- Папус! - Азраил пнул юношу в бок. - Умерь свой пыл! Не время!
- Твой… учитель, - Конрад произнёс последнее слово с какой-то злой иронией, - говорит дело, Папус. Вам и так предъявляется обвинение в довольно таки тяжких преступлениях. И нападение на служителей Святой Матери нашей Церкви далеко не самое опасное.
- Святая… Мать-ваша-Церковь, - отдельно, нарочито медленно и злобно произнёс слова юноша, - сама напала на нас. Без причины. Испугались ослика…
- А вот здесь уже следует второе ваше преступление, - не обратил внимания на колкость отец Конрад. - Приручение одержимого животного и использование его против служителей Церкви. Вдобавок - проникновение в запрещённую для вас зону. Суд уже состоялся.
- Без нас??! - Папус подался вперёд с такой силой, что казалось, будто он и не сам встаёт, а тянет его кто-то.
- А зачем вы нам!? Свидетелей ваших преступлений и без того хватает. И все они, как один, подтверждают ваше причастие к преступному использованию чёрной магии. Приговор уже вынесен. Вас подвергнут публичной казни на центральной городской площади. По двести ударов плетью каждому. Скажите спасибо, - отец Конрад наклонился к Папусу, - что рядом находится ваша хвалёная Академия. А иначе я применил бы более подходящее, с моей точки зрения, наказание.
- Как к нашему ослу?
- Как к вашему ослу.
Отец Конрад резко встал с табурета и направился к выходу. Экзекутор нагнулся за табуретом и, взглянув в лицо Папусу, ухмыльнулся:
- Это я оглушил тебя, - медленно, со смаком проговорил он. Потом он, вроде, даже собирался плюнуть в лицо Папусу, и для этого ему потребовалось чуть запрокинуть голову и выпустить из виду ноги юноши… Хруст ломаемых костей возвестил о том, что табурет врезался в челюсть потерявшего бдительность экзекутора. Как это произошло, никто увидеть не успел. Только отец Конрад, обернувшись на стоны зажимавшего окровавленное лицо слугу, заметил, что ноги Папуса слегка изменили положение. Инквизитор до хруста сжал кулаки, но из камеры вышел, не сказав и не сделав ничего.
- Паупс, - укоризненно вздохнул милорд Азраил. - Положениеце у нас с тобой паршивое. А вот настроение - ещё хуже. Сейчас бы послушать твой сон.
- Какой сон? Зачем? - удивился Папус.
- Ну, ты же говорил, что он забавный, "как коза на льду". Посмеялись бы вместе.
- Сон? - Папус пожал плечами. Чего порой не взбредёт в голову старику. Но потом: - Стойте. Сон! Ведь это ключ! У Вас, учитель бывали когда-нибудь вещие сны?
- Нет, я не занимаюсь предсказанием будущего. А у тебя что, были?
- Сомневаюсь. Но этот… Вы видели мои конспекты по некромантии?
- Снова - нет. Это ведь не моя тетрадь, и я не знаю, что успел там записать нового наш друг, который отдал тебе ту тетрадь. Хотя, лекции Даэнура…
- Там была одна схема, изображавшая какой-то странный ритуал с использованием младенца.
- Младенца? - учитель задумался, но потом его лицо просияло: - Постой, я кажется, понимаю. А что было во сне?
- Младенец. В точности, как на рисунке в моей тетради. Он плакал, а слёзы его были какие-то ненормальные.
- Боги, - прошептал Азраил. - Я вспомнил. Рисунок был вшит в тетрадь, так? - Папус кивнул. - Тот некромант украл его из библиотеки отца Мариуса, главы Инквизиции. Я видел эту схему. Тогда мне показалось, что смысла и пользы в ней - как с козла молока. Но вот на самом деле…
- Что? Это и есть тот самый способ инквизиторов, которым они упокаивают погосты?
- У нас нет доказательств. Мой посох с пробой магии - у инквизиторов. А твои конспекты с прочим добром, наверняка, тоже. Не сомневаюсь, что серые успели обыскать нашу комнату.
- Что же делать? Сколько отсюда до Академии?
- Самое большее - два часа пути. Мы почти что дома, поэтому инквизиторы и не решились казнить нас по-настоящему, через сожжение.
Внезапно в коридоре послышались шаги. Быстрые, раздражённые. В перекрестье прутьев решётке пленники увидели… нет, не опостылевшие серые рясы - походную мантию Гувера Ханса. Ректор Академии предстал перед своими подопечными в живительных зелёном и коричневом цветах, которые, казалось, проникли в это царство серого мрака, оживив даже эти несчастные, поросшие мхом стены.
- Господин ректор, - привстал, насколько это позволяли цепи, Азраил. Папус остался лежать.
- Отец Конрад! Я прошу Вас немедленно освободить моих подданных, - прокричал Ханс совсем не свойственным его преклонному возрасту живым голосом.
- Но, господин Ханс, - появился отец Конрад. Сейчас он выглядел не таким грозным, но всё же сумел сохранить свой независимый вид. - Им уже вынесен приговор. Имеется состав преступления. Есть свидетели, - бормотал он что-то, видимо, продолжая начатый ещё где-то на подступах к тюрьме спор.
- У Вас нет доказательств! Особенно тех преступлений, в которых Вы их обвинили. А свидетели - только Ваши люди. А это, на сколько мы оба знаем, не является достаточным основанием для предъявления обвинения. Откройте дверь. Я жду!
Заскрипел ключ, затем плохо смазанные петли. Звякнули о пол сброшенные Азраилом цепи. Безвольно сползли туда же верёвки, пленившие недавно Папуса. Пока вся троица покидала подвал, Азраил с Папусом хранили молчание. Но едва они покинули здание тюрьмы, возбуждение от нежданного спасения дало себе выход:
- Милорд, как Вы узнали? - Азраил был хмур как грозовая туча. Ему, опытному некроманту, было трудно признать, что кто-то вытащил его из передряги, но гордость пришлось унять. - Спасибо, - буркнул он. - Я… я бы не выдержал казни. Спасибо.
- Будет тебе, Азраил! Разбираться будем после. Когда вернёмся в Академию.
- Но позвольте, милорд, - вмешался Папус. - Как же Вы всё-таки узнали о нас?
- Вчера ночью к нашему двору прискакал ваш конь. Сэр Ательстан, если не ошибаюсь? Дивное животное. Так звал всех, кого мог, сюда. Меня чуть не за шиворот тащил. Вам бы двоим хоть толику его ума. Может, не полезли бы тогда на территорию Инквизиции.
- Но, милорд, - успокаивался потихоньку Азраил. - Нам необходимо было всё разузнать. Мы сейчас почти даже раскрыли их замыслы…
- О чём вы говорите?! - взорвался Гувер Ханс. - Вам мало того, что вас чуть не казнили. Я еле-еле успел. И если бы не ваш конь… Не желаю слышать ни о каких заговорах и прочем. По договору с Инквизицией, нам следует соблюдать нейтралитет. Всё. Точка. Мы отправляемся домой.
- Нейтралитет?! Нейтралитет, говорите?! - почти рыдал Папус. - А… а как же Трубадур?
- А вот с ним, мой мальчик, - вздохнул ректор Академии, - уже ничего сделать нельзя. Он показал себя не с самой лучшей стороны.
- Но, - не унимался Азраил, - милорд! Инквизиторы пользуются жертвоприношениями! - тут он огляделся. Отец Конрад всё ещё следил за ними, но, вроде бы, не слышал, о чём они могли говорить.
- Доказательства? - строгого взгляда ректора никто никогда не выдерживал, а уж провинившиеся - тем более. Не выдержал и старик-некромант. Азраил просто опустил глаза. Ханс понял. - Нет доказательств, так и не суйтесь. Скажите спасибо, что живы остались.
- А Трубадур? - не сдавался Папус. - Я должен увидеть его в последний раз.
- Тогда торопись, мальчик мой. На площади уже разложили помост для сожжения.
Не говоря ни слова, Папус сорвался и побежал в указанном направлении. Там, на площади уже собралась толпа в ожидании сладостного зрелища. Папус протолкался сквозь живую стену. Он успел увидеть только, как палач бросает в кучу разложенного под несчастным животным хвороста. Крик отчаяния вырвался из груди Папуса одновременно с криком боли и страха из надорвавшихся лёгких ослика. Пламя занялось мгновенно, закрыв собой корчившееся на привязи существо, бывшее совсем недавно верным другом двух некромантов…
Отец Конрад склонился над кучей пелёнок на столе. В ней шевелился живой комочек плоти. Не более. Просто плоть. Для инквизитора. Вот он перевёл взгляд на тетрадь в чёрном кожаном переплёте, на чуть пожелтевший лист пергамента, непонятным образом оказавшийся вшитым в эти конспекты.
- Теперь, - отец Конрад удовлетворённо кивнул головой и поднял на свои огромные ручищи тельце младенца, - всё пойдёт лучше. Мы избавимся от необходимости терпеть магов. Особенно, - он передал ребёнка своему помощнику в чёрной рясе с капюшоном, - этих некромантов. Они своё отслужили.
Он накинул на голову плотный капюшон. Затем он взял со стола ещё одну тетрадь. Та лежала рядом с лакированным ящичком.
- А вот это, пожалуй, стоит вернуть на место, - он повертел в руках сшитые листы пергамента. - Ведь этот трактат, если мне изменяет память, был украден у них. Думаю, братья из замка Бреннер будут благодарны. - Отец Конрад небрежно бросил на стол трактат по воинским искусствам, изъятый из комнаты некромантов в "Дикой орхидее". Потом он подобрал костяную погремушку, в точности повторявшую одну из тех, что были изображены на схеме в тетради неизвестного некроманта, переданной три года назад на хранение Папусу. Он вложил игрушку в раскрытые страницы конспектов, сунул всё это в складки рясы и вышел в ночь.
Его - и всю Церковь в его лице - ждало продвижение на пути к осуществлению цели. Найти новый способ упокоения кладбищ.
Найти даже ценою слёз невинных младенцев.
Александр Охотин
ВОЛК В ОВЕЧЬЕЙ ШКУРЕ
Иногда, дабы узнать, почему простая мантра, вместо того, чтобы всего лишь избавить башню от вездесущих тараканов, уничтожает всю живность на милю вокруг, надо провести длительную работу. Тщательно и кропотливо проверяешь правильность начертания каждой руны, четкость каждого завитка, и все же находишь мелкий штрих, скошенный дрогнувшей рукой, полностью исказивший заклятие. Но кто проделает подобное с мантрой человеческой души?
Из дневника старика Парри, заведенного во время вахты на Северном Клыке.
На этот раз это были бабочки. Десятки, сотни бабочек. Нежные перламутровицы, величественные махаоны, мрачные траурницы, великолепные переливницы, невзрачные капустницы и прочие, множество прочих, самых разнообразных расцветок, и форм, как реально существовавшие, так и порожденные причудливой фантазией организаторов церемонии.
Руки. Десятки, сотни рук сжимали искусно выполненные фигурки. Изящные пальцы аристократов, могучие ладони простолюдинов, немногочисленные и такие хрупкие с виду руки эльфов, как Светлых, так и Темных, пудовые кулаки гномов.
Но всех их роднило одно общее. На пальце каждой поблескивало серебряное кольцо, украшенное причудливым гербом надевшего его мага. Каждый обладатель сей драгоценности имел Силу.
Сейчас эта толпа молча стояла, внимательно слушая дрожащий голос ректора, но мысленно поторапливая говоруна. Конечно, никто не спорит, достопочтенный Ожузи не зря считал себя великолепным оратором, но слишком, невыносимо долго ждали они этого дня, бесконечно гадая в волнениях, совпадает ли их выбор с Выбором Сил. Поэтому собравшиеся нетерпеливо желали, чтобы эта, одетая в лимонно-желтые одежды, помеха, наконец, прекратила вещать.
Стар, невероятно стар был мэтр Ожузи. Раньше сила прямо сочилась из этого великого чародея магии Нелюди. Говорят, что давным-давно именно он смог в честной борьбе одолеть могучего дуотта по прозвищу Даэнур. Но пощадил своего противника.
Все сочли его безумцем, когда Ожузи, став ректором Академии, создал на ней факультет малефистики и назначил дуотта его деканом. Но дальнейшее его руководство доказало обратное. Долгие века он проводил мудрую политику, умело разрешая конфликты с Инквизицией, поднявшей голову после победы над Салладорцем. Его самые первые выпускники уже сами стали мудрыми старцами.
Но былое величие в прошлом. Теперь Ожузи превратился в дряхлую развалину, использующую посох лишь для опоры. Ходят слухи, что это его последний День Учеников. Он собирается сложить полномочия, передав пост Анэто, декану факультета Воздуха. Тот когда-то был средним магом, но однажды высокомерно вступил в бой с Даэнуром, едва спася свою жизнь. После он рьяно взялся за обучение, достигнув огромных высот не только в магии Воздуха, но и в магии других Стихий.
Как только ректор подал знак, абитуриенты хлынули к двенадцати невозмутимым фигурам. Едва бабочка попадала в руки декана, ее вырезанные из неведомого материала крылья начинали трепетать, и вот, она уже взлетает в небо, к восторгу зевак совершая грациозные круги над головой ученого мужа. Вскоре над площадью танцевал изящный пестрый хоровод.
Матфей, стоящий поодаль, не спешил присоединиться к нетерпеливым абитуриентам. Ибо сказал Спаситель: "Не медли, но и не спеши понапрасну. Не уподобляйся дураку, бегущему всю ночь на восток, дабы скорее приблизить утро. Умный терпеливо дождется, пока солнце само встанет из-за горизонта".
Да, конечно, ему тоже не терпелось получить ключ от этой великой сокровищницы, но ведь милорд ректор сказал, что церемония не продолжится, пока последний сомневающийся не сделает свой выбор. Так зачем же стремиться влиться в эту шумящую и пихающую толпу?
Он недоуменно смотрел как ректор Ожузи поспешно выбегает в резные ворота. А прощальная речь?
Наконец, основная масса сделала выбор, отступив к краям площади, и Матфей направился к деканам. Ему достался невзрачный маленький ночной мотылек, но в отличие от своего реального собрата, его крылья были сине-стальными, с разбросанными там и сям красными кругами.
Парень с поклоном протянул бабочку выбранному декану, после чего произнес:
- Утолит ли Имеющий жажду Страждущего?
Затем он медленно удалился, пятясь назад. Старик удивленно взглянул на странного юношу после чего о чем-то оживленно зашептался с рядом стоящим ученым мужем.
О, он помнил эту фразу! Она пришла из тех далеких древних времен, в которых остался и обычай передавать посох, и множество других правил. Прием в аколиты тогда был более строгим и церемониальным. В частности, вышесказанная фраза произносилась человеком, желающим обучаться у мага его науке. Декан думал, что сейчас уже никто из простых людей не знает ее.
Матфей знал. Ожидая начала сентября, он прочел немало книг, в том числе и по истории Академии. Впрочем, это никак не повлияет на Выбор Сил. Но это его особенно не волновало. Он поступит.
Высоко в небе парила прекрасная жар-птица. Ее диковинные перья потрясающе блестели золотом в лучах солнца. Говорят, это доброе знамение, но чем-то она ему не нравилась.
Наконец последние бабочки влились в пестрый хоровод. Пришло время молитвы. Над площадью разнеслось многоголосое бормотание. Некоторые, особо благочестивые, упали на колени. Среди них был и Матфей.
Молитва всегда привлекала его. Знакомые с детства слова убивали печаль и сомнения, наполняли душу спокойствием и благодатью, но теперь святые слова несли ему просто неземное блаженство. Неистово крестясь, он с каким-то яростным рвением, со слезами восторга на еще не знавшем усов и бороды лице, обращался к Спасителю, привлекая восхищенные, но порой и недоуменные таким благочестием взгляды окружающих.
Последнее:
- Амме! и молитва закончилась. Пришло время события, ради которого на площади черного камня собралась вся эта толпа.
Маги стали поочередно выходить вперед. Изящный взмах посоха, и стаи бабочек устремляются к абитуриентам, объявляя решения Сил. Толпу наполнили радостные крики восторга и горькие вопли неудачи. Кто-то счастливо целовал возникший на руке браслет; кто-то уже открывал заранее припасенные фляги с пивом, а то и кое с чем покрепче, предлагая соседям отметить поступление или залить печаль; кто-то вытирал брызнувшие слезы неудачи. Никто не остался равнодушным.
Вперед вышел очередной декан. Новая стая изящных игрушек понеслась в толпу. Вон летит и его мотылек.
И здесь Матфея охватило странное волнение. В том далеком церемониальном прошлом Академии считалось, что, поступая в ученики к магу, человек рождался вновь, умирая для обычного мира. И вот, словно перед настоящей смертью, внутренним взором он увидел всю прошедшую жизнь, такую короткую и незамысловатую. Ярким пятном полыхнуло недавнее событие. В голове раздались голоса, которые он больше никогда не услышит…