Их заключение близилось к концу!
В левом коридоре послышались шаги. Сначала Дункан не обратил на них внимания, решив, что это идет молодой регул, чтобы отругать его за задержку. Но внезапно он понял, что эта уверенная поступь вовсе не похожа на мелкие шажки регула или старческую походку Ставроса. Он повернулся, и с ужасом увидел того, кто не был ни регулом, ни человеком.
Дункан смотрел на это спокойно стоящее существо, закутанное в черную мантию, украшенную множеством мелких сверкающих дисков. Мри. Кел'ен. Золотые глаза поверх черной вуали удивленно поблескивали. Узкая бронзовая рука потянулась к ножу на поясе и нерешительно застыла.
Некоторое время оба стояли неподвижно и было слышно только потрескивание разрядов на экране дисплея.
Враг. Тот, кто уничтожил Килуву, и Талос, и Асгард. Дункан ни разу не видел его так близко. У него были открыты только руки и глаза. Высокая фигура оставалась совершенно неподвижной, но, казалось, излучала ярость и угрозу.
— Я Стэн Дункан, — собрав мужество и сомневаясь, что мри поймет его, сказал Дункан. Он решил, что его слова не позволят заговорить оружию. — Я помощник представителя Федерации.
— Я кел Медай, — ответила фигура на великолепном базовом. — И нам не следует встречаться.
С этими словами мри повернулся и пошел обратно. Черная фигура скрылась за поворотом коридора. Дункан почувствовал, что у него дрожит каждая мышца. Так отчетливо он видел мри только на фотографиях, и большинство из них были мертвы.
«Красив», — он наконец смог собраться с мыслями и оценить воина мри, и тут же поймал себя на том, что думает о нем как о животном, красивом, породистом и смертельно опасном.
Дункан повернулся, и кровь, которая только что вернулась к нормальной циркуляции, застыла снова. На пороге стоял молодой регул. Его ноздри раздувались от гнева и возбуждения. Он даже дрожал и сделался пепельно-бледным.
— Иди к себе! — приказал он. — Время кончилось. Иди к себе! Быстро!
Дункан обошел регула и, не оглядываясь, торопливо пошел к себе. Когда он добрался до своей комнаты, у него тряслись руки; в дверь он буквально ввалился. Затем он сразу запер ее и не успокоился, пока не щелкнул замок. Обессиленный, он опустился на постель, понимая, что должен немедленно идти к Ставросу и доложить обо всем случившемся. Бумаги вывалились у него из рук, и несколько листов упало на пол. Он наклонился и собрал их одеревеневшими пальцами.
Он совершил ужасную оплошность и был уверен, что этим дело не кончится.
Они летели на планету Кесрит звезды Арайн, планету, где жили мри.
Регулы назвали эту планету той, которую решили передать победителям-землянам.
Они предали мри, и, тем не менее, на их корабле, который везет приказ о передаче Кесрит землянам, находится кел'ен.
Нам не следует встречаться, — сказал мри.
Было очевидно, что ни мри, ни, тем более, регулы не подстраивали этой встречи. Значит, здесь чья-то интрига.
Дункан собрался с силами, сделал несколько глубоких вдохов, постучал в дверь комнаты Ставроса и вошел — на этот раз не дождавшись разрешения.
4
Еще один корабль покинул планету этим вечером — один из многих, что увозили грузы и пассажиров с поверхности Кесрит на спутник, в большой космопорт, где все перегружалось на большие корабли, которые уносили перепуганных регулов, оставляя планету землянам.
Ньюн наблюдал со своего привычного места — с высокой скалы, которая возвышалась над всем — над морем, над башнями мри, над городом регулов. Свершилось. Ньюн наконец-то признал факт окончания войны, хотя чувство реальности по-прежнему ускользало от него. Он смотрел, как взлетали корабли. Ньюн не мог припомнить, чтобы они когда-нибудь взлетали так часто. Значит, город регулов умирал. Каждый улетающий корабль уносил частицу жизни города. Ньюн повиновался приказу госпожи и не приближался ни к космопорту, ни к городу. Но он знал, что если бы он оказался в городе, то увидел бы, что многие дома пусты и из них вывезено все ценное. День за днем на дороге, которая вилась вдоль побережья моря, Ньюн видел поток машин, направляющихся в город. Они везли регулов из дальних городов и точек. В город летели самолеты, и их становилось все меньше и меньше. Ньюн видел возле города и космопорта груды машин, брошенных регулами за ненадобностью. Теперь они будут ржаветь и разваливаться на части.
Говорили, что цена, которую регулы заплатили за мир — это передача землянам всех колоний в зоне Кесрит.
Экономика ци'мри оказалась более могущественной, чем оружие Келов, более важной, чем честь и собственное достоинство мри. Конечно, потеря Кесрит была довольно чувствительной для регулов. Это был и центр добычи минералов, и мощный перевалочный пункт, оснащенный огромным количеством автоматов. Несомненно, потеря такой колонии для регулов наносила огромный урон их производству и торговле. Улетающие отсюда корабли были верным признаком трагедии. Регулы ценили собственность. Качество и количество вещей, принадлежавших регулу, придавали ему цену в глазах остальных. И потеря домов, и того, что нельзя было увезти отсюда, было настоящим горем для них. Но у них не было Священных предметов, утрата которых подействовала бы на них так же, как и на Народ. Все, что они потеряли сейчас, они обретут снова на других планетах, если им повезет. Но мри в этой войне потеряли свою честь, обрести которую снова невозможно.
И поэтому Ньюн нисколько не жалел бегущих регулов. Сам он потерял неизмеримо больше. Всю жизнь он мечтал улететь от обыденной жизни на этих кораблях, в огне и грохоте устремлявшихся в просторы звездного неба. Они теперь взлетали днем и ночью, и стало совершенно ясно, что все личные планы Ньюна с'Интеля Зайн-Абрина — ничто по сравнению с могучими силами, двигающими миры. Но угроза Дому — этого он был не в силах представить; и то, что могучие силы, двигающие миры, не думают о судьбе его народа, — это тоже не укладывалось у него в голове.
Он попытался переключить свой разум на оценку новой ситуации.
— Где мы теперь будем защищаться? — спросил он как-то у Эддана, предполагая, что у Народа остался разум и они будут защищать свой Эдун.
Но Эддан только отвернулся и махнул рукой, отказываясь от ответа. После этого Ньюн не рискнул задать подобный вопрос госпоже. А Интель смотрела на него с каким-то странным сожалением — словно ее последний сын не может понять чего-то очень важного — и лишь ласково говорила ему о необходимости мужества и терпения, старательно избегая прямого ответа на мучивший Ньюна вопрос.
И день за днем улетали корабли регулов. Без единого кела'ейна на борту. Госпожа запретила.
Он наблюдал угасание. Наконец он понял это. Но угасание чего — он не знал. Он просто ощущал угасание, чувствовал, что от всех его желаний осталось ничто. Регулы улетали, а им на смену придут земляне.
Теперь он жалел, что так невнимательно и небрежно изучал землян, их образ жизни. Теперь бы он понимал, кто они. Возможно, старший кел'ен, у которого имелся большой опыт борьбы с землянами, знал их. И возможно, он считал, что и Ньюн тоже знает, и поэтому не тратил время на объяснения и разговоры о людях. А может, старшие также беспомощны, как и он, юноша, и просто не хотят уронить свой авторитет в его глазах, признав свою несостоятельность. За это он не мог ругать их. Но он не мог поверить, что ничего нельзя предпринять, подготовиться, пока эти трусливые регулы бегут, как крысы. Он знал, какая судьба ждет его, он знал, что Келы будут сопротивляться до конца, но им всем суждено погибнуть. Они искусные воины, самые великие из всех ныне живущих воинов, он был уверен в этом. Но их было всего девять и они были слишком стары, чтобы долго сопротивляться массированным атакам землян.
Видения приходили к нему снова и снова, такие же невероятные и нереальные, как и уход регулов из его жизни, как приход землян, странные звуки их языка, их голоса, звучащие в святилище эдуна. Он видел огонь, кровь и десять кел'ейнов, безнадежно пытающихся защитить свою госпожу от нахлынувших орд землян.
«Братья, сестры! — звучал в его душе страстный призыв к кел'ейнам. — Может быть, есть что-то такое, чего я не вижу? Какая-то надежда? Или… о, Боги, может наша госпожа лишилась разума? Братья, сестры, смотрите, корабли! Это наш путь с Кесрит! Вразумите нашу госпожу! Она забыла, что еще остались те, кто хочет жить!» — Но ничего этого он не говорил старшим. Ему хотелось бросить эти слова в лицо самой Интель, но он не осмеливался. Он не смел настаивать на своем, не смел спорить с ними, не смел обсуждать то, что они обсуждали между собой. Они все, за исключением его и Мелеин, помнили дни Нисрена и жизнь до войны. Однажды они приняли помощь регулов, покидая руины Нисрена, но теперь отказались от нее, решив это совместно на совете, из которого он, Ньюн, как не принадлежащий к Мужьям, был исключен. Ему очень хотелось верить, что решение Совета правильно. Они были слишком верны себе, слишком спокойны, чтобы быть сумасшедшими.
Сорок три года назад подобная трагедия обрушилась на Нисрен. Корабль регулов, спасая госпожу Интель, увез Пана и всех уцелевших в эдун Кесрит. Об этом страшном дне не говорили, о нем не было сложено песен и сказаний: лишь письмена жутких шрамов уцелевших и бездонные глубины их молчания напоминали об этом.
«Позор?» — спрашивал он себя, ощущая острые иглы жалости, вонзающиеся в его сердце.
Эдун, где хранились Пана, Священные предметы, Предметы поклонения, честь мри и история мри. Хранение их было доверено только Сенам; притронуться к ним означало смерть; потерять их…
Потерять реликвии Народа…
Это означало смерть, но не только эдуна, но и Народа, как расы. Ньюн позволил себе задуматься об этом, а затем поспешно выкинул эти мысли из головы. Но он не мог полностью забыть об этом.
«О, боги», — в отчаянии подумал он. Взлетел еще один корабль. Он видел его, видел движущуюся сверкающую звезду.
«О, боги, боги!"
Это было похоже на шон'ай, на игру. Сверкающие во мраке клинки, смертельно опасная игра ритма, игра смертельного риска.
Игра Народа.
Клинки свистели в воздухе. Жизнь игравшего зависела от быстроты реакции, хладнокровия, и ничто другое не могло дать шанс выжить в этой Игре.
Он почувствовал, как отхлынула от лица кровь. Он понял, почему они с таким сожалением смотрят на него, когда он задает свои глупые вопросы.
Подхвати новый ритм, дитя Народа: стань одним из нас, прими новые условия жизни, прими, прими.
Шон'ай!
Душа его исторгла вопль; Ньюн все понял. Все из живущих во Вселенной мри узнают, в каком положении находится их госпожа. Они придут, они придут отовсюду, чтобы бороться, чтобы сражаться.
Пана хранятся в Эдуне Кесритун.
Круг игроков широк, и смертоносные клинки летают не так уж часто. Но в каждой игре формируется свой ритмический рисунок, и только лучшие игроки не поддаются его гипнотизму.
Интель бросила лезвие. И теперь наступила очередь других.
Первая из двух лун Кесрит показалась над горизонтом. Звезды туманным поясом пересекли небосвод. Стало холодно, но Ньюну не хотелось возвращаться в эдун, возвращаться к ежедневной рутине. Только не сегодня вечером. Только не после этих мыслей. Старший из кел'ейнов, конечно, заметит его отсутствие, будет искать и найдет его здесь. Он, конечно, позволит ему остаться. Ведь теперь в эдуне по вечерам делать нечего — ешь и ложись спать. С тех пор, как стало ясно, что войне конец, там больше не пели песен. Они теперь подолгу сидели вместе и говорили между собой, не принимая его в беседы. Может быть, подумал он, они даже рады, что его нет.
Гейзер, который назывался Сочай, выпустил облако пара, похожее на огромный букет белых перьев. По его выбросам можно было проверять часы регулов. Подчиняясь ритму этих выбросов, жила планета, и теперь эти выбросы отмеряли время, которое остается до прихода землян.
Но впервые с того дня, как он услышал об окончании войны, Ньюн испытал какую-то зловещую радость, чувство того, что его Народ еще может кое-что сделать, что победа землян в войне еще не окончательна.
На небе взошла новая звезда, затмившая светом все остальные. То было какое-то предзнаменование. Ньюн с любопытством смотрел на нее. Все в нем оживилось — происходило что-то новое, необычное. На Кесрит корабли обычно не спускались ночью, они дожидались утра на орбите.
Он смотрел, как разгорается новая звезда, и в нем вырастал страх — и надежда. Он не знал, что несет Народу эта звезда, и ему не хотелось верить, что это лишь всего-навсего какая-то часть плана регулов, направленного на уничтожение Кесрит.
Он смотрел, как опускается звезда, и внезапно увидел, что в дальнем космопорте вспыхнули огни. Этот порт был предназначен для приема огромных военных кораблей, а не для обычных торговцев, пассажирских лайнеров или грузовозов. Значит, этот корабль был огромным. Такие корабли уже много лет не садились на Кесрит.
На таком расстоянии в темном небе корабль казался озером света. Невозможно было определить его форму и размеры. Ньюн внезапно понял, что его соплеменники могли бы узнать корабль, и, несомненно, им уже было известно о его прибытии и только Ньюн, как обычно, пребывал в неведении.
Он спрыгнул с камня и бросился вниз. Быстрые ноги несли его, моментально меняя курс, когда впереди возникали какие-либо препятствия. Он бежал не по дороге, а прямо по камням, по старой тропе мри, и не останавливался, пока не добежал до ворот эдуна. Грудь его высоко вздымалась.
Внутри царила тишина. Он подождал, прислушиваясь, затем бросился бегом по ступеням, ведущим в башню госпожи.
И сразу за поворотом его встретила тень. Старый Дахача спускался вниз со своим огромным дусом. Зверь встал боком, загородив путь, и предупредительно зарычал.
— Ньюн, — сказал старик. — Я иду искать тебя.
— Там корабль… — начал Ньюн.
— Это не новость, — сказал Дахача. — Возвращается «Хазан». Иди наверх, юноша. Тебя ждут.
Ньюн последовал за ним, душа его ликовала. «Хазан» — это корабль правителя зоны. Прибыл правитель, который возьмет всю ситуацию под контроль, наведет порядок среди обратившихся в паническое бегство регулов.
«Хазан»! Если прилетел «Хазан», значит, прилетел Медай — кузен, кел'ен. Прилетел домой с войны и привез с собой опыт и здравый смысл, присущий всем воевавшим Келам.
Ньюн припомнил и кое-что неприятное в Медае, но все это после шестилетней разлуки не имело значения, особенно теперь, когда мир ввергнут в хаос. Ньюн шел за Дахачей по винтовой лестнице и какое-то радостное предчувствие зрело в нем.
Еще один кел'ен.
Воин, которого не покидавшие этот мир будут слушать так, как никогда не слушали Ньюна.
Медай, который служил вождям регулов, — и кто же еще, как не кел'ен с корабля бая зоны Кесрит, — знал все помыслы регулов.
5
Дверь была заперта, как всегда в часы их заточения. Дункан снова попытался открыть ее, заранее зная о тщетности попытки. Затем стукнул кулаком по двери и повернулся к старику.
— Они не желают отвечать, — сказал Ставрос. Он сидел в своем кресле. По левую руку от него был погасший экран. Старик выглядел несколько обеспокоенным — довольно необычное зрелище. Даже в худшие времена его лицо всегда оставалось бесстрастным.
Они уже были на планете. Новый мир. Сомнений быть не могло.
— Мы на грунте, — сказал наконец Дункан, выразив этими простыми словами все, что кипело в его душе, переполняя ее.
Ставрос только бесстрастно взглянул на него. Дункан в этом взгляде прочел неодобрение.
— Может, что-то произошло при посадке, или на самой планете, — сказал Дункан, пытаясь вызвать хоть какую-нибудь реакцию Ставроса, услышать заверения старика: мол, все идет как надо… или пусть даже гнев. Дункан был согласен и на это.
И когда Ставрос ничего не ответил, Дункан опустил голову на руки — его измучило ожидание. На Земле сейчас была полночь.
— Может, они спят, — неожиданно сказал Ставрос. И в голосе его не было слышно ни гнева, ни затаенной вражды. — Если сейчас на планете ночь, бай Хулаг, возможно, спит, и его помощники не смеют ответить нам без его разрешения. Регулы очень боятся разгневать старших.