Рэй Брэдбери
Перевод с англ. Л. Терехиной, А. Молокина
С полчаса они торчали в сторожке у привратника. Бутылка доброго вина переходила из рук в руки. Наконец привратника отнесли в постель. В шесть вечера они крадучись пробирались по тропинке к огромному дому со светящимся мягким светом окном.
- Вот оно, это место, - сказал Риордан.
- Что ты имеешь в виду, черт побери? - гаркнул Кэйси и мягко добавил: - Мы смотрим на него всю жизнь.
- Конечно, - сказал Келли. - Но при этом Горе-Злосчастье все время было с нами, а теперь это место выглядит совсем по-другому. Безобидная елочная игрушка, упавшая в снег.
Именно таким и показался этот дом каждому из четырнадцати подбирающихся к нему мужчин. Этот огромный загородный дом, целая усадьба, театр, подмостки и декорации для мистерии, раскинувшиеся в весенней ночи на отлогих склонах.
- Ты не забыл спички? - спросил Келли.
- Забыл? За кого ты меня принимаешь.
- Взял ли, вот и все, что спросил.
Кейси стал искать. Вывернув карманы костюма, он выругался и сказал:
- Не взял. Вот черт... Ладно, там у них найдутся спички. Займем несколько штук. Пошли.
По дороге Тимолти споткнулся и упал.
- Ради Бога, Тимолти, - взмолился Нолан. - Ну где романтизм? И это в разгар Великого Пасхального Мятежа! Ведь нужно сделать все так, чтобы через несколько лет было о чем рассказывать в трактире. А твое плюханье задницей в сугроб никак не соответствует переживаемому нами моменту, моменту Мятежа, верно ведь?
Тимолти, вылезая из сугроба, представил себе эту картину и кивнул:
- Я буду следить за своими манерами.
- Молчите вы! Вот мы и на месте, - шикнул на Риордан.
- Иисусе! Да перестань ты говорить такие вещи, вроде "вот это место", "вот мы и здесь"! - воскликнул Кэйси. - Видим мы этот чертов дом. И что мы делаем дальше?
- Уничтожим его? - предложил Мэрфи.
- Ты не только глуп, но еще и несносен, - сказал Кэйси. Конечно, мы его уничтожим, но не с бухты-барахты... Сначала - наметки и планы.
- Там, в таверне Хики, все казалось довольно простым, подал голос Мэрфи. - Мы хотели просто заявиться сюда и стереть этот дом с лица земли. Когда я вижу, что моя жена толстеет и толстеет, так, что уже меня перетолстела, мне просто необходимо что-нибудь разнести.
- По-моему, - сказал Тимолти, делая глоток из бутылки, мы идем, стучим в дверь и спрашиваем разрешения.
- Разрешения! - хмыкнул Мэрфи. - Тошно будет смотреть, как ты драпаешь, только пятки засверкают. Мы...
Внезапно дверь широко распахнулась, отбросив его назад. В ночь вышел мужчина.
- Послушайте, - раздался мягкий голос, - нельзя ли потише. Хозяйка усадьбы отдыхает перед тем, как мы отправимся в Дублин на рождество и...
Мужчины, попав в полосу яркого света, падающего из двери, сощурились и отступили, приподнимая шапки.
- Это вы, лорд Килготтен?
- Да, - ответил мужчина, стоящий в дверном проеме.
- Мы постараемся говорить тише, - сказал Тимолти, улыбаясь, сама любезность.
- Просим прощения, ваша светлость.
- Мы будем говорить тише, ваша светлость. - Кэйси хлопнул себя по лбу.
- Что мы несем! Почему никто не придержал дверь, пока он там стоял?
- Он нас ошарашил, вот почему. Он появился неожиданно. Я хочу сказать, мы ведь здесь ничего не делали, верно?
- Мы слишком громко разговаривали, - предположил Тимолти.
- Ну и разговаривали, что из этого, черт возьми? - сказал Кэйси. - Да этот фигов лорд вышел из нашей же среды!
- Ш-ш-ш, не так громко, - сказал Тимолти.
Кэйси понизил голос:
- Давай подкрадемся к двери и...
- А что толку, - сказал Нолан. - Теперь он все равно знает, что мы здесь.
- Подкрадемся к двери, - повторил Кэйси, оскалившись, - и вышибем ее.
Дверь снова отворилась.
На порог упала тень хозяина, и мягкий терпеливый болезненный голос спросил:
- Послушайте, что же вы все-таки тут делаете?
- Ваша светлость, здесь... - начал было Кэйси и осекся, побледнев.
- Мы пришли, - выпалил Мэрфи, - мы пришли... чтобы спалить этот дом!
С минуты его светлость смотрел на мужчину, на снег; рука спокойно лежала на дверной ручке. Он закрыл глаза, подумал, после молчаливой борьбы справился с дергающимися веками обоих глаз, а потом произнес:
- Гм-м, в таком случае, вы уж лучше войдите.
Мужчины ответили, что это было бы здорово, замечательно, то, что надо, и уже двинулись было вперед, когда Кэйси заорал: "Стойте!" А потом обратился к человеку в дверном проеме:
- Мы войдем, когда придем в норму и будем готовы.
- Очень хорошо, - сказал старик. - Я оставлю дверь незапертой, и когда вы решите, что пора, входите. Я буду в библиотеке.
Оставив дверь приоткрытой на полдюйма, старик удалился, А Тимолти воскликнул:
- Когда мы будем готовы? Господи Иисусе, да когда мы будем готовы больше, чем сейчас? Прочь с дороги, Кэйси!
И все они вбежали на крыльцо.
Услышав шум, его светлость обернулся, чтобы взглянуть на них, и они увидели его лицо. Это было мягкое лицо, которое нельзя было назвать недружелюбным; лицо, как у старого гончего пса, видевшего много охот, много убитых лис и столько же удравших, который раньше хорошо бегал, а теперь на старости лет приобрел мягкую, шаркающую походку.
- Джентльмены, вытирайте, пожалуйста, ноги.
- Уже вытерли. - И все аккуратно стряхнули с туфель снег и грязь.
- Сюда, - сказал его светлость, отступая в сторону. Его прозрачные бледные глаза тонули в морщинках и складках слишком много лет он пил бренди - щеки яркие, как вишневое вино.
- Я принесу всем выпить, и мы посмотрим, что можно сделать с этим вашим... как вы выразились... поджогом усадьбы.
- Вы - само благоразумие, - восхищался Тимолти, следуя за лордом Килготтеном в библиотеку, где хозяин всем налил виски.
- Джентльмены, - старческие кости утонули в глубоком кресле с подголовником, - джентльмены, выпьем.
- Мы не будем, - сказал Кэйси.
- Не будем? - задохнулись все вокруг, сжимая в руках бокалы.
- Мы совершаем здравый поступок и должны быть в здравом уме, - сказал Кэйси, стараясь не встречаться с ними взглядом.
- Кого мы слушаем? - спросил Риордан. - Его светлость или Кэйси? - В ответ все поставили пустые бокалы на стол и начали кашлять и задыхаться. Лица их налились красным, что, безусловно являлось свидетельством мужества. Они повернулись к Кэйси, и разница стала еще заметней. Кэйси залпом выпил вино, чтобы не отставать от товарищей.
Старик между тем потягивал виски, и что-то простое и спокойное в его манере пить словно отшвырнуло их дублинскую бухту и захлестнуло волнами. Они барахтались, пока Кэйси не спросил:
- Ваша светлость, вы слышали что-нибудь о Горе-Злосчастье? Я имею в виду не Кайзеровскую войну на море, а наше собственное великое Горе-Злосчастье и Мятеж, который захватил даже наш город, наш трактир, а теперь вот и особняк.
- Множество тревожащих обстоятельств доказывают, что сейчас неблагополучные времена, - сказал его светлость. - Я хочу сказать, что чему быть, того не миновать. Я знаю всех вас. Вы на меня работали. Я думаю, что достаточно вам заплатил.
- В этом нет сомнения, ваша светлость. - Кэйси выступил вперед. - Но старым порядкам приходит конец, и мы уже слышали о том, как старые дома под Тарой и крупные поместья под Килламандрой пылают во имя независимости.
- Чьей независимости? - спросил старик, смягчившись. Моей? Во имя освобождения от обязанностей по домашнему хозяйству? Ведь мы с женой носимся по этому дому с быстротой воды в унитазе. Или... впрочем, продолжайте. Когда бы вы хотели сжечь этот особняк?
- Если это не очень побеспокоит вас, сэр, то прямо сейчас, - сказал Тимолти.
Старик, казалось, еще глубже погрузился в кресло.
- Ну, милые мои! - сказал он.
- Конечно, если это неудобно, мы можем прийти попозже, быстро произнес Нолан.
- Попозже! Что вы мелете? - воскликнул Кэйси.
- Мне очень жаль, но, пожалуйста, позвольте я все вам объясню. Леди Килготтен сейчас спит, и мы ожидаем знакомых, которые отвезут нас в Дублин на премьеру пьесы Синга.
- Это чертовски хороший писатель, - сказал Нолан, - и...
- Отойдите! - приказал Кэйси.
Люди отступили назад. Его светлость продолжал говорить голосом хрупким, как у мотылька:
- Мы планировали устроить здесь ответный обед на десять персон. Я надеюсь, вы позволите нам подготовиться к завтрашнему вечеру?
- Нет, - отрезал Кэйси.
- Подождите! - возразили остальные.
- Поджог - это само собой. - сказал Тимолти. - Но надо же поступать разумно. Я хочу сказать, что вот они собрались в театр, а не увидеть пьесу - это ужасно. К тому же обед приготовлен, не пропадать же ему, уж лучше все съесть. И гости придут. Будет трудно их всех заранее предупредить.
- Именно об этом я и думал, - сказал его светлость.
- Да, я знаю! - воскликнул Кэйси, скользя руками по щекам, скулам, губам, закрывая глаза и растерянно отвернувшись, - Знаю я, но поджоги не откладывают, их нельзя перенести, это же не чаепитие, черт побери, их нужно делать, когда задумано, вовремя.
- Вот и делай, если спички не забыл, - пробурчал Риордан. Кэйси аж взвился, казалось, он вот-вот ударит Риордана, но вовремя сообразил, что тот, в сущности, прав.
- Кроме всего прочего, - заметил Нолан, - та мисс наверху, она замечательная леди, и было бы несправедливо лишать ее в эту ночь развлечений и отдыха.
- Вы очень любезны. - Его светлость наполнил ему бокал.
- Давайте проголосуем, - предложил Нолан.
- Дьявол, - прорычал Кэйси. - Я наперед знаю результаты голосования. Всех устроит завтрашняя ночь, черт бы ее подрал.
- Благодарю вас, - произнес старый лорд Килготтен. - На кухне для вас будет приготовлена холодная вырезка. Вы сначала зайдите туда, может быть, вы будете голодны, а ведь работа предстоит нелегкая. Приходите завтра, скажем, часов в восемь вечера. К тому времени я увезу леди Кирготтен в Дублин в отель. Я не хочу, чтобы она заранее узнала, что ее дома больше не будет.
- Господи, да вы настоящий христианин, - пробормотал Риордан.
- Давайте не будем об этом особенно говорить, - сказал старик. - Я уже считаю все это совершившимся фактом, а я не склонен жалеть о прошлом никогда, джентльмены.
Он поднялся. Подобно старому слепому пастуху, пасущему своих агнцев, он удалился в холл, а за ним, семеня мелкими шажками, последовало разбежавшееся, но благополучно собравшееся вновь стадо.
Уже почти у дверей лорд Килготтен краем затуманенного старческого глаза как будто заметил нечто и остановился. Он повернулся и задумчиво уставился на портрет итальянского дворянина.
Чем дольше он смотрел, тем заметнее было, как у него дергаются веки, а губы шевелятся, словно произносят непонятные никому слова.
Наконец Нолан не выдержал и спросил:
- Что это, ваша светлость?
- Я вот только подумал, любите вы Ирландию или нет.
- Праведный Боже, конечно, да! - хором ответили все. Разве нужно об этом спрашивать?
- Я тоже, - приветливо молвил старик. - А любите ли вы то, что в ней есть, то, что существует на ее земле, ее достояние?
- Что толку об этом говорить, - ответили все.
- Тогда меня вот что беспокоит. Вот портрет кисти Ван-Дейка. Он очень старый, очень хороший, уникальный и дорогой. Это, джентльмены, наше национальное достояние.
- Это что, взаправду так? - спросили они и сгрудились вокруг портрета.
- Господи, это прекрасная работа, - сказал Тимолти.
- Лицо-то какое, - заметил Нолан.
- Смотрите-ка, его маленькие глазки, кажется, так и следят за вами, - сказал Нолан.
- Они простодушны, - сказали все.
Они уж было собрались отойти, когда его светлость спросил:
- Понимаете ли вы, что все это принадлежит не мне, не вам, а только всем людям, как драгоценнейшее наследие? А завтра ночью оно будет потеряно навеки.
Все так и замерли с разинутыми ртами. Раньше это не приходило им в голову.
- Упаси Боже, - воскликнул Тимолти. - Мы никак этого не допустим.
- Мы сначала вынесем это из дома, - сказал Риордан.
- Остановитесь! - воскликнул Кэйси.
- Спасибо, - сказал его светлость. - Но куда вы все это денете? Ветер разорвет все это в клочья, они зразу размокнут под дождем, расслоятся от града. Нет, нет, пусть уж лучше сгорят сразу.
- Ничего подобного. - сказал Тимолти, - я возьму его к себе домой.
- А когда эта вся грызня кончится, - сказал его светлость, - вы передадите этот ценный дар искусства и красоты прошедших времен в руки нового правительства?
- Я позабочусь о каждом из этих произведений искусств, сказал Тимолти.
А Кэйси посмотрел на огромное полотно и сказал:
- Сколько же это чудовище может весить?
- Я думаю, - еле слышно произнес старик, - от семидесяти до ста фунтов.