«Если опоздаю к восьми, когда Тобор должен получить сигнал к возобновлению испытаний, тогда все, крышка, — подумал Суровцев. — Аксен едва ли сумеет переубедить Коновницына».
Сзади послышался слабый шум — так шелестят ветви, когда их осторожно раздвигают. Иван обернулся. В темных недрах тайги что-то шевелилось, надвигаясь на него.
Это было огромное и странное создание. В редеющей мгле угадывалось некое подобие узкой башни, высота которой превышала, пожалуй, десяток метров. Башня опиралась на платформу, контуры которой терялись в предутреннем тумане, стлавшемся у самой земли. Башня слегка покачивалась из стороны в сторону, словно голова змеи перед броском.
Суровцев помотал головой, однако видение не исчезло. Хуже того, движущееся нечто продолжало к нему приближаться. Тогда Иван сжал в кулаке калькулятор, словно оружие, и шагнул навстречу чудищу.
— Ты кто? — послышался резкий, нечеловеческий голос, лишенный каких бы то ни было интонаций, когда расстояние между ними сократилось до нескольких метров.
Суровцев растерялся.
— Я? Человек…
— Это я вижу, — прозвучал откуда-то из недр то ли существа, то ли машины отрывистый голос. — Однако вид твой необычен, человек.
— Пожалуй, — согласился Иван, бросив на себя критический взгляд, и поправил подвернувшуюся на бегу штанину.
Теперь они стояли друг против друга, и Суровцев получил возможность рассмотреть получше удивительный феномен, который пока, к счастью, не проявлял никаких признаков агрессивности. Покачивающаяся башня высотой с трехэтажный дом, которая напоминала шею жирафа, увенчивалась узкой головой. Длинная пасть, приоткрывшись, обнажила такие ровные и острые зубы, что Суровцев непроизвольно сделал шаг назад.
Существо повело шеей и, приподняв голову, легко перекусило засохшую ветку кедрача толщиной с руку Ивана. Ветка с хрустом упала на землю.
В голове Суровцева мелькали мысли, одна нелепее другой.
Он рассмотрел, что вибрирующая платформа, образующая, так сказать, туловище чудища, опирается не на колеса, а на целую систему гибких щупалец. «Как у Тобора», — подумал он.
Иван машинально глянул на часы. Половина восьмого. До Аксена за оставшиеся полчаса он едва ли успеет добраться, разве что случится нечто сверхъестественное. А что может быть сверхъестественнее, чем вот это длинношеее чудище, которое меланхолически покачивает головой?..
Неожиданно голос произнес:
— Я знаю тебя, человек.
— Вот как! Кто же я? — спросил Суровцев, решивший ничему не удивляться.
— Ты — старший инженер-воспитатель Зеленого городка. Тобор зовет тебя Ив.
— Ты и Тобора знаешь?
— Мы с ним — братья по биосинтезу, — произнес голос не без достоинства.
Суровцев воскликнул:
— Кто же ты, черт возьми?!
— Докладываю, человек, — отрапортовало чудище заученным тоном. — Я — белковая система № 214787, серии РМ, узкого профиля, предназначенная для работ, связанных с очисткой леса, а также…
— Стоп! — сказал Суровцев. — Почему же я тебя не знаю?
— Потому что я находился в биолаборатории, и информацию о внешнем мире получал от наладчика. Сегодня мой первый выход на объект работы, — с важностью ответило чудище. Впрочем, важность в его голосе, как и прочие оттенки тона, Суровцеву, конечно же, явно померещилась. Голос, которым изъяснялась с ним белковая система, был сух и бесстрастен. Белковым узкой специализации, как известно, программировать эмоции ни к чему.
Ну и ну! Продукцию родимого ИСС не узнал!
Иван в растерянности выронил калькулятор, чудище подобрало его щупальцем и молча протянуло владельцу. И тут Суровцева осенило — второй раз за последние несколько часов.
— Послушай, серия РМ, — сказал он. — Мне нужно как можно быстрее выбраться из тайги. Скажи, каков кратчайший путь до учебного центра?
— Ты должен двигаться в том направлении, — указало чудище щупальцем. Суровцев собирался идти совсем в другую сторону.
— Сколько отсюда до учебного центра?
— Если путь измерять по прямой, а расстояние исчислять в километрах… — начала машина бесстрастным своим тоном, но Суровцев уже не слушал ее.
А что, если…
Оборвав машину на полуслове, Иван вскочил на мягкую, прогнувшуюся под ним платформу и выкрикнул:
— Дуй в учебный центр!.. К крайнему коттеджу, который за гостиницей, на самом отшибе.
Машина, однако, не двигалась с места. Белковая система не подчиняется команде человека?.. Такое в практике Суровцева еще не встречалось.
— Ну… — выдохнул Иван и почувствовал, как у него перехватило дыхание.
— Дуй?.. — негромко воспроизвела его команду машина, и в голосе ее впервые явственно послышались нотки растерянности.
— Ах ты, господи! — воскликнул Суровцев. — Ну беги, скачи, прыгай или, если тебе понятней, перемещайся в учебный центр с максимально возможной скоростью!
— Но мое задание…
— Всю ответственность я беру на себя, серия РМ, — поспешно перебил Суровцев. Что-что, а обращаться с белковыми системами он умел.
Машина тут же скакнула вперед, да так, что Иван едва удержался, обхватив шею-башню. Голова чудища, пригнувшись, извивалась меж стволов, как бы прокладывая путь.
Да, белковую машину узкой специализации конструкторы и биологи отнюдь не предназначали на роль скаковой лошади. Истину эту Суровцев постиг с первых нее секунд. Его жутко трясло, а ветви деревьев, как Иван ни изворачивался, прячась за мощную шею, пребольно хлестали его.
Вскоре лес начал редеть, и наконец показалась поляна, за которой, облитый разгоревшимся рассветом, белел знакомый коттедж.
— Стой, серия! — велел Суровцев, и аппарат послушно остановился.
Суровцев спрыгнул с платформы на траву, прихваченную утренним инеем, и побежал к дому, махнув рукой машине, чтобы она возвращалась в лес.
До восьми оставалось совсем немного.
Дверь в комнату Акима Ксенофонтовича оказалась прикрытой. Суровцев осторожно постучал в филенку — пластик скрадывал звук, потом подергал ручку — дверь не поддавалась. Он переметнулся к окну, заглянул в комнату. Аксен, разметавшись, спал на диване. Клетчатый плед сполз на пол.
Видимо, Петрашевский лег спать совсем недавно — на тумбочке в изголовье еще дымилась чашка чаю или кофе.
Суровцев забарабанил в окно, но Аким Ксенофонтович даже не пошевелился.
Тогда Иван обернул руку курткой и высадил стекло. Осколки со звоном посыпались внутрь, на пол комнаты. Он перелез через подоконник, подошел к постели и затряс Акима Ксенофонтовича за плечо:
— Вставайте, шеф!
Петрашевский никак не мог прийти в себя, и Суровцев понял, что нужно любыми средствами как можно быстрее вывести его из этого состояния. Иначе Аким Ксенофонтович просто не сумеет сразу воспринять цепь умозаключений и лавину формул, которую Ивану не терпелось опрокинуть на него.
— В Зеленом городке высадились космические пришельцы, — громко произнес Суровцев.
Петрашевский сел.
— Голубчик, глотните роды… — сказал он сиплым после сна голосом, протирая глаза.
«Клюнуло!» — отметил Суровцев.
— Я на одном из пришельцев только что приехал сюда верхом, — продолжал он.
— Разве вы не спали в соседней комнате?
— Я всю ночь провел в тайге.
— Ясное дело, в тайге, где же еще? А я за расчетами, только бесплодными… А сейчас, батенька, идите-ка к себе и отдыхайте как следует, поскольку спешить нам, увы, некуда. Вы переутомились, на вас лица нет…
— Вот-вот, переутомился! В этом самом переутомлении — вся суть!..
Иван схватил Петрашевского за руку и выпалил:
— Аким Ксенофонтович! Вчерашней загадки Тобора больше не существует!..
Петрашевский посмотрел на его взволнованное лицо и произнес:
— Ну-ка, голубчик, — давайте по порядку. Да поживее.
Суровцев вытащил из кармана калькулятор и, перемежая рассказ формулами, вызываемыми на мембране счетно-решающего устройства, принялся излагать свое открытие.
Аким Ксенофонтович сосредоточенно слушал, опустив босые ноги на пол. Поначалу он поглядывал на своего молодого заместителя скептически, заполняя своим скептическим «гм-гм» каждую паузу, однако быстро проникся железной логикой вывода и, когда Иван умолк, воскликнул:
— Когда вы это успели?
— Ночью.
— Да тут на добрую неделю кропотливой работы, и то если знать основную идею!
— Ее-то я угадал.
— А как именно, простите?
— Мне помог четвертый закон Ньютона.
— Но у Ньютона только три закона… — растерянно проговорил Петрашевский.
— Так и я думал до недавнего времени.
Шеф погрозил пальцем:
— Не морочьте голову, Ваня.
После чего не мешкая включил экран видеофона. Когда глубина его налилась пульсирующей грозовой синью, Петрашевский нажал клавишу всеобщей связи и медленно, как показалось Суровцеву, чуть театрально произнес:
— Всем, всем, всем!.. Испытания Тобора возобновляются. Всех, имеющих отношение к экзамену, попрошу срочно собраться в сферозале.
Дав отбой, Аким Ксенофонтович подмигнул Суровцеву:
— Ну теперь ждите бури!
Он не ошибся. Иван не успел себя хоть чуть-чуть привести в порядок после ночных приключений, как на экране показалось нахмуренное лицо Коновницына.
— Что это значит, Аким Ксенофонтович? — спросил он. — Вы нарушаете наш договор.
— Выслушайте меня…
— Мы почти всю ночь общались, — раздраженно перебил Коновницын. — И хотя с трудом, но выработали единую точку зрения. Что же вы делаете?
— У нас появились новые данные, связанные с Тобором. Мы выяснили, почему вчера он вел себя так странно.
— С потолка они, что ли, свалились, новые данные? — резко перебил Коновницын.
Чем больше волновался Коновницын, тем спокойнее становился Петрашевский.
— Почему с потолка? В окно влетели, — ответил он, бросив при этом взгляд на выбитое стекло.
— Мне не до шуток.
— Я никогда в жизни не был так серьезен, Сергей Сергеевич, — покачал головой Петрашевский. — И советую поторопиться. А то все хорошие места в зале займут.
— Данные убедительные?
— Встретимся — расскажу.
— Вы хоть понимаете, Аким Ксенофонтович, какую ответственность берете на себя? — воскликнул Коновницын.
— Как не понимать.
— Еще вопрос: разве ваши сотрудники входили ночью в контакт с Тобором?
Петрашевский улыбнулся.
— Нет, конечно, — сказал он. — По положению любой контакт с белковой системой во время экзамена исключен.
— В таком случае какое значение могут иметь все ваши новые данные? Изъяны-то у Тобора остались.
— В том-то и дело, что нет. Сегодня перед нами должен предстать Тобор, которого вы, Сергей Сергеевич, не узнаете!..
Слушая торопливую перепалку двух корифеев биокибернетики, Суровцев представил себе, как в эти самые минуты на улицах, площадях, просеках, учебных полигонах, в лабораториях, библиотеках, аудиториях — по всей огромной территории, именуемой Зеленым городком, — собираются перед экранами инфоров группы возбужденных и недоумевающих людей.
Еще бы! Ведь сейчас в руках их двоих — судьба детища института, Тобора, которым городок жил и гордился не один год.
Когда экран погас, Петрашевский с кряхтеньем нагнулся п принялся шарить под диваном.
— Что вы ищете? — спросил Суровцев.
— Что, что… — проворчал Аким Ксенофонтович, продолжая искать на ощупь. — Где-то туфли тут были.
— Они на вас.
— А я не для себя, батенька. Не идти же вам босым; в самом деле. Да еще на такой представительный форум!
Иван опустил глаза и только тут вспомнил, что оставил обувь на берегу.
Петрашевский достал туфли, смахнул с них пыль и протянул Суровцеву:
— Быстренько надевайте. Да не спите, не спите, голубчик! Спать надо по ночам, а не шастать по тайге… Гм! Ну-ка, живо смойте кровь со щеки! Откуда она у вас?
— Веткой, наверно, оцарапал, когда на платформе мчался, — сказал Иван. Так и не пришлось ему отдохнуть…
— Постарайтесь принять пристойный вид. Не то вас, чего доброго, самого за космического пришельца примут.
Они вышли и заторопились к залу. Суровцев несколько раз оглядывался на стену осенней тайги, пока она не исчезла за поворотом аллеи.
Да, он полюбил тайгу за годы пребывания в Зеленом. И она отплатила ему тем же. Разве не тайге, не чистой ее речке обязан он нынешним своим открытием?..
Аким Ксенофонтович торопливо шагал рядом, отчужденный, погруженный в какие-то свои мысли. «Сильно сдал Аксен, — подумал Суровцев, посмотрев на его заострившиеся черты, — Трудно ему вчерашний день достался. Потруднее, наверное, чем всем остальным».
Сердце Ивана сжало сомнение. Петрашевский, не задумываясь, взял всю ответственность за возобновление испытаний на себя. Он поверил в расчеты Суровцева. А что, если они окажутся ошибочными и Тобор погибнет на первом же препятствии?..
Утренние аллеи становились с каждой минутой многолюдней. Все торопились в одну сторону.
К ним пробился альпинист, как всегда, розовощекий и подтянутый. Он поклонился Акиму Ксенофонтовичу и пожал руку Суровцеву.
— Медведь ты, Костя, — поморщился Иван, потрясая слипшимися пальцами.
— С кем поведешься, — откликнулся весело альпинист.
— Это с кем вы, собственно, водитесь? — полюбопытствовал Петрашевский.
— С Тобором, ясное дело! — сказал Костя.
Они вышли на аллею, ведущую к куполу.
— Отдохнул за ночь, Вано? — окликнул Суровцева кто-то из вестибулярников.
— Как сказать… — процедил тот, пожав плечами. Ему не хотелось ни с кем говорить, он и сам, подобно Тобору, чувствовал себя, словно студент перед решающим экзаменом.
Костя взял под руку приотставшего Суровцева и сказал вполголоса:
— Зря я, выходит, волновался, что экзамен Тобора приостановят.
— Выходит, зря, — согласился Иван.
У входа образовалась толпа, пришлось приостановиться.
— У меня есть идея, — сказал Костя, обращаясь к Петрашевскому и Суровцеву. — Давайте после испытания сразу махнем ко мне в гости?
— Поистине, вы фонтан идей, Константин Дмитриевич, — восхитился Петрашевский. — Что ж, я думаю, хорошее дело нет смысла откладывать. А. вы как считаете, Иван Васильевич?
— Испытания еще не кончены, — буркнул Суровцев. — Чего загадывать?
— Поменьше волнений, коллега, — посоветовал Петрашевский и обратился к Косте: — Ну как, подумали о моем вчерашнем предложении?
Костя смутился.
— Не решил еще, Аким Ксенофонтович, — признался он. — Тут подумать надо, все обмозговать. А времени на ото маловато было — спал как убитый. Отдыхал на всю катушку…
При последних словах Кости Иван оживился.
— Отдыхал! — повторил он. — А знаешь, дружище, я должен поблагодарить тебя.
— За что?
— За то, что ты вчера подкинул мысль, которая здорово помогла мне. Весь вечер она торчала у меня в голове, как заноза.
— Не знаю, о чем ты.
— Разве не ты сказал под конец испытаний, что Тобору необходим отдых, как и человеку?
— Верно, верно, припоминаю, — подтвердил Аким Ксенофонтович. — Именно Константин Дмитриевич высказал эту мысль первым, хотя, возможно, и не сознавал всей ее ценности.
Костя переводил взгляд с одного на другого: уж не разыгрывают ли? Однако лица его собеседников были серьезны.
— А что дает эта мысль? — спросил он.
— Потом, Костя, потом, — нетерпеливо произнес Суровцев, протискиваясь наконец в дверь.
Едва Иван глянул на экран, у него отлегло от сердца: бег Тобора был обычным — упругим, резвым, размашистым. Бег, представляющий собой непрерывную цепь прыжков, и каждый из них производился в точном соответствии со сложной и тонкой легкоатлетической наукой, которая впитала в себя все достижения спортсменов — с древнейших времен до наших…
«Интересно, сколько при такой скорости остается Тобору до первого препятствия?» — подумал Суровцев. Он хотел было вытащить калькулятор, чтобы прикинуть, но Петрашевский угадал его мысль и сказал:
— Думаю, до болота ему бежать минут десять, никак не меньше.
Те, кто слышал утренний разговор Петрашевского с Коновницыным, нет-нет да и поглядывали на директора проекта «Тобор», ожидая разъяснений.
Каждого, конечно, интересовало: чем объяснить быструю метаморфозу Тобора? Куда девались его вялость, замедленность в движениях, которые вчера так взволновали все»? Каким образом вновь обрел он обычную свою форму? Даже на травмированное вчера щупальце Тобор теперь почти не припадал.