Домом эти инопланетные кочевники называли свой лагерь. Также слово «дом» могло означать их континент — или чью-то палатку. Мне нравился их язык, поразительно сложный с учетом того, что состоял он всего из 1006 слов.
Кочующие пончики собирались в группы, по численности своей не превышающие расширенный клан, то есть тридцать восемь особей. Слишком много.
Прошлой зимой двенадцать из них умерли бы от голода, если бы я не вмешался. Я полетел к морю и обстрелял океан из импульсной пушки со своего катера. Рыбы, которую я затем собрал с поверхности, хватило на то, чтобы избавить их от гибели.
Если бы мои магистры пережили свой первый год полевых исследований, я не осмелился бы так нарушать правила. Моя карьера повисла бы на волоске по возвращении в Деймосский университет.
Хотя, возможно, я все равно сделал бы это — и к черту последствия. Надеюсь, что сделал бы. Профессиональная этика — это одно, но я все-таки родился и вырос марсианином. Мы гордимся тем, что марсиане — настоящие люди. А настоящие люди никогда не позволят своим питомцам умереть с голоду.
— К черту правила, — пробормотал я.
— Снова разговариваешь сам с собой, мохнатый? — спросил Старейшина Плавать.
Буквально он сказал только «снова разговариваешь, мохнатый».
Остальная часть предложения состояла из движений его четырехпалой руки.
Слово «старейшина» означало его положение как лидера клана. Настоящих дедов называли просто «родителями» — так же, как матерей, отцов и бабушек. А вот почему они всегда использовали глаголы в качестве имен, я так и не выяснил.
— Наверное, у меня снежное бешенство.
— Это происходит зимой, а не весной.
— Мохнатые — не пончики. Мы можем сходить с ума, когда захотим.
— Присоединишься к нашей охоте? Мы выходим завтра утром, с Бросать, Спать и детьми. — Он указал на кучку детишек, швырявших друг в друга экскрементами.
— Не маловаты ли они для охоты?
Я напрягся. Иногда пончики применяли детоубийство как один из способов ограничения своей популяции.
Старейшина поднял узкие плечи, показывая тем самым, что понял ход моих мыслей. Затем его большие пальцы хлопнули по мясистым ладоням — так пончики смеялись.
— Этим летом на фестивале старейшиной станет Бегать. Он с братьями заберет детей.
В результате из уравнения исчезнет дюжина ртов — вполне достаточно для того, чтобы клан Плавать пережил следующую зиму без потерь. Бегать был их лучшим охотником, хорошим кормильцем.
— Он останется Ходоком? — спросил я. — Или поведет их к океану? Бегать как-то провел целое лето с Морскими кланами, не так ли?
— Бегать сделает то, что сделает.
Только тогда я понял всю глупость своего вопроса. Клан не разделится до фестиваля, посвященного началу лета. А Морские пончики уже отплыли бы на север несколько месяцев назад, в своих костяных каноэ.
Я мысленно сделал себе заметку — спросить Бегать о его планах на будущее. Кланы Ходоков редко становились Морскими кланами, слишком многое приходилось им изучать. Бегать, впрочем, завел много друзей — это помогло бы переходу его клана.
Переквалификации его клана можно будет посвятить отдельную главу, прекрасную главу.
Меня поражало, как лодки, сделанные из костей и шкур, могут продержаться в океане достаточно долго, чтобы доставить путешественников на архипелаг богатых зеленью островов, находящихся в девятистах километрах от континента. Морские кланы сажали там несколько зерновых культур и пировали, охотясь за мириадами птиц, гнездившихся на островах. В конце лета они возвращались на континент, следуя сезонному изменению течений, вместе с тюленями. Там, во время осеннего фестиваля, они объединялись с Ходоками. На фестивале они торговали привезенной с островов древесиной, клубнями и засоленной птицей.
Ходоки после летнего фестиваля удалялись на сотни километров в глубь замерзшего континента в поисках других товаров — опалов, золотых самородков и железных метеоритов, питаясь тем временем мхом и жуками.
Третья ветвь пончиков населяла Пальцы — четыре полуострова на том же континенте. Пещерные пончики жили в туннелях, вырытых ими в толстых слоях древней пемзы. Там они добывали уголь и обрабатывали металл, снабжая своих кочевых собратьев инструментами и драгоценностями.
Об этом уникальном разделении труда можно будет написать целые тома, когда я вернусь в Деймосский университет. Я вздрогнул, подумав о том, что последний том, посвященный культуре пончиков, будет, вероятно, начинаться с панегирика и упоминания об их исчезновении. Их вымирание — всего лишь вопрос времени.
— На кого вы будете охотиться, Старейшина?
— На таа, — ответил он.
Так называли грызунов размером с собаку. Поскольку они обладали шестью ногами, то не походили ни на одно из знакомых мне животных, и я называл их местным именем. В вяленом виде их мясо имело недурной вкус.
— Я присоединюсь к вам, Старейшина.
Он попытался улыбнуться, подражая мне, но ему не хватало лицевых мышц. Настал мой черед понять его мысли. С моим пистолетом и биноклем охота будет удачной. Именно то, что нужно для клана после долгой голодной зимы.
* * *
У шлюза, ведущего в катер, меня ждала беременная. Ей приснился плохой сон, и она хотела потереть мою макушку на удачу.
— Я не верю в удачу, — проворчал я.
Удача, однако, была краеугольным камнем всей местной культуры. Если лопался ремень, на котором тащили салазки, если в небе появлялось облако необычной формы, если кто-нибудь ломал ногу — старики тут же собирались в кучку и начинали обсуждать причины невезения.
— Хорошее питание важнее удачи, — сказал я, просовывая руку в холодильник, находившийся в шлюзе, и доставая рыбу, завернутую в водоросли.
Она не поблагодарила меня за еду — это сулило бы ей невезение. К счастью, она не предложила и секс — традиционную благодарность за оказанную услугу.
Я попытался представить, как буду описывать половую жизнь пончиков. Обычно все они были мужчинами, но в середине зимы некоторые из них внезапно становились женщинами, и начинались оргии, длившиеся месяцами. Затем, за несколько месяцев до летнего фестиваля, женщины рожали и снова превращались в мужчин.
Предсказать, кто именно сменит пол, было практически невозможно — никакой закономерности в этом не просматривалось. Прежде чем Тамара Кил стала утиным ужином, моим студентам удалось найти необычные молекулы феромонов, но эти молекулы составляли лишь частичку биологического процесса.
Половая жизнь пончиков станет гвоздем моих первых статей, когда я вернусь в Деймосский университет. Такая «клубничка» сразу привлечет внимание к моим лекциям.
Жаль только, что это — самая скучная сторона их жизни.
* * *
Дюжина пончиков двигалась цепью, метрах в трех друг от друга. Каждый из них нес пару метательных дубин, с огромным трудом выточенных из утиных ребер.
Я осмотрел широкую равнину в бинокль. Под некоторыми камнями все еще лежал снег. На солнечных местах гнездился фиолетовый мох. Грызуны, на которых мы собирались охотиться, были травоядными и после долгой спячки обожали лакомиться весенним мхом.
По долине пробежал таа. Дети принялись метать дубинки, но промахнулись. Я выхватил пистолет и выстрелил, подражая стрелкам из старых вестернов, словно мне снова было пятнадцать. Таа упал.
— Неплохо для ста пяти…
Стоило похвастаться своим возрастом, как рука тут же начала дрожать. Она напомнила о том, что мне, несмотря на омоложение, уже не пятнадцать, и эта экспедиция станет для меня последней.
Несколько мелких таа прыгнули, собираясь укрыться за холмами. Спать вонзил острый конец своей дубинки в затылок одного из них, я подстрелил второго.
Шум вспугнул еще пятерых, но я их упустил. На пути грызунов оказалась парочка детей — те не промахнулись. Когда дети засмеялись, размахивая своими трофеями, я почувствовал себя еще старше.
— Что это? — спросил Старейшина. Сказал он только «это», предложение дополнили его руки.
Я поднял бинокль. Два пончика тащили сани и неслись так, словно за ними черти гнались. Я пробежал взглядом по их следам, ожидая увидеть голодную утку. Ничего. Я несколько раз выстрелил в вечную мерзлоту, привлекая их внимание. Беглецы повернулись к нам.
— Они напуганы, — заметил Старейшина, принимая властную позу.
Я сменил обойму, хотя оставалось еще восемь пуль, и пожалел, что не взял винтовку. Девять миллиметров — не лучший калибр против стаи злых уток.
Сани наткнулись на камень. Костяные полозья спружинили, затем раскололись. Сани перевернулись и закрутились, сметая пончиков, словно кегли. Одного из них придавило.
Мы рванулись к месту крушения. Убедившись, что уток поблизости нет, я осмотрел разбившиеся сани. Незнакомцы упаковали все свое имущество — гарпуны, копья и метательные дубины, палатку из тюленьих шкур, несколько мотков веревки из сыромятной кожи, зимние шапки и одеяла, две чаши из тюленьих черепов, каменную лампу с гравировкой, заменявшую им печь. Во время крушения лопнуло несколько тюленьих пузырей, в которых хранилось масло — теперь оно разбрызгалось во все стороны.
Экономичность их образа жизни потрясала. Я, отправляясь в этот мир, взял с собой девяносто тонн провизии и снаряжения, а пончик мог отправиться на Марс с шестьюдесятью килограммами, не забыв при этом ничего нужного.
С поясов беглецов свисали железные ножи — очевидно, нам попались богатые пончики.
— Каб, — с трудом выдохнул разбившийся пончик.
Второй пострадавший, пытавшийся вылезти из ремней, простонал:
— Каб.
Мне никогда раньше не доводилось слышать это слово. Но страх, исходящий от пончиков, почувствовал бы и слепой. Старейшина Плавать заглотил воздух, словно утопающий.
Я положил руку на пистолет и медленно обернулся, осматривая торф. Мест, где могло спрятаться достаточно крупное существо, было не так уж много.
— Что бы их ни преследовало, похоже, они от него убежали.
— От каба нельзя убежать, — прошептал Старейшина.
Спать склонился над разбившимся беглецом и посмотрел на Старейшину, сжавшего правую руку в кулак. Спать вытащил нож незнакомца и зарезал беднягу. К сожалению, это и было вершиной здешней медицины.
Старейшина выкрикнул приказ. Бросать поспешил к лагерю вместе с шестеркой самых младших детей. Спать собрал старших и перевернул сани. Незнакомец погрузил своего спутника сверху на их имущество. Затем пятеро подняли сани и потащили их на руках.
Я удивился, как быстро они смогли бежать с таким весом. «Быть может, — подумал я, — мне стоит называть их атлетами».
Старейшина смотрел на юг, метательные дубинки в его руках дрожали.
— Что такое каб?
— Один из Безымянных, — ответил он.
У пончиков была богатая мифология, но мне еще только предстояло расколоть этот орешек. Истории о богах передавались из уст в уста, из поколения в поколение. Всех своих богов они обобщенно называли Безымянными. Если назвать их иначе, боги могли явиться на зов, а их бесконечные капризы слишком часто приводили к неудачам.
Мифы открыли мне путь в их общество — ведь боги постоянно посещали местных, сопровождаемые сверхъестественными явлениями. Так что, когда мы приземлились рядом с лагерем пончиков, нас приняли за кучку Безымянных.
— Подожди, ты же только что назвал его имя. Как он может быть Безымянным?
— Подниматься сказал, что каб убил весь его клан.
— Кабы плохие?
— Такое мог спросить только мохнатый.
— Может, проверим их лагерь? Посмотрим, не осталось ли других выживших?
Необычное богатство беглецов вдруг вызвало у меня подозрение.
— А не могли ли они ограбить свой клан? Может, они солгали про каба, чтобы скрыть свое преступление?
Старейшина Плавать хрюкнул:
— Солгать про каба? — Он покачал головой. — Только мохнатый… — Он тронул мои волосы, свисающие из-под шапки. — Но кто-то и правда может нуждаться в нашей помощи.
— Где находится их лагерь?
— Возле озера. Два-три дня. -
Здорово, вот только здесь сотни этих озер. У пончиков был один весьма раздражающий обычай — они не использовали географических названий. Они могли пройти тысячу километров через снежную бурю и отклониться от цели всего на сантиметр, но рассказ о том, как попасть туда, занял бы целую вечность.
— Если покажешь дорогу, мы слетаем туда и обратно еще до темноты. К тому же, если этот каб — что-то вроде злого божества, мне потребуется винтовка. Есть у меня одна приносящая удачу молитва, для которой необходимы бронебойные патроны.
— Чем быстрее мы туда доберемся, тем лучше.
* * *
Пришельцы жили в ста километрах от нашего дома, в зимнем лагере. Палатки укрывали сверху куски льда, защищающие от бурь и холода. Озеро оказалось большим — наверняка они обосновались здесь, предчувствуя хороший улов. К тому же в двадцати километрах отсюда начинался океан.
Я приземлился в центре поселения. Надев варежки, я щелкнул предохранителем и прижал винтовку к себе. Каменистую почву между четырьмя холмами покрывало замерзшее озеро крови.
Старейшина указал на сушилку. Дерево, не обычная кость. Беглецы не были единственными богатыми членами клана — такие сушилки встречались редко. Впрочем, внимание Старейшины привлекло не это. У сушилки лежал ломоть мяса — жирный, серый с одной стороны. Не похоже на плоть ярко-зеленых тюленей.
— Кто-то здорово ободрал этих пончиков. Каннибалы?
— Не понимаю, — прошептал Старейшина. — Кабы убивают. Они нас не едят.
— Может, это сделали другие пончики? — В их мифологии хватало историй о каннибализме, вызванном зимним голодом.
— He весной. Что за напасть послали нам Безымянные?
Старейшина бормотал над куском мяса, а я ходил кругами. В семь палаток мог уместиться клан численностью в двадцать пять — тридцать пончиков, минус двое беглецов. Может быть, эти двое вернулись с охоты и увидели бойню? Я заглянул в одну из палаток. На полу, покрытом шкурами, лежало сломанное копье. Брызги крови отмечали то место, где кто-то расстался с жизнью. В носу защекотало от знакомого запаха.
Где их транспорт? Я нашел следы и пошел по ним. Прямо за поселением начинались колеи тринадцати саней. И еще там обнаружились следы ботинок.
— Пончики не носят ботинок, — я сглотнул. — Так же, как боги и демоны.
Следы вели на северо-восток, к океану.
— Значит, конец света все-таки начался.
* * *
Теров IV — уникальное явление среди тысяч обитаемых планет нашей Галактики. Обычно верхнюю ступень эволюционной лестницы занимает доминирующий вид, сумевший победить все остальные и подняться на вершину пищевой цепочки. На Терове из-за особенностей географии таких видов было два.
В северном полушарии, на континенте размером с Азию эволюционировали жившие на деревьях существа, похожие на орангутангов. Они создали цивилизацию, аналогичную по уровню технического развития земному девятнадцатому веку. А по своему политическому устройству раздражительные ракены так и не ушли дальше городов-государств. Сотня Спарт — их национальным спортом до сих пор оставалась война. К счастью для пончиков, ракены обладали тяжелой костью и малым количеством жира и потому не умели плавать. Они тонули, как камни, и это не вдохновляло их на путешествия через океан, двенадцать тысяч километров которого отделяло ракенов от южного континента.
Изучением ракенов занимались три отдельные университетские команды, и все члены экспедиции были убиты. Некоторых пытали, желая получить информацию о новых технологиях. В результате обе Торговые Комиссии запретили дальнейшие исследования в этом направлении.
Катастрофа назревала уже давно: рано или поздно ракены двинули бы морем на юг. Их любовь к войнам в сочетании с технологиями означала для культуры пончиков смерть.
«Но зачем, черт возьми, они зажарили пончиков?» — спрашивал я сам себя.
Ракены славились тем, что калечили пленников, но я никогда не слышал, чтобы они съедали своих врагов.