Событием, заслуживающим особого внимания, было «введение» меня в «кают-компанию». Так называлось подобие клуба, расположенного в одном из особняков, добраться до которого можно было только по белой дорожке. Произошло это так. Однажды после ужина Куртье зашел в мою комнату и шутливо объявил:
— Виктор, прошу следовать за мной.
Мы вышли в парк. Болтая о разных пустяках, добрались до особняка, где я еще ни разу не был. Куртье ввел меня в большую гостиную, хлопнул в ладоши и громко произнес:
— Дамы и господа, представляю вам нашего нового сотрудника мсье Виктора, успешно прошедшего испытательный срок. Персонально каждого из вас я представлять ему не буду, пусть выкручивается как сумеет, но все же прошу быть к нему милосердным.
Я не сразу оценил последнюю фразу профессора и, оглядев гостиную, немножко оробел. В разных углах комнаты группами стояли десятка полтора мужчин и несколько молодых женщин, удивительно красивых. Особенно поразила меня одна рыженькая девушка с чудесным нежным цветом лица и веселой, озорной улыбкой. На ней было белое платье и изящные изумрудные серьги. Она сидела в кресле и слушала рассказ расположившегося напротив нее жизнерадостного полного мужчины лет сорока. Рядом на диване и в креслах сидели еще несколько мужчин и женщин, составлявших живописную группу вокруг рассказчика. Одна из слушательниц, брюнетка с синими глазами, также привлекла мое внимание. «Наверное, испанская кровь, машинально подумал я. — Там у них в Каталонии есть синеглазые брюнетки». Я заметил на брюнетке гарнитур из великолепных сапфиров, гармонировавших с ее глазами. Кроме сапфировых серег и кольца, у «испанки» был еще кулон — огромный синий корунд. Скорее всего, это был цейлонский сапфир — камни такого глубокого васильково-синего цвета чаще всего встречаются в галечниках Шри Ланки. В расслабленной позе синеглазой красавицы таилось что-то хищное — казалось, в любой момент она может собраться, сжаться и прыгнуть на жертву, как кошка или, скорее, пантера, которая внезапно выскакивает из зарослей на добычу.
Соседка синеглазой брюнетки также была ослепительно красива и также вызывающе унизана драгоценностями. Тоже брюнетка, но уже креольского типа, она предпочла для своего туалета рубины и шпинель.
Я подошел к этой группе. Мне приветливо предложили свободное кресло, и разговор, прерванный моим появлением, возобновился. Полный мужчина с живыми глазами, видимо специально для слушательниц, усыпанных драгоценными камнями, рассказывал, насколько я понял, истории известных бриллиантов.
— Итак, Никола Харлей де Санси, — повествовал рассказчик, — намеривался подарить свой алмаз — а весил камень больше ста каратов — королю Франции. Но по дороге человек, которому он доверил алмаз, подвергся нападению и был смертельно ранен. Умирая, он успел проглотить драгоценный камень. Никола де Санси был настолько убежден в верности и стойкости своего посланца, что приказал вскрыть труп убитого, и, действительно, в его желудке нашли алмаз. Этот камень все-таки попал к королю Франции, но уже через много лет — к Людовику XIV. Перед этим драгоценность побывала у английской королевы Елизаветы I, потом у скупердяя кардинала Мазарини. Последнее известное местонахождение камня, кажется, в коллекции леди Астер, хотя после Великой французской революции его видели среди драгоценностей испанской короны, потом в 1821 году у русского богача Демидова, снова в Индии, в сокровищнице магараджи Путиала. В 1867 году бриллиант демонстрировался на Всемирной выставке в Париже. Несмотря на множество владельцев, за камнем закрепилось название «Санси».
Рассказчик обвел глазами всех слушателей, особо улыбнувшись каждой женщине.
— Рассказываю я все это лишь для того, чтобы вы, мои дорогие слушательницы, философски относились к драгоценным камням: чаще всего они приносят несчастье их обладателям. «Санси» считался как раз талисманом, приносящим удачу. Но его владельцам тем не менее также сопутствовали беды. По крайней мере, Карл Смелый, один из первых владельцев алмаза, взял камень с собой в сражение, но, увы, был убит в тот же день. Случилось это в 1477 году в битве при Нанси, а бриллиант тут же похитил солдат-мародер.
Рассказчик хитро посмотрел на синеглазую брюнетку и, сделав небольшую паузу, глубокомысленно изрек:
— Вы ведь знаете мой нетривиальный взгляд на современную медицину. Я многие заболевания объясняю тем, что мы научились чистить зубы, чтобы подольше их сохранить, но не научились заниматься элементарной гигиеной мозга, чтобы предупреждать психические отклонения и связанные с ними нарушения работы внутренних органов. Так вот: страсть к кристаллической модификации чистого углерода, безводному глинозему, разновидностям берилла, окрашенным в зеленый цвет, и прочим минералогическим причудам, которые в просторечье называются бриллиантами, сапфирами, рубинами и изумрудами, имеет, на мой взгляд, в своей основе некое психическое отклонение, близко стоящих к обширной группе заболеваний человеческой психики...
— Боже мой, Пьер, до чего же вы жестоки! И все камни, даже драгоценные, в наш огород, — шутливо возмутилась синеглазая брюнетка.
— Никакой пощады! — невозмутимо парировал рассказчик. — У нормальной, счастливой в семейной жизни женщины сумасшедшей тяги к драгоценностям быть не может. У нее другие жизненные ценности и другое понимание того, что стоит в жизни дорого, а что ничего не стоит. Должен вам сказать, что участь «пожирательниц бриллиантов» незавидна. И чтобы окончательно вас в этом убедить, я закончу свою импровизацию рассказом о синем алмазе «Хоуп». Не возражаете?
Слушательницы, казалось, проявляли крайнюю заинтересованность. Они не отрывали глаз от рассказчика. Он продолжал:
— Синие алмазы крайне редки, ценятся очень дорого, поэтому всегда на виду у общества и проследить их путь в веках не так уж трудно. Нет ничего более странного, чем само название алмаза: «хоуп» по-английски — «надежда». Правда, справедливости ради надо сказать, что назвали алмаз так по имени лондонского банкира Генри Томаса Хоупа, одного из бесчисленных его владельцев... Алмаз «Хоуп» всегда был окружен молвой, что приносит несчастье любому, кто с ним соприкоснулся. В Европу камень попал из Индии — и вместе с ним была завезена чума. Королева Франции Мария-Антуанетта разрешила поносить этот синий бриллиант принцессе Ламбалле — та была жестоко убита, а сама королева кончила жизнь на эшафоте. После того как банкир Хоуп приобрел бриллиант, сына его отравили, а внук разорился. Русский князь Корытовский в 1901 году подарил «Хоуп» парижской танцовщице Ледю, но это не помогло ему удержать ее любовь, и тогда он застрелил Ледю, а вскоре и сам был убит. Затем синий бриллиант купил султан Абдул-Хамид II и преподнес его своей возлюбленной, которую тут же убили, а сам султан оказался в изгнании. Далее синий камень достался испанцу — и он не замедлил утонуть в море. Потом американцу, имевшему неосторожность подарить драгоценность своей жене. В результате оба потеряли единственного ребенка, и отец сошел с ума... Скончавшаяся в 1947 году миллионерша Эвелин Уолш завещала алмаз «Хоуп» своей внучке мисс Рейнольс, и та умерла при загадочных обстоятельствах...
— Достаточно, мсье Пьер! — снова прервала рассказчика брюнетка с сапфирами. — Считайте, что вы нас убедили. И если я сейчас сниму с себя этот глинозем, то виноваты будете только вы. Впрочем, синие бриллианты, которые, по вашим словам, столь опасны, мне не по карману.
— Они не по карману многим сотням миллионов женщин, которые не отказались бы их иметь. И тем не менее эти женщины живут или прожили счастливую жизнь, — ответствовал Пьер. — Я не против женских украшений, но против того, чтобы делать из них фетиш.
Кто-то легонько меня толкнул. Обернувшись, я увидел Жоржа. Он поманил меня. Мы вышли в парк.
— Я опоздал, — сказал Жорж. — А у профессора есть милая привычка учить не умеющих плавать, выбрасывая их из лодки в воду. У нас народ хотя и хороший, но своеобразный. Давай-ка для начала я тебе расскажу, кто у нас есть кто.
— Начни с женщин, — попросил я. — Уж очень они ярки.
— Хорошо, — согласился Жорж. — Понимаешь, Поль убежден, что в любом коллективе должны быть две-три очень красивых, тщательно следящих за своими туалетами женщин. Он считает, что это помогает общей атмосфере приподнятости, аккуратности. Тебе показалось, что в салоне все женщины красивы. На самом деле у нас четыре выдающихся молодых особы, которых ты называешь яркими. За глаза и в глаза мы их зовем мадемуазели А, С, Р и И, что означает мадемуазель Алмаз, мадемуазель Сапфир, мадемуазель Рубин и мадемуазель Изумруд. Это за их пристрастие к тем видам драгоценных камней, которые, по мнению каждой из них, больше всего подходят к ее внешности. В жизни девушек зовут соответственно Жаклин, Мари, Колетт и Катрин.
— Я видел трех. А где же мадемуазель Алмаз?
— Не всё сразу, — усмехнулся Жорж, — а то удар будет слишком сильным. Жаклин, пожалуй, самая серьезная девушка и, наверное, самая лучшая. Но лично мне ужасно нравится Катрин. Она у нас самая жизнерадостная. И самая рыжая. Может, у нее ирландская кровь. — Голос Жоржа заметно потеплел. — Самая кокетливая, самая энергичная и самая ветреная — Мари. Она умудряется многим вскружить голову. Упаси тебя бог влюбиться в нее! Сама она очень влюбчива, но постоянства не признает... Впрочем, как товарищ она человек надежный, — поспешил заверить он меня. — Колетт — вещь в себе. Что она думает в действительности, никто не знает. Это типичный интроверт — личность, направленная на внутренний мир мыслей и переживаний. Она замкнута в себе, и неизвестно, какие страсти бушуют в ее сердце. Мужским полом она, кажется, не интересуется. По крайней мере, внешне. Но несмотря на всю ее тропическую красоту, я искренне сочувствую человеку, который решится связать с нею свою жизнь, так как это будет не жена, а, скорее, индийская богиня — таинственная и непонятная.
Я слушал с нескрываемым интересом. Жорж продолжал:
— Если не считать увлечения драгоценными камнями (а это у наших девушек что-то вроде коллекционирования марок — своеобразная плата за относительно затворническую жизнь), в остальном они вполне серьезны и очень хорошие специалисты. Все они медики и биохимики. Работа у некоторых очень секретная. Хотя и существует мнение, что из женщины хорошего ученого-исследователя не получится, наши девушки — одаренные естествоиспытатели и сделали немало открытий в биологии и бионике. Все четверо исключительно работоспособны.
Затем Жорж перешел на характеристики мужчин. Оказалось, с его слов, что толстый Пьер — непризнанный и капризный гений, точнее, признанный только у нас. Он — крупнейший в мире специалист по проблемам мозга, и некоторые его идеи приводят в ужас нормальных медиков.
— Впрочем, — усмехнулся Жорж, — современную медицину он не очень-то жалует, обвиняя ее в застое, догматизме и рутине. Тут они нашли общий язык с Куртье. У Пьера есть хобби: он лечит всех нас от головных болей, насморка, сердечных приступов, повышенного кровяного давления, обострения язвы, аллергии — безо всяких лекарств. Секрет прост. Хорошо зная мозг, Пьер дает пациенту несколько тестов на виды памяти и в зависимости от ошибок определяет перенапряженность тех или иных полей мозга, после чего замораживает хлорэтилом определенные точки на коже больного, связанные с перенапряженными участками мозга. Это рефлексотерапия, очень точно направленная. Перенапряженность в мозгу снимается, и недомогание моментально проходит. Фактически то же, что и иглорефлексотерапия, но Пьер считает, что хлорэтил удобнее, так как помогает избегать осложнений, сопровождающих иногда акупунктуру. К тому же точки у него не всегда совпадают с чжень-цзю, как китайцы называют иглоукалывание. Пьер большой оригинал! Он, например, не признает такое лечение, когда врач назначает пациенту какие-нибудь таблетки.
— То есть как? Он что, полагает, что лекарства глотать не надо?
— Представь себе, он действительно считает, что на уровне знаний современной медицины принятие лекарства, то есть химическое вмешательство в организм, пока еще не управляемый или плохо управляемый процесс, и, помогая одному органу, оно может вредить другому. Поэтому он и избрал «прямой» путь воздействия: кожа — мозг — больной орган. Особенно успешно Пьер снимает тягу к спиртному у хронических алкоголиков, причем делает это в первый же день путем примораживания кожи.
— Действительно, оригинал...
— Ты бы слышал его споры с каким-нибудь профессором медицины! У Пьера огромный запас знаний, и он легко кладет собеседника на обе лопатки. А медицинские светила в отместку объявили его ненормальным. Собственно, поэтому он и сбежал к Куртье, который предоставил ему полную свободу в исследованиях.
С этого дня я стал частым посетителем «кают-компании». Люди там собирались интересные и разговоры велись о самых любопытных вещах. Круг моих знакомств значительно расширился. Кроме трех мадемуазелей С, Р, И (мадемуазель А так ни разу и не пришла в «кают-компанию» — поговаривали, что она занята какой-то срочной работой) и Пьера, я легко сошелся с двумя спортивного вида физиками Леоном Жоссом и Мартеном Треленом. Леон был хорошим горнолыжником и, кроме того, заядлым аквалангистом. Мартен увлекался боксом и водными лыжами. Рядом с клубом размещался очень приличный спортзал с большим бассейном, сауной и паровой баней. Здесь мы встречались вчетвером (четвертым был Жорж) и каждый тренировался по собственной системе. Я и Жорж отдавали предпочтение гимнастическим снарядам, поскольку в университете занимались спортивной гимнастикой, а Леон и Мартен — прыжкам с трамплина в бассейн. Потом все вместе отправлялись в сауну или в парилку.
Раз в неделю Куртье обычно приглашал меня в свой кабинет, подробно расспрашивал о научной работе, а затем начинал разговор на какую-нибудь отвлеченную тему. Видимо, он уточнял мои мировоззренческие взгляды и старался, чтобы я лучше понял собственные жизненные позиции. Эти беседы были всегда интересны. Профессор заставлял меня сопоставлять диаметрально противоположные точки зрения на самые спорные проблемы современности и обосновывать свои выводы. Мы говорили о путях развития науки, о политике, о причинах тщеславия, зависти, стремления к власти, о роли женщины в обществе, о наиболее рациональных формах семьи у разных народов. Я учился вырабатывать более точный подход ко всем этим проблемам и логически обосновывать свои взгляды. Кроме того, эти беседы давали мне еще огромный фактический материал — познания профессора были поистине неисчерпаемы.
Неожиданно Куртье попросил меня прекратить на время мою основную научную работу — я занимался иммунологией — и подключиться к Леону и Мартену, которые конструировали аппарат для подводного плавания, имитировавший большую рыбу.
Аппарат мы окрестили «барракудой». Он напоминал длинную сигару с рыбьим хвостом и плавниками. Под брюхом — углубление, куда помещался водитель. Перед ним было смонтировано что-то вроде мотоциклетного щитка, только опущенного вниз, и приборы управления. Руль также напоминал мотоциклетный. По бокам рыбины были скобы из прочного пластика, к которым могли прикрепляться еще два человека. Внутри «барракуды» планировалось расположить багажные отделения для перевозки снаряжения и оружия. Источником питания служили особые биоэлектрические аккумуляторы, постоянно самоподзаряжающиеся. Принцип действия хвоста и плавников был позаимствован у рыб.
Я не мог понять, для чего профессору понадобилась такая рыбина. Скорее всего, «барракуда» представляла собой идеальное средство для заброски шпионов по морю в соседнее государство. Но нам это было вроде бы ни к чему. Тем не менее Куртье очень торопил с завершением работы. Собственно, все было готово, оставался неотлаженным только механизм биоэлектрического управления хвостом и плавниками. Именно поэтому подключили к работе меня, а вскоре и Пьера. От меня пользы было немного, но Пьер быстро наладил нужную схему.
Как-то, гуляя по саду, я забрел в «японский уголок», напоминавший виденные мною в кино парки Киото — древней столицы Японии, резиденции ее императоров. В этой части парка мне особенно нравился «каменный сад» — небольшая, очень ровная площадка, усыпанная светло-серыми мелкими камушками, среди которых, словно айсберги, возвышались семь больших темных валунов. С какой бы стороны вы ни посмотрели на большие камни, вы видели только шесть из них, один всегда был скрыт другими. Мне камни напоминали острова в море. Только море было застывшим и каменным. На эти каменные острова можно было смотреть и размышлять о вечности вселенной и целях мироздания. Собственно, в Японии «каменные сады» — место для раздумий...