага от тела. И сила еще оставалась в руке Эддана.
— Служба регулам — не для тебя. Ты служишь Госпоже и когда-нибудь займешь мое место. И думаю, этот день скоро придет.
— Если я буду кел'антом, — сказал Ньюн, которого от слов старика бросило в холод; он пытался осознать их смысл, — я же буду самым младшим из келов. Все будут помыкать мной.
— В тебе есть гордость и достоинство, Ньюн. Никто не сомневается в тебе. Лишь веры в себя, в свои силы нет в тебе. Но она придет.
Сердце Ньюна тревожно забилось. Тяжкая ноша обрушивалась на его плечи.
— Но я никогда не воевал. Как я могу быть старшим?
Эддан пожал плечами.
— Мы только Руки. Управляют нами другие. Но будь уверен, о тебе думают, и твой час придет. Помни об этом. И не забывай о судьбе Медая.
Ньюн сидел, оглушенный. Все его подозрения улетучились и на душе стало спокойнее.
— Но… — заговорил он, но Эддан отвернулся от него и поднялся, давая понять, что не хочет больше вопросов.
Ньюн тоже поднялся. Руки его беспомощно повисли. Если Эддан не хочет отвечать, он не будет. И вполне возможно, он сказал все, что знал.
«Госпожа довольна, что Медай умер с честью», — сказала Мелеин. Бесстрастность этих слов до сих пор вызывала в нем внутреннюю дрожь.
Впервые Ньюн пожалел своего кузена. В душе юноши все перевернулось. Вся вина Медая состояла в том, что он стал засматриваться на Мелеин, а госпожа планировала другое. Кесрит — суровая планета, она не прощает ошибок. Мать Кесрит была такая же суровая и безжалостная.
И он со своим упрямством воспротивился ее воле. Он отказался повиноваться, не зная, что движет ею. Он сделал то, чего не смел сделать никто из кел'ейнов: он выступил против воли Матери в то время, когда их маленький Народ должен объединиться.
Вполне возможно, подумал он, что не только регулы убили Медая. Может быть, госпожа и Мелеин приложили к этому руку.
Он жалел Медая и боялся за себя. Ему хотелось бы поговорить с кузеном — ведь теперь они оба взрослые — и узнать от Медая то, о чем промолчал Эддан. Ньюн взглянул на носилки и лежащее на них тело. Снова взялся за веревки. Уверенность покинула его.
Он не остался бы в одиночестве все эти годы, а Медай был бы жив, и многое бы не произошло, не заставь он госпожу выбирать между ним и Медаем.
Да, не одни регулы убили Медая.
Только к вечеру они добрались до своей цели — продуваемых всеми ветрами утесов, где в пещерах Сил'атена Народ хоронил своих сынов и дочерей. Здесь было много могил, а самые старые появились еще тогда, когда на Кесрит не было регулов. В свежих могилах покоились те, кто перебрался на Кесрит после падения Нисрена.
Здесь у подножия утесов простиралась долина, засыпанная красным песком, резко отличавшаяся от белых долин внизу. Красный песок в долине перемежался полосами белого песка. Ветер, песок и вода за долгое время превратили каменные глыбы в странных чудовищ, охранявших вход в долину. Жуткое впечатление усугублялось уродливыми тенями, которые отбрасывали камни на зловещий красный песок.
Теперь уже было стыдно отступать. Конец пути был близок. Ньюн почувствовал, как заструился у него под ногами песок. Он уже решил, что провалился в расщелину, которой не заметил. Но это оказалась всего лишь небольшая яма. Ньюн поднялся, отряхнул песок с колен и снова налег на веревки, оттолкнув руки тех, кто желал ему помочь. Перед глазами его плыли черно-красные тени, воздух с хрипом вырывался из груди.
Они миновали тысячи старых могил, которые существовали с незапамятных времен. Затем они прошли мимо двенадцати свежих могил. Согласно обычаю, мертвые были похоронены так, чтобы видеть восходящее солнце. Это были каты — воспитатели детей. С ними были похоронены и те из детей, для которых суровые условия Кесрит оказались непереносимыми. Они, наверное, были бы живы, если бы Интель не выбрала Кесрит для основания эдуна. Регулы предлагали ей много миров — прекрасных зеленых планет, но Интель выбрала Кесрит. И она осталась непреклонной в своем решении. «Кузница нового народа», — сказала она. И безжалостные молоты кузницы убивали тех, кто не смог приспособиться к этому климату.
Лицами к заходящему солнцу, в своих могилах спали вечным сном тысячи сенов, и среди них девятнадцать свежих могил тех, чью смерть Ньюн помнил. Сены, мягкие и уязвимые, тоже умирали, не выдержав сурового отбора, предложенного Интель. Из всех них остались в живых только Мелеин и Сатель.
На самых высоких утесах находились могилы Матерей и тех кел'ейнов, что оставались с ними до конца. Никто не мог сказать, сколько Матерей было на Кесрит. Ньюну называли цифру пятьдесят девять, но он знал, что никто из кел'ейнов не мог сказать это с уверенностью. Все это промелькнуло в голове Ньюна, когда они наконец повернули к могилам келов.
Их было всего несколько сотен — совсем немного по сравнению с могилами других каст. Конечно, Келы умирали гораздо чаще, чем Сены и Каты, но здесь, на Кесрит, их могил было немного.
Ньюн остановился у свежей пещеры, где были погребены ветераны Нисрена. Он не позволил себе сесть и стал помогать откатывать тяжелые камни, загораживающие вход. Руки его дрожали от усталости, но он не мог не помочь этим упорным старикам. Кровь с израненных рук Ньюна падала на камни, которыми будет закрыт вход в гробницу Медая.
Кел'ейнов хоронили иначе, чем мертвых из других каст. Каты и сены смотрели на долину Сил'атена с запада и востока; но лица мертвых келов были направлены на север, откуда, согласно их верованиям, приходит зло. Ряд за рядом лежали во мраке мертвые. Когда Ньюн зажег лампу, он увидел их закутанные в уже истлевшие черные мантии тела с накинутыми вуалями. Закрытые вуалями лица были обращены к северной стене пещеры.
В холодном воздухе пещеры пахло тлением. Темнота подавляла. Ньюн стоял и чувствовал, как гудят его ноги. Старые келы положили Медая в один ряд с остальными. Затем они встали и, глядя на север, свершили над ним Шон'джир — ритуальный обряд. Ньюн повторил слова, которые произносили при рождении и смерти, приходя в мир, где жил Народ, и уходя из него:
Во Мраке начало
Во Мраке конец,
А меж ними Солнце,
Но затем придет Мрак.
И в Мраке том
Конец каждого.
Слова гулко разносились по пещере. Густая тьма окружала их. Ньюн смотрел на своих братьев — мертвых и живых — и видел, насколько они ничтожны перед всемогущим Мраком. Единственное, что отличает живых от мертвых — это слабое дыхание и жалкие звуки, которые могут извлекать живые. Ужас охватил Ньюна, ему захотелось выскочить из пещеры, но он сдержался. Его губы продолжали произносить слова.
Из Мрака во Мрак
Путь каждого.
Из Мрака во Мрак
Наш путь.
И после Мрака
О братья, о сестры,
Придем мы домой.
Он никогда не вдумывался в слова. Он их произносил, но не понимал. Сейчас, глядя на ряды мертвецов, он чувствовал на себе их взгляд.
«Домой».
Вот сюда.
Он заставил себя быть спокойным и выйти из пещеры последним. Но даже очутившись под звездами Кесрит, он ощутил в себе такой холод, который не смогли бы растопить тысячи солнц.
— Закрой вход, — сказал Эддан.
Ньюн собрал камни один за другим, установил их на место, скрепил. Теперь между ним и Медаем была каменная стена. Дышать было трудно. Он обнаружил на своих щеках слезы и ему стало стыдно за это перед Медаем.
«Не так, как ты, кузен, не так, как ты», — думал он, выкладывая стену — спасение от мертвых, от ветров, песка, зверей, спасение для него самого от правды, замурованной в пещере.
Они сделали все, что надо. Они уплатили свой долг. Братья взяли горсть пыли и пустили по ветру, прощаясь с дорогими могилами. Затем немного отдохнули перед тем, как пуститься в долгий, трудный и опасный обратный путь.
Взошла Соах, вторая луна, и стало немного светлее. Эддан шагал первым, нащупывая путь своим посохом. Он шел очень осторожно. Ньюн шагал рядом с Сайреном, который был полуслеп, но слишком горд, чтобы принять помощь. Ньюн изредка делал вид, что очень устал, выдохся, что долгий путь и израненные руки полностью вымотали его. Тогда он останавливался для отдыха, давая отдохнуть старику. Он не думал о своей гордости, он старался не обидеть Сайрена. Ньюн больше не был юношей для этих стариков. Он стал их товарищем.
Они вместе делили пищу и воду, сидя вшестером в темноте, когда скрылась луна. Братья осматривали его руки, жалели его и давали всевозможные советы, исходя из своего опыта. Эддан сорвал побег какого-то растения и смазал раны его соком. Боль моментально утихла.
Путешествие продолжалось. Сайрен, который наверняка сразу же раскусил хитрость Ньюна, положил юноше руку на плечо и признался, что порядком устал.
В конце концов они приблизились к эдуну.
Когда они вернулись, снова был вечер. Вход в эдун был ярко освещен: их ждали. У ворот стояли дусы.
Теперь торопиться было незачем. Ньюн изо всех сил старался поддерживать старого воина, чтобы тот мог дойти до дома на своих ногах. Поэтому они шли к эдуну очень медленно, хотя в душе каждого теснились мрачные предположения — не случилось ли что-нибудь ужасное, пока их не было.
Но в дверях стояла Мелеин. Она, откинув вуаль, приветствовала всех. Келы тоже откинули вуали, входя в дом.
— Все в порядке? — спросил Эддан девушку.
— Все нормально. Входите, успокойтесь.
Они вошли усталые, замерзшие, и сразу же прошли в Святилище. Это было первое, что им следовало сделать. Там они помолились, вымыли лица и руки. И только после этого направились к лестнице, ведущей в башню Келов.
Но у дверей их ждала Мелеин.
— Ньюн, — позвала она. — Мать снова послала меня за тобой.
Он устал. Ему не нужна была эта встреча с Матерью. Он отвернулся от нее и пошел к выходу из холла, чтобы посмотреть, как чувствует себя дус. Он дал ему немного пищи и заметил, что кто-то налил воду в чашу.
Дус отвернулся от пищи. Ньюн в изнеможении опустился на ступени, глядя на дуса.
Животные всегда не любили его. Даже этот страдающий, больной, отказывался от его помощи.
Из груди Ньюна вырвался громкий вздох, почти стон, когда он при свете рассмотрел свои кровоточащие руки. Такие нежные и чувствительные, сейчас совершенно неспособные держать оружие. Да, сейчас он не воин. Дус не видел воина, он, как и Медай, выбрал смерть. Зверь не нашел в Ньюне ничего, что пробудило бы у него интерес к жизни.
У Ньюна были и сет'ал, и черная мантия. Он виртуозно владел оружием. Но сердце его точили сомнения. Дус, чувствуя это, не захотел признать Ньюна.
Ньюн сорвал мэз и зейдх и скомкал их в руке, схватил горсть грязи и, раскаиваясь в своей ревности, вымазал лоб.
Затем он вошел в холл и стал подниматься в башню госпожи. Ньюн осторожно открыл дверь ее покоев и увидел Мелеин, которая стояла на коленях слева от госпожи и поправляла подушки.
— Тихо, — сказала Мелеин, сверкнув на него глазами. — Она только что уснула. Ты опоздал.
Но госпожа зашевелилась при его приближении. Ее золотистые глаза открылись, взгляд прояснился, и они стали чистыми и ясными.
— Ньюн, — очень мягко сказала она.
— Матушка, — он опустился на колени и склонил голову, чтобы она могла прикоснуться к ней. Этот жест келы позволяли себе только по отношению к госпоже или другу. Теплая рука ее коснулась его холодного лба.
— Ты вернулся, — сказала она. — Ты вернулся, и с тобой ничего не случилось. — Как будто тяжкая ноша свалилась с нее. И, держа его за руку, словно маленький ребенок — свою любимую игрушку, она погрузилась в свои сны.
Ньюн неподвижно стоял на коленях, опустив голову на подлокотник ее кресла, и постепенно сам погрузился в сон. Сны его были тревожными. Временами он просыпался, думая, что он в пещере, но потом он видел вокруг золотистый свет, окружавший его, ощущал руку Матери на плече и понимал, что он находится дома.
Она спала и иногда во сне звала его, возможно, принимая его за другого. Он не знал этого. Он был кел'ен, как и остальные. Он сидел рядом с ней и изредка проваливался в сон. Он знал, что основной его долг — жить для Матери, оставаться с ней. Она отпустила Медая на смерть, и Ньюн никогда не слышал от нее ни слова сожаления.
«Ты вернулся, и с тобой ничего не случилось», — сказала она.
Узы, которые так ослабли в последнее время, снова крепко стянули его, и наконец он прекратил борьбу с ними и понял, что он должен делать то, что ему предназначено.
Кел'ен госпожи, как те, в могилах на утесах.
В те невообразимо далекие дни, когда не было войны с землянами, бывало так, что мри воевали против мри, Дом против Дома, одна госпожа против другой.
И последний кел'ен госпожи — единственный из всех — никогда не узнает мрака пещеры Сил'атена: именно он выложит каменную стену, защищающую мертвых, и сам останется снаружи охранять их.
Он скользнул взглядом по Мелеин, которая тоже проснулась. Ее взгляд затерялся в тенях. Ньюн понял, что это же ждет и ее, что она останется одна с Интель.
Да, скорее всего, это же ждет и ее.
9
Уже шел двадцатый день их пребывания в Номе.
Возможно, в конце концов нервы землян приспособились бы к долгому дню Кесрит. Дункан поднялся и взглянул на ванну — роскошь, немного примирившая его с этой планетой. Он был доволен, что система регенерации, действующая внутри Нома, обеспечивает его водой без отказа и ограничений.
В Номе работала такая же система жизнеобеспечения, как на космическом корабле. Это делало существование здесь если не роскошным, то хотя бы терпимым.
Отфильтрованный воздух, очищенная морская вода. Скудная жизнь планеты в основном сосредоточилась на суше и, насколько мог судить Дункан по информации регулов, только некоторые животные Кесрит были безвредны.
В самом Номе были разбиты сады, несколько увлажнявшие воздух, но непривычная глазу человека форма листьев и вездесущий запах регулов делали их гораздо менее приятными, чем они могли бы быть.
Дункан заметил, что регулы стали чаще общаться с ним. Он научился терпеть многое, к чему, как ему прежде казалось, никогда не сможет привыкнуть. И все это за двадцать дней непосредственного контакта.
Контакт и в самом деле был непосредственным. Никто не запирал их в комнате, как на корабле, но покидать Ном категорически запрещалось. Что ж, это ненадолго, только на то время, пока регулы оставались на Кесрит. Через десять дней прилетят земляне и заменят их.
Дункану хотелось верить, что он не сойдет с ума за такой короткий срок. Теперь ему часто грезилась встреча с первыми землянами, и он пытался представить, как это произойдет. Пребывание на Кесрит очень сильно изменит их, сделает их поведение и манеры весьма причудливыми, эксцентричными. Сам Дункан уже заметно отличался от того офицера, что отправился в это путешествие.
В новом Стэне Дункане, помощнике губернатора Кесрит, почти ничего не осталось от Дункана-офицера, способного к более импульсивным, необдуманным действиям. Переняв некоторые из манер регулов, новый Стэн Дункан стал выдержанным, терпеливым. Манеры регулов сделались для него столь же привычными, как и земное: «Да, сэр», «Нет, сэр».
Ему обещали отставку через пять лет. Но пять лет здесь сделают его совершенно неприспособленным к жизни среди землян. Через пять лет свежий воздух и дневной свет будут для него непривычными, а поведение землян после суровой борьбы за выживание на этой планете будет казаться странным и банальным. Приспосабливание к новым условиям, климату, к любым действиям во враждебном окружении были обычной работой офицера планетарной разведки. Теперь он учился чувствовать Кесрит.