Бейли двинулся дальше по коридору туалетного блока и обнаружил свою одежду, аккуратно сложенную и источающую теплый свежий запах.
Еще одно табло гласило: «Посетитель, пожалуйста, оденьтесь и положите руку в указанное отверстие».
Бейли повиновался. Опустив руку на чистую молочно-белую поверхность, он ясно ощутил покалывание в подушечке среднего пальца. Бейли быстро отнял руку и увидел, как из пальца медленно вытекает капля крови. Пока он смотрел на палец, кровь остановилась. Он стряхнул каплю и надавил на палец, но крови больше не было.
Очевидно, они взяли его кровь на анализ. Бейли пронзила тревога. Он был уверен, что врачи департамента проводили ежегодный медосмотр не столь тщательно и, возможно, не на таком высоком уровне, как эти холодные роботопроизводители из открытого космоса. Он вовсе не хотел, чтобы состояние его здоровья подвергалось слишком детальному обследованию.
Бейли казалось, что его ожидание уже слишком затянулось, но наконец табло засветилось снова: «Посетитель, следуйте дальше». Бейли вздохнул с облегчением.
Он направился вперед и шагнул в арку. Прямо перед ним возникли два металлических стержня, преграждая ему путь, и в воздухе высветилась фосфоресцирующая надпись: «Внимание! Посетителю запрещается двигаться дальше».
— Какого черта! — выкрикнул Бейли, забыв от гнева, что он все еще в туалетном блоке.
Рядом раздался голос Р. Дэниела:
— Я думаю, что детекторы обнаружили источник энергии. Бластер у вас с собой, Элайдж?
Бейли круто развернулся. Его лицо побагровело от злости. Только с третьего раза ему удалось прохрипеть:
— Полицейскому положено иметь бластер при себе в любое время суток как на службе, так и вне ее.
Он позволил себе заговорить в полный голос в туалетном блоке впервые с тех пор, как ему исполнилось десять лет. Тогда это произошло в присутствии дяди Бориса. Он ударился ногой и невольно вскрикнул. Придя домой, дядя Борис задал ему хорошей порки и прочитал ему целую лекцию о необходимости соблюдать правила приличия.
— Ни один посетитель не имеет права входить в Космотаун вооруженным. Это наш обычай, Элайдж. Даже ваш комиссар оставляет свой бластер во время своих посещений.
В другое время Бейли просто повернулся бы и ушел прочь из Космотауна, прочь от этого робота. Сейчас же он был буквально одержим желанием во что бы то ни стало осуществить свой план и таким образом полностью расквитаться с ними.
«Вот тебе и неназойливый медосмотр, заменивший тот более детальный и оскорбительный, что был прежде», — подумалось ему. Теперь он вполне понимал, понимал до боли в сердце то негодование и гнев, что привели к Барьерным бунтам времен его юности.
Чувствуя поднявшуюся в груди ослепляющую злость, Бейли отстегнул пояс с бластером. Р. Дэниел взял его и положил в нишу в стене.
— Чтобы открыть нишу на обратном пути, вам нужно будет вложить большой палец в углубление. Только ваш большой палец сможет открыть ее, — сказал Р. Дэниел.
Бейли чувствовал себя обнаженным, даже более нагим, чем в душевой. Он прошел то место, где недавно путь ему преградили стержни, и наконец покинул туалетный блок.
Он снова оказался в коридоре, но что-то в нем показалось ему странным. Свет, льющийся сверху, был каким-то непривычным. Он ощутил на лице еле уловимое движение воздуха, как будто мимо пролетела птица.
Должно быть, от Р. Дэниела не укрылось его замешательство.
— В сущности, вы сейчас находитесь на открытом воздухе, Элайдж. Он некондиционирован.
Бейли почувствовал легкую слабость. Как могли космониты предъявлять такие жесткие требования к чистоте посетителей из Города и при этом дышать грязным воздухом открытых полей? Он сжал ноздри, будто этим можно было очистить вдыхаемый воздух.
— Я думаю, вы скоро сами убедитесь, что открытый воздух не вреден для человеческого организма, — сказал Р. Дэниел.
Воздушные потоки раздражающе действовали на лицо Бейли. Они были довольно слабыми, но какими-то неустойчивыми, и это вызывало у него неприятное чувство.
Однако худшее было впереди. Коридор открылся в голубизну безграничного пространства, и они оказались в полосе яркого белого света. Бейли знал, что такое солнечный свет. Как-то по долгу службы он заходил в естественный солярий. Но там самого солнца видно не было; его лучи преломлялись в защитном стеклянном куполе и заливали солярий равномерным сиянием. Здесь же все было открыто.
Он невольно взглянул на солнце и тут же опустил голову, часто моргая ослепленными слезящимися глазами.
В их сторону направлялся какой-то космонит. Внезапно Бейли охватили дурные предчувствия. Р. Дэниел шагнул навстречу приближающемуся человеку и пожал ему руку. Космонит повернулся к Бейли:
— Я доктор Хэн Фастольф. Прошу вас, сэр, следуйте за мной.
Внутри одного из куполов Бейли почувствовал себя уверенней. Он разглядывал все вокруг, удивляясь невероятным размерам комнат и той беспечности, с которой распределялось пространство. К его облегчению, воздух в куполе кондиционировался.
Фастольф сел, скрестив свои длинные ноги, и сказал:
— Я полагаю, вы предпочитаете кондиционированный воздух естественному.
Он держался довольно дружелюбно. Его лоб покрывали мелкие морщинки. Под глазами и подбородком кожа одрябла и слегка отвисла. Волосы его начинали редеть, но никаких признаков седины еще не было заметно. Большие уши оттопыривались, придавая ему забавный и добродушный вид, отчего Бейли окончательно успокоился.
Рано утром перед поездкой Бейли еще раз просмотрел фотографии Космотауна, сделанные Эндерби. Р. Дэниел только что договорился о встрече в Космотауне, и Бейли еще привыкал к мысли о том, что ему суждено увидеть космонитов живьем. Ему несколько раз доводилось говорить с ними по многомильной несущей волне, но это было совсем не то.
В общем-то, на тех фотографиях космониты были такими же, как герои популярных книгофильмов: высокими, рыжеволосыми, серьезными, с красивыми, но холодными лицами, как Дэниел Оливо, к примеру.
Р. Дэниел называл для Бейли космонитов по именам, и, когда Бейли вдруг указал на одну из фотографий и удивленно спросил: «Это случайно не вы?», робот ответил: «Нет, Элайдж, это мой конструктор, доктор Сартон». При этом на его лице не дрогнул ни один мускул.
— Создатель сотворил вас по своему образу и подобию? — съязвил Бейли, но ответа на свой вопрос не услышал, да, по правде говоря, и не ожидал услышать. Насколько он знал, Библия на Внешних Мирах была редкостью.
И вот теперь Бейли смотрел на Хэна Фастольфа. Доктор обладал явно нетипичной для космонита внешностью, и это не могло не радовать землянина.
— Угощайтесь, пожалуйста.
Фастольф указал на стол, отделявший его и Р. Дэниела от землянина.
Стол был пуст, если не считать чаши с разноцветными сферическими предметами, которая стояла в центре. Бейли с трудом скрыл недоумение. Он принял ее за украшение стола.
— Это плоды естественной жизнедеятельности растений с Авроры. Советую вам попробовать вот этот. Он называется яблоком и считается приятным на вкус, — сказал Р. Дэниел.
Фастольф улыбнулся:
— Р. Дэниел, конечно, не может знать этого по собственному опыту, но он совершенно прав.
Бейли поднес яблоко ко рту. Оно было красно-зеленым, прохладным на ощупь и распространяло слабый, но приятный запах. Усилием воли он заставил себя откусить кусочек, и от неожиданно терпкой сочной мякоти плода у него заныли зубы. Он осторожно начал жевать.
Конечно, время от времени в рацион жителей Города включали натуральные продукты. Лично он часто ел натуральное мясо и хлеб. Но такая пища обязательно подвергалась предварительной обработке. Ее варили или измельчали, купажировали или комбинировали с другими продуктами. Что касается фруктов, то их давали только в виде пюре или консервов. То, что он держал сейчас в руке, должно быть, попало сюда прямо с грязной почвы планеты.
«Надеюсь, они его, по крайней мере, помыли», — подумал Бейли. Он снова удивился странным представлениям космонитов о чистоте.
— Позвольте мне рассказать о себе подробнее, — начал Фастольф. — Я руковожу расследованием убийства доктора Сартона здесь, в Космотауне, как комиссар Эндерби у вас в Городе. Если могу вам в чем-то помочь, всегда к вашим услугам. Так же как и вы, жители Города, мы заинтересованы в мирном разрешении этого конфликта и предотвращении подобных инцидентов в будущем.
— Благодарю вас, доктор Фастольф. Я высоко ценю ваше отношение, — сказал Бейли и подумал: «Ну, хватит обмениваться любезностями».
Он решительно надкусил сердцевину яблока, и у него во рту оказались твердые маленькие предметы овальной формы. Он поспешно выплюнул их на пол. Один из них попал бы в ногу Фастольфа, если бы тот быстро не отдернул ее. Бейли покраснел и начал было наклоняться.
— Ничего, ничего, — доброжелательно сказал Фастольф. — Пусть лежат.
Бейли выпрямился и осторожно положил яблоко на стол. Ему не давала покоя мысль, что, как только он уйдет, потерянные маленькие предметы будут найдены и подобраны всасывающим устройством; чашу с фруктами сожгут или выбросят куда-нибудь подальше от Космотауна, а саму комнату обработают вирусцидом.
Он попытался скрыть свое смущение за резкостью:
— Прошу разрешения при помощи объемной видеосвязи подключить к нашему разговору комиссара Эндерби.
Брови Фастольфа взлетели вверх.
— Конечно, если вам это необходимо. Дэниел, соедините нас, пожалуйста.
Бейли застыл в напряженном ожидании, следя за тем, как стоявший в углу комнаты большой блестящий параллелепипед постепенно растворялся, уступая место изображению комиссара Эндерби и части его рабочего стола. При появлении знакомой фигуры комиссара Бейли вздохнул с облегчением; ему захотелось оказаться рядом с ним в безопасности его кабинета или где-нибудь еще, лишь бы только в родном Городе. Пусть даже в самых непривлекательных районах Джерси — среди дрожжевых фабрик.
Теперь, когда у него был свидетель, можно было перейти непосредственно к делу.
— Мне кажется, — решительно начал Бейли, — я проник в тайну, окружающую смерть доктора Сартона.
Краешком глаза Бейли увидел, как Эндерби вскочил со стула, хватая на лету свои соскользнувшие с носа очки. Поскольку голова его при этом оказалась за пределами трехмерного приемника, он, покрасневший и лишенный дара речи, вынужден был сесть снова.
Доктор Фастольф был поражен не меньше, однако он лишь склонил голову набок. Лишь Р. Дэниел оставался невозмутимым.
— Вы хотите сказать, — проговорил Фастольф, — что знаете, кто убийца?
— Нет, — ответил Бейли. — Я хочу сказать, что никакого убийства не было.
— Что? — вскричал Эндерби.
— Одну минуту, комиссар Эндерби, — остановил его Фастольф. Не сводя глаз с Бейли, он удивленно произнес: — Вы хотите сказать, что доктор Сартон жив?!
— Да, сэр, и я думаю, что знаю, где он.
— Где же?
— Вон там, — ответил Бейли и твердо указал на Дэниела Оливо.
Глава 8
Спор из-за робота
Бейли ощущал каждый удар своего сердца. Казалось, время остановилось. На лице Р. Дэниела, как всегда, не отражалось никаких эмоций. Хэн Фастольф был потрясен, но умело скрывал свои чувства.
Однако больше всего Бейли волновала реакция комиссара Джулиуса Эндерби. Трехмерный приемник, из которого на него уставилось лицо Эндерби, не давал четкого изображения. Мешало его постоянное, едва уловимое мелькание и не совсем идеальная разрешающая способность. Из-за этого несовершенства, а также из-за очков комиссара по глазам Эндерби ничего невозможно было прочитать.
«Не пропадай, Джулиус. Ты мне нужен», — подумал Бейли.
Вообще-то он не думал, что Фастольф станет предпринимать что-либо в лихорадочной спешке или позволит эмоциям вылиться наружу. Он когда-то читал, что у космонитов не было религии, но они подменили ее холодным бесстрастным интеллектуализмом, доведенным до высот философии. Он верил этому и на это рассчитывал. Любое свое действие они будут тщательно, не спеша обдумывать и если решатся что-то предпринять, то только на основе здравого смысла, взвесив все «за» и «против».
Если бы он сделал такое заявление, находясь среди них один, он больше никогда не вернулся бы в Город, в этом он был твердо уверен. Холодный разум продиктовал бы им такой выход. Для космонитов их планы значили больше, гораздо больше, чем жизнь жителя Города. Для Джулиуса Эндерби придумали бы какую-нибудь отговорку. Может быть, предъявили бы комиссару труп его помощника и, покачав головами, стали бы говорить еще об одном ударе, нанесенном заговорщиками-землянами. И комиссар поверил бы. Так уж он был устроен. Если он и ненавидел космонитов, то ненависть эта основывалась на страхе. Он не осмелился бы не поверить им.
Вот почему именно ему Бейли отвел роль свидетеля, более того, свидетеля, находящегося в надежном месте, вне досягаемости космонитов с их тщательно продуманными мерами безопасности.
Раздался прерывающийся голос комиссара:
— Лайдж, вы совершенно не правы. Я сам видел труп доктора Сартона.
— Вы видели обугленные остатки того, что назвали трупом доктора Сартона, — смело возразил Бейли. Он мрачно подумал о недавно разбитых очках комиссара. Неожиданно для космонитов они сыграли им на руку.
— Нет, нет, Лайдж. Я хорошо знал доктора Сартона, и голова у него была не повреждена. Это был он. — Комиссар смущенно прикоснулся к очкам, как будто он тоже вспомнил о своем злоключении, и добавил: — Я осмотрел его внимательно, очень внимательно.
— А что вы скажете о нем? — Бейли снова указал на Р. Дэниела. — Разве он не похож на доктора Сартона?
— Да, так же, как походила бы на него статуя.
— Не так уж трудно придать своему лицу бесстрастное, как у робота, выражение, комиссар. Предположим, вы видели развороченного бластером робота. Вы сказали, что внимательно осмотрели его. Достаточно ли внимательно, чтобы разглядеть, что собой представляла обугленная поверхность вокруг раны — обгоревшую органическую ткань или ее заменитель, скрывающий под собой металлическую конструкцию?
На лице комиссара появилась гримаса отвращения:
— Не делайте из себя посмешище! — воскликнул он.
Бейли повернулся к космониту.
— Согласны ли вы провести эксгумацию трупа, доктор Фастольф?
Фастольф улыбнулся.
— У меня не было бы никаких возражений, мистер Бейли, но дело в том, что мы не хороним наших умерших. Кремация — повсеместно распространенный у нас обычай.
— Весьма удобный, — пробормотал Бейли.
— Скажите, мистер Бейли, как вы пришли к этому столь неожиданному заключению? — спросил доктор Фастольф.
«Не сдается, — подумал Бейли. — Будет до конца начисто отрицать свою вину». Вслух он сказал:
— Это было довольно просто. Чтобы сымитировать робота, недостаточно надеть на лицо застывшую маску и начать говорить неестественно правильным языком. Ваша беда в том, что вы у себя на Внешних Мирах слишком привыкли к роботам. Вы начали относиться к ним почти так же, как к людям. Вы стали слепы к различиям. На Земле все иначе. Для нас робот — это всего лишь робот. Так вот, во-первых, Дэниел слишком человечен для робота. Когда я впервые встретил его, я подумал, что он — космонит. Мне было довольно трудно перестроиться, когда он сообщил, что он — робот. Да и как же иначе, ведь он на самом деле космонит, а не робот.
— Как я говорил вам, коллега Элайдж, — вмешался Р. Дэниел, нисколько не смущенный тем, что сам был темой обсуждения, — меня сконструировали для того, чтобы я временно мог занять место в человеческом обществе. Сходства с человеком добивались специально.
— Этим занимались настолько серьезно, что тщательно скопировали даже те части тела, которые обычно скрыты под одеждой? Настолько серьезно, что повторили те органы, которые у робота не будут выполнять никакой мыслимой функции?
— Откуда вам это известно? — спросил вдруг Эндерби.
Бейли покраснел:
— Я не мог не заметить в… туалетном блоке.
Было видно, как потрясло это известие комиссара.