— Думаю, да, сир, — повторил принц.
Артур поднял взгляд, улыбнулся. Мрачные складки разгладились, но теперь в лице его отражалась бесконечная усталость.
— Тогда не теряй бдительности ради меня, сын мой, и служи королеве. И знай, что Бедуир — твой друг и мой преданный слуга. А теперь — доброй ночи.
Вскоре после этого король покинул Камелот. Мордред обнаружил, что обязанности заместителя регента включают в себя немало: череда дней, когда с утра до вечера приходилось выслушивать прошения в Круглом зале, сменялась выездами на войсковые маневры, а каждый вечер, после публичной трапезы в пиршественном зале (причем зачастую к столу на возвышении подносились новые петиции), заканчивался в королевском рабочем кабинете над горой бумаг и табличек.
На людях Бедуир, как и прежде, занимал место короля подле королевы, но насколько Мордред, мимоходом приглядываясь, имел возможность убедиться, регент не искал предлогов для частных бесед с Гвиневерой, и ни он, ни королева не пытались избавиться от присутствия Мордреда. Каждое утро регент беседовал с королевой, и Мордред неизменно находился рядом; за ужином Мордред усаживался по левую руку от королевы; Мордред держался слева от нее, когда королева прогуливалась в саду в обществе Бедуира, в окружении придворных дам.
Работать с Бедуиром оказалось на удивление легко. Старший годами изо всех сил старался дать своему заместителю больше свободы действий. Вскоре три разбирательства из пяти доставались на долю Мордреда, с одной-единственной оговоркой: приговоры обсуждались в частном порядке, а потом уже объявлялись во всеуслышание. Несогласия почти не возникали, и со временем Мордред обнаружил, что решения все чаше и чаще исходят от него. Заметно было и другое — теперь, когда до возвращения Артура оставались считанные дни, — работа, ожидающая короля по приезде, существенно сократилась в сравнении с предыдущими отлучками.
Заметно было также, что, несмотря на уменьшение нагрузки, Бедуир как-то притих и изнервничался. На лице резче обозначились морщины, взгляд потемнел. За ужином, с застывшей на губах улыбкой прислушиваясь к нежному голосу королевы, он почти не ел, но пил много. Позже, в рабочем кабинете он надолго забывался в молчании, глядя в огонь, пока Мордред или кто-нибудь из секретарей не обращался к нему с вопросом, напоминая о насущном деле.
Все это Мордред зорко подмечал про себя. Для него близость Гвиневеры означала и радость, и муку. Промелькни между нею и Бедуиром хоть один понимающий взгляд, касание, жест, Мордред непременно бы его заметил или просто почувствовал. Но ничего не было — только молчание Бедуира, да ощущение скованности, исходящее от него, да еще, может статься, чрезмерная веселость в болтовне и смехе королевы, когда она и ее дамы удостаивали своим присутствием придворную церемонию. И в том, и в другом случае все это можно было списать на треволнения и заботы, сопряженные с высоким саном, и напряженность, вызванную отсутствием Артура. В конце концов Мордред, памятуя о последней беседе с королем, выбросил из головы сплетни «молодых кельтов».
И вот однажды поздним вечером, спустя несколько часов после ужина, когда королевской печатью воспользовались в последний раз, секретарь вернул ее в ларец, пожелал двоим оставшимся доброй ночи и ушел, в дверь постучали и слуга объявил о прибытии гостя.
Им оказался Борс, один из старейших рыцарей-Сотоварищей: вместе с Артуром и Бедуиром он прошел через всю великую войну, сражался с ними плечом к плечу у горы Бадон. Бесхитростный и недалекий, Борс верой-правдой служил королю, но известно было, что и он на все лады проклинает вынужденное безделье — под стать «молодым кельтам». К придворной жизни непривычный, он не выносил церемоний и тосковал о простоте и подвижности полевой жизни.
Борс по-солдатски отсалютовал Бедуиру и по своему обыкновению отрывисто произнес:
— Тебя требует королева. Хочет показать какое-то письмо.
Последовала короткая, недоуменная пауза. Затем Бедуир поднялся на ноги.
— Но ведь уже очень поздно. Королева наверняка легла? Должно быть, дело срочное.
— Так она и сказала. Иначе бы меня не послали.
Мордред встал заодно с Бедуиром.
— Письмо? Его гонец привез?
— Думаю, да. Посыльный изрядно запоздал, вы же знаете. Ведь вы и остальную почту получили только что.
Это соответствовало истине. Гонца ждали на закате, но он задержался в пути — река разлилась после дождей — и прибыл в Камелот не так давно. Поэтому и пришлось засидеться за работой допоздна.
— Гонец ни словом не упомянул про письмо к королеве, — заметил Мордред.
— А с какой стати? — резко отозвался Бедуир. — Если письмо к королеве, это не наше дело, разве что она сочтет нужным обсудить послание со мной. Хорошо, Борс. Я уже иду.
— Известить королеву о том, что ты придешь?
— Нужды нет. Я пошлю Ульфина. Ты ступай спать, и ты, Мордред, тоже. Доброй ночи.
Не договорив, он уже застегивал пояс, отброшенный было в сторону, когда мужчины уселись за вечернюю работу. Слуга подал ему плащ. Краем глаза Бедуир подметил, что Мордред задержался у порога, и повторил, на сей раз — резче:
— Доброй ночи.
Делать было нечего. Мордред вышел в коридор вслед за Борсом.
Борс поспешал вперед размашистым уличным шагом. Мордред бросился вдогонку и не услышал, как Бедуир торопливо сказал слуге:
— Ступай сообщи королеве, что я сейчас буду. Скажи ей… Наверняка ее дамы удалились на покой вместе с нею. Позаботься о том, чтобы королева встретила меня в окружении свиты. Не важно, что прислужницы спят. Разбуди их. Ты понял?
Ульфин состоял старшим дворецким короля уже много лет.
— Да, милорд, — коротко отозвался он и ушел.
Мордред и Борс, вместе идя через сад внешнего двора, видели, как дворецкий спешит к покоям королевы.
— Не по душе мне все это, — коротко заметил Борс.
— Но ведь пришло письмо!
— Я никакого письма не видел. А гонец прибыл при мне. Если он и в самом деле привез письмо королеве, зачем бы ей обсуждать послание с регентом прямо сейчас? Дело-то к полуночи. До завтра не могли подождать? Говорю, не по душе мне все это!
Мордред искоса глянул на собеседника. Возможно ли, чтобы слухи дошли даже до этого преданного служаки?
А Борс тем временем добавил:
— Ежели что-то случилось бы с королем, тогда, уж верно, и Бедуира бы известили напрямую. Что им такого понадобилось обсуждать наедине и в полночь?
— И в самом деле, что? — подхватил Мордред.
Борс внимательно глянул на собеседника, но проворчал только:
— Ну ладно, ладно, пойдем-ка мы спать, а в чужие дела лезть нечего.
Когда они добрались до зала, где ночевало большинство холостяков, оказалось, что многие еще не спят. Гахерис был трезв, но уже на грани, Агравейн — пьян как всегда и изрядно словоохотлив. Гарет играл с Коллесом в трик-трак, и еще двое развлекались партией в кости у потухающего очага.
Борс пожелал спутнику доброй ночи, а Мордред, который в отсутствие короля жил и спал во дворце, двинулся было через зал к лестнице, уводящей в его покои. Но не успел он сделать и нескольких шагов, как один из молодых рыцарей, валлиец по имени Киан, ворвался внутрь со стороны внешнего двора, оттолкнув с порога Борса. Он постоял там минуту, моргая, пока глаза его после темноты привыкали к свету. Гахерис, догадавшись, где тот был, отпустил скабрезную шутку, а Коллес, хрипло расхохотавшись, отметил, что платье юноши все еще в беспорядке.
Но Киан пропустил насмешки мимо ушей. Он стремительно вышел на середину зала и взволнованно объявил:
— Бедуир у королевы. Я сам его видел. Он вошел через потайную дверь, а в окне ее спальни горит светильник.
Агравейн вскочил на ноги.
— Клянусь Господом, неужели!
Гахерис, пошатываясь, выпрямился. Рука его легла на меч.
— Так стало быть, слухи правдивы! Мы все это знали! А теперь посмотрим, что скажет король, когда узнает, что супруга его возлежит с любовником!
— Зачем ждать? — вступил Мадор. — Давайте захватим их прямо сейчас!
Мордред, от подножия лестницы, настойчиво возвысил голос над шумом и гвалтом:
— Королева за ним послала. Гонец привез письмо. Возможно, от короля. В послании оказалось нечто такое, что следовало обсудить с Бедуиром. Борс передал поручение. Да скажи им, Борс!
— Это правда, — ответил старик, но в голосе его по-прежнему звучало беспокойство, и Мадор проницательно отметил:
— Тебе это тоже не по душе, так? Ты тоже наслушался пересудов? Ну что ж, если они держат совет над письмом короля, давайте и мы присоединимся! Какие тут могут быть возражения?
— Да остановитесь, безумцы! — закричал Мордред. — Говорю вам, я там был! Это правда! Вы что, все с ума посходили? Подумайте о короле! Чего бы мы ни обнаружили…
— Верно, чего бы мы ни обнаружили, — хрипло подхватил Агравейн. — Если это и впрямь совет, мы тоже поучаствуем, как верные вассалы короля…
— А если это свидание похотливых любовников, — вступил Гахерис, — мы послужим королю по-другому…
— Вы не посмеете ее тронуть!
Мордред, вне себя от страха, протолкался сквозь толпу и ухватил Гахериса за плечо.
— Ее? Только не в этот раз, — рассмеялся Гахерис, и в глазах его заметались призраки. Несмотря на винные пары, на ногах он стоял вполне твердо. — Но Бедуир… ах, если Бедуир и впрямь там, где мне думается, как королю не поблагодарить нас за ночные труды?
Борс что-то кричал, но голос его тонул в общем гуле. Мордред, не выпуская Гахериса, говорил быстро и рассудительно, пытаясь обуздать разгоряченную толпу. Но юнцы изрядно перепились, горели желанием действовать и ненавидели Бедуира. Остановить их было невозможно. Мертвой хваткой вцепившись в рукав Гахериса, Мордред почувствовал, что его тащат заодно со всеми — смутьянов набралось уже около дюжины, включая подхваченного толпою Борса, а бледный как полотно Гарет замыкал шествие, — через затененные аркады, обрамляющие сад, и сквозь портал, выходивший на отдельную лестницу к покоям королевы. Заспанный слуга, не вовсе утратив бдительность, отделился от стены и собирался уже окликнуть чужаков. Но тут он заметил Мордреда, заколебался, и Коллес, воспользовавшись минутным промедлением, оглушил часового рукоятью кинжала.
Это первое насилие точно спустило туго натянутую тетиву. С воплями молодые люди хлынули в проем и вверх по лестнице к покоям королевы. Коллес, оказавшись перед дверью первым, забарабанил по дереву рукоятью меча, громко крича:
— Отворите! Отворите! Во имя короля!
Застряв в толчее на лестнице, Мордред тщетно пытался пробиться вперед.
Предостерегающе закричала женщина; затем изнутри послышались и другие голоса, пронзительные и настойчивые, но их тут же перекрыли возобновившиеся вопли заговорщиков:
— Отворяйте дверь! Измена! Измена королю!
И вдруг — так быстро, что стало ясно: на замок ее не запирали, — дверь широко распахнулась.
Створки придерживала девушка. Комнату освещали лишь ночники. Внутри обнаружились три-четыре женщины, с ног до головы задрапированные: видимо, в спешке повскакивали с кроватей как были, в ночных сорочках. Одна из них, пожилая матрона с растрепавшимися седыми волосами — похоже, ее разбудили неожиданно, — подбежала к дверям во внутренний покой, где спала королева, и загородила вход.
— Это что еще такое? Что случилось? Коллес, что за непотребство… И вы, принц Агравейн? Если вам нужен лорд Бедуир…
— Отойдите, матушка, — выдохнул кто-то, женщину оттолкнули в сторону, а Коллес и Агравейн, крича: — Измена, измена королю! — бросились, с мечами наголо, к двери королевы.
Сквозь шум, стук, испуганные вопли женщины пробился срывающийся голос Гарета:
— Линетта? Ничего не бойся. Борс уже пошел за стражей. Отойди в сторону и держись сзади. Все будет хорошо…
Затем, в промежутке между двумя оглушительными ударами, дверь внезапно распахнулась: на пороге стоял Бедуир.
Опочивальня королевы была ярко освещена подвесным серебряным светильником в форме дракона. Это застало нападавших врасплох: одного беглого взгляда хватило, чтобы оглядеть всю комнату.
У дальней стены стояла широкая кровать. Покрывала были смяты, но ведь королева уже легла, когда доставили письмо — если таковое и впрямь было. Как и ее дамы, Гвиневера утопала в просторном теплом одеянии из белой шерстяной ткани с синим поясом. На ногах — тапочки, опушенные белым горностаем. Золотые волосы, перевитые синей лентой, спадали на грудь. Она казалась совсем девочкой. И видно было: ей очень страшно. Королева чуть привстала со скамеечки, держась за руки перепуганной фрейлины, что сжалась на подушечке у ее ног.
Бедуир, придерживающий дверь, был в том же платье, в каком Мордред видел его совсем недавно, но без меча и кинжала. Хотя и полностью одетый, лицом к клинкам, на языке воинов он считался «обнаженным». И двигался он с молниеносностью воина. Коллес, по-прежнему в авангарде, ринулся к нему с мечом, Бедуир, отбив лезвие в сторону рывком своего тяжелого плаща, ударил нападавшего в шею. Тот отшатнулся назад, Бедуир вырвал меч из его руки и проткнул противника насквозь.
— Развратник! Убийца! — заорал Агравейн.
Голос все еще звучал хрипло от выпитого вина или ярости, но меч он держал уверенно. Мордред с предостерегающим криком вцепился в него, но Агравейн отшвырнул от себя братнюю руку и прыгнул вперед, перехватив меч ближе к середине, прямиком к Бедуиру. Тело Коллеса перегородило дверной проем, и на краткий миг Агравейн оказался один на один с мечом Бедуира. За это мгновение Бедуир, ветеран тысячи сражений, играючи отбил сверкающий клинок противника и пронзил Агравейна в самое сердце.
Даже эта смерть не сдержала нападавших. Мадор, следуя по пятам за Агравейном, почти пробился через заслон Бедуира, прежде чем тот успел высвободить лезвие. Гарет, чей юный голос дрожал от отчаяния, кричал:
— Он пьян! Ради бога… — И затем — пронзительный, исполненный муки панический возглас: — Гахерис, нет!
Ибо Гахерис, погубитель женщин, перепрыгнул через распростертое тело Агравейна, мимо вращающихся клинков, где сражался Бедуир, и занес меч над королевой.
Она не двинулась с места. Вся схватка длилась не долее нескольких секунд. Гвиневера застыла недвижно, не сводя глаз со смертоносного блеска металла вокруг Бедуира; перепуганная прислужница скорчилась у ее ног. Если королева и заметила Гахериса и исходящую от него опасность, то ничем не подала виду. Она даже не подняла руки отвести от себя лезвие.
— Шлюха! — заорал Гахерис, с размаху опуская меч.
Клинок его отлетел вверх. Мордред подоспел вовремя. Выругавшись, убийца обернулся. Меч Мордреда скользнул по клинку Гахериса, гарды сцепились. Противники сошлись в ближнем бою. Гахерис, отступая назад, натолкнулся на скамеечку королевы и опрокинул ее. Прислужница взвизгнула, королева наконец-то очнулась и с криком метнулась к стене. Гахерис с проклятием замахнулся кинжалом. Левой рукой Мордред выхватил свой и рукоятью изо всех сил ударил сводного брата в висок. Гахерис рухнул как подкошенный. Задыхаясь, Мордред обернулся к королеве и встретил клинок Бедуира и его беспощадный взгляд.
В запале боя Бедуир разглядел сквозь алый туман — кровь сочилась из неглубокого пореза на лбу, — как нападавшие вдруг ринулись к королеве и у скамьи ее закипела борьба. Он принялся прорубаться к ней, охваченный отчаянием и бешенством, почти не размышляя. С падением Агравейна Гарет оказался открыт, и, все еще исступленно повторяющий: «Он пьян!» — был повержен и умер в луже собственной крови у самых ног королевы. Затем смертоносный клинок, обагренный по рукоять, скрестился с мечом Мордреда; времени для слов не осталось и для отступления — тоже, и принц сражался не на жизнь, а на смерть.
Краем уха он уловил новый шум. Одна из дам, не обращая внимания на опасность, вбежала в спальню и бросилась на колени рядом с Гаретом, жалостно выкликая его имя. Из коридора, куда прочие бросились за помощью, доносился визг. Бедуир, продолжая бой, выкрикнул какой-то приказ; Мордред понял, что позвали стражу и стража явилась. Гахерис распростерся на полу, пытаясь подняться. Рука его соскальзывала в крови Гарета. Стража схватила и уволокла прочь вопящего Мадора. Кое-кто еще пытался сопротивляться, но силы были неравны: одного за другим заговорщиков обезоружили и увели. Королева кричала что-то, но слова тонули в общем гвалте.