Она выпрямилась. Изучающе взглянула на меня, потом по ее лицу пробежала легкая улыбка.
- Это жертва? - спросила она ехидно.
Я рассмеялся, но тут же замолчал. Странное ощущение: впервые за много дней я услышал собственный смех.
Не рановато ли?
Кира обогнула кресло, и уселась напротив, положив руки на колени.
- В чем дело? - тихо спросила она. - Неужели из-за этого ты не желаешь жить дольше, чем наши предки?
Никакая она не марионетка. Просто девушка, которая умеет смотреть и делать выводы. Только чуть-чуть более складная, чем следовало бы. Думаю, мало кто стал бы упрекать ее за это.
Довольно долго в кабине стояла тишина. Я думал о Земле. Перед глазами возникли горы. Как только все кончится, возьму рюкзак и пойду. На две, может, три недели...
Как только кончится... Что, собственно?
Я встал и взглянул на девушку.
- Пойди передохни, - сказал я каким-то чужим голосом. - У тебя ведь отпуск. Ты его заслужила. Постой, - бросил я, видя, что она поднимается.
Она снова опустилась в кресло.
- Еще немного, - проворчал я. - Хотелось бы знать, что ты собираешься делать... Через десять лет, сто, тысячу... Я спрашиваю не о работе. Понимаешь?
Шли секунды. Неожиданно ее глаза расширились, словно она сделала открытие. Она покачала головой и усмехнулась.
- Не знаю. Не знаю. И думаю, именно в этом все дело. Ты считаешь, что жизнь перестанет изменяться? Нет, дорогой мой. Если б я сегодня знала, что стану делать через год, то это "сегодня" стало бы невыносимым. А потом? Вероятно, не столь важно, если я чего-то не знаю о десяти или ста тысячах лет. Есть множество людей, которых я люблю. Кое-что доставляет мне удовольствие. Я хочу работать...
Она была откровенна. Ее слова попали туда, куда полагается, словно пальцы пианиста. Так мог говорить Грениан.
- Иди уж, - бросил я. У меня мелькнула нелепая мысль, что ей все-таки удалось добиться своего. То, что я от нее услышал, было весомее аргументов Норина и ему подобных. Не говоря уже о рекламных красавчиках. Гораздо весомее. Я почувствовал себя, как автор фрески, изображающей искушение пророка. К счастью, мне не надо было раздумывать, шло ли это искушение извне. Мне это было ни к чему. Я сжег мосты.
- Завтра лечу, - сказал я. - Вероятно, мы не увидимся. На всякий случай желаю тебе никогда не знать, что ты захочешь делать через год. И подыщи кого-нибудь, кто будет говорить тебе грубости. Если он окажется не слишком силен в этом, пришли за мной. Я сделаю все, что в моих силах. Ты найдешь меня в Комплексе Третьего Пояса. Скажем, ближайшие пятьдесят лет. Не опоздай, - добавил я, сделав упор на последней фразе.
Я уже закрывал за собой дверь, когда услышал, как Кира шепнула: "Посмотрим", или что-то в этом роде. Я прошел в свою кабину, улегся в кресло и уставился в прозрачный потолок. День подходил к концу. Надо спешить. Если она им скажет...
Я решил переждать еще четверть часа. Ни минутой больше.
Мне уже не приходилось бороться с весом собственного тела. Пульс успокоился. Норма. Сквозь шум в ушах начали пробиваться голоса извне. Им положено было звучать знакомо. Я вернулся домой.
Я улыбнулся. К счастью, рядом не было зеркала. Я поднял голову и пробежал глазами по темному щиту. Пульсировали молочно-белые экраны - внешние объективы отключились. В наушниках зашелестело. Я медленно, словно расставлял фигуры на шахматной доске, разъединил провода, снял шлем и глубоко вздохнул. Крышка люка была открыта. Кабину заполнял обычный земной воздух. В нос ударил характерный запах разогретого металла.
Кто-то положил мне руку на плечо. Я нехотя обернулся и увидел над собой саркастически ухмыляющуюся физиономию Каллена с безмолвно шевелящимися губами. В этот момент компрессоры охлаждения замолчали и я услышал его голос.
- Чего ты ждешь? - он почти касался губами моего уха. Выходи, герой...
Он стоял, согнувшись пополам, поддерживая левой рукой бегущие под потолком кабели, будто боялся, что они упадут мне на голову. В его взгляде было что-то настораживающее.
Я встал и не спеша привел в порядок аппаратуру кресла. Машинально поправил скафандр и повернулся к выходу. Каллен пропустил меня, чуть не втиснувшись при этом в записывающую приставку.
- Иди первым, - буркнул я, - мне не к спеху.
- Что ты, как можно, - рассмеялся он.
Я стиснул зубы и головой вперед вылез в коридор. Здесь можно было выпрямиться. Они прислали за нами исследовательский корабль дальнего радиуса. Не какую-нибудь там посудинку для гномиков. Трогательный жест.
Перед входом в шлюзовую камеру стоял субъект из обслуживающего персонала. Похоже, они опасались, как бы, спускаясь с летницы, я не оступился и не потерял дар речи. На нем был новехонький голубой комбинезон и фуражка с прозрачным верхом. Я молча прошел мимо, миновал кишкообразную, слишком просторную камеру и остановился у выхода. Глянул на небо. Солнце. Редкие пушистые облака. Теплый воздух ласкает лицо. Земля. Можно понять тех, кому здесь нравится.
Снизу донесся громкий шум. Я медленно опустил глаза. Долю секунды водил дурным взглядом по плитам космодрома, прежде чем сообразил, в чем дело. Я невольно попятился, чуть не перевернув человека в голубом, который уже успел встать рядом со мной на трапе. Гул нарастал. Мне дико захотелось повернуться, захлопнуть люк и запустить стартовые двигатели. Сбежать от того зрелища, которое являла собой гигантская площадь.
Я не мог вспомнить, как звучало "сообщение" пантомата, но в нем должно было быть что-то очень внушительное. Мои милые земляки несколько дней ходили, задрав головы кверху. Что-то вроде гигиены психики. Страх. Именно сейчас, когда они наконец-то осуществили извечную мечту о бессмертии.
- Ну же, иди, - услышал я голос Каллена.
Я вернулся. Толпа заколыхалась. Послышались отдельные выкрики. На площадке диспетчерской башни зашевелились объективы голокамер. Неожиданно в небо врезался узкий клинок света. Мгновение стоял неподвижно, потом в быстром танце начал выписывать зигзаги. И вот над горизонтом загорелась гигантская надпись. Имя, а под ним: ПИЛОТ ВЕЧНОСТИ. И пониже буквами помельче: ПРИВЕТСТВУЕМ ТЕБЯ.
Хоть садись и плачь. Или наполняйся гордостью, как зонтик Эйнштейна. Впрочем, гордость свертывается в человеке, как кислое молоко, когда он остается один. Что же касается слез...
Я чуть не съехал по последним ступенькам. Это был бы недурной номер для репортеров. В стиле "свой парень". В последний момент мне удалось удержаться. Ближние ряды расступились, пропуская какой-то чудной, оклеенный цветными плакатами экипаж. Сюрприз для меня. Следующие двадцать минут я ехал между кричащими, машущими руками людьми, останавливался, что-то говорил, улыбался, в свою очередь махал им. Они получили все, чего хотели. Когда они затихали, я выжимал из себя несколько слов, сопровождаемых одобрительным мурлыканьем стоявшего за спиной Каллена. В цирке это называется "делать комплименты". Самый знаменитый торреро не мог бы упрекнуть меня в забвении канонов игры в популярность.
Умильно улыбаясь, делая ручкой, я старался ни на мгновение, ни на долю секунды не задерживать взгляд на каком-нибудь одном, вырванном из толпы лице. Смотрел только вперед, только на всех. И не видел никого. Я старался не думать о тех нескольких, кто, несомненно, стоял позади толпы и улыбался мне.
Вечером из кабинета в здании Центра я связался с отцом. Его лицо появилось на экране, будто портрет в рамке красного дерева. Вернее, барельеф. Мы долго смотрели друг на друга, прежде чем мне удалось заговорить. Все, что я хотел сказать, улетучилось без следа.
- Это я. Первый, - бухнул я наконец.
Он на мгновение прикрыл глаза. А когда снова открыл их, его взгляд не изменился. Утомление, и ничего больше. Но это не могло быть правдой. Я слишком хорошо знал его.
- Теперь нас у тебя двое, - напомнил я, словно это действительно было нужно.
В его глазах мелькнула искорка. Впрочем, я мог и ошибиться.
- Хотелось бы знать, - начал я... - где ОН... то есть, где Я сейчас?
- А где находишься ТЫ? - не сразу ответил отец, если это можно было считать ответом.
Я заставил себя улыбнуться.
- В Комплексе. Пока что во Втором. А он?
- Не зайдешь?
- Ты уверен, что это так уж необходимо?
Он насупил брови. Нет, он не задумался - он был взбешен. Впервые я видел его таким.
- Я не знаю точного адреса, - холодно бросил он. - Тебе скажут в Сингапуре. Металлургический центр.
Значит, все-таки руда. Я мог себя поздравить. Хотя, что еще мне оставалось после всего случившегося? Что мог сделать я, если б этого не произошло.
- Может, забегу, - медленно сказал я. - Но не сейчас. Мне надо кое-что сделать. И не обижайся. Иначе я не могу...
Отец внимательно посмотрел на меня. Его лицо понемногу оттаивало. Наконец он покрутил головой, словно ему мешал воротничок, и глубоко вздохнул.
- Ты так считаешь? - это не было вопросом. Он разговаривал с собой. - Хорошо. Сделай, что надо, и возвращайся. Мы будем тебя ждать. И вот еще что... - добавил он, опуская глаза, - будь осторожен...
У меня перехватило дыхание. Охотнее всего я заткнул бы уши пальцами. Но во мне теплилась робкая надежда, что он не произнесет тех нескольких слов, которые могли решить все и привести к тому, что одиночество, на которое я его обрекал, не будет делом моих рук.
А ведь он наверняка хотел что-то сказать. Он чувствовал, что это не конец. Если я знал его хорошо, то он знал меня лучше.
И все-таки он промолчал. Снова кивнул головой, пошевелил губами, словно пытался заставить их улыбнуться, потом, не произнеся больше ни слова, выключил связь.
9 Бескрайний порыжевший осенний луг. Абсолютно плоский. Воздух словно заполнен цветочной пыльцой, но это не пыльца, это солнечные лучи преломляются в просвечивающих пятнах воды, мутной от разлагающихся остатков растений. Тягостная картина. Сотни тысяч гектаров поверхности морей и океанов покрыты плантациями металлургических концентраторов. Химическая промышленность тоже не дремлет. Если так пойдет и дальше, не останется ни одного архипелага, где можно будет развернуть паруса.
Тень машины, медленно бегущая по покрову растительности, слегка пожухшей, будто запущенный газон, была едва видна. Я не спешил. До цели я в любом случае доберусь слишком рано.
Мне говорили, что именно здешние поля высасывают из морской воды, но я как-то запамятовал. Во всяком случае, руду какого-то металла, отлагающуюся в гипертрофированно разросшихся головках семян. Концентраторы. Вот как можно обмануть природу, ведь растения - одно из наиболее консервативных ее проявлений!
Я проверил курс. Скорость была небольшой, еще час, полтора. Я скорее висел, чем летел над искусственным лугом.
Я изменил положение кресла и взглянул туда, где посеревший ковер растительности сходился с не менее серым небом.
Машину качнуло. Ветер. Не очень сильный, но даже самое незначительное движение воздуха было здесь необычным. Я выровнял рули и тут же увидел выплывающий из-за горизонта призрачный контур острова - цель моего полета.
Посадочная площадка располагалась в центре разбегавшихся лучами сигнальных цепей. Ее круглая платформа напоминала изображение Солнца тех времен, когда ему поклонялись как божеству.
Крутой вираж, и машина пошла вниз, нацелившись в точку на самом краю платформы. Площадка оказалась ближе, чем я полагал. Рассчитывать на зрение здесь не следовало, а на приборы я и не взглянул. Тяжело опустился, почти не маневрируя. Амортизаторы глухо крякнули, двигатель на мгновение захлебнулся, потом снова взвыл и погас с тихим мяуканьем, перейдя на самый нижний регистр. Боковины кабины бесшумно ушли в корпус.
Меня охватила тишина. Здесь, внизу, воздух был совершенно неподвижен. Раскаленные плиты источали жар. День обещал быть знойным.
Я долго сидел не двигаясь, уставившись в одну точку. Словно ожидая, что человек, к которому я прибыл, вотвот выйдет из приземистого кремовато-желтого пассажа, прилегавшего к площадке, и приветственно помашет рукой.
Никто не выйдет. В холле будут ждать один или два инфора со всеми сведениями, потребными человеку, являющемуся на производственную территорию. На плантации работают от силы пять человек. Здесь, во всяком случае, нет никого.
Я перекинул ноги через борт и соскочил на плиту. Она глухо загудела. В трех-четырех метрах ниже было море. Такое же мертвое и неподвижное под слоем растений, как и на десятки километров вокруг. Воздух с каждой минутой становился горячее, суше и тяжелей. Я осмотрелся и скинул комбинезон. Достал из кабины плавки и шапочку с длинным козырьком, менявшим цвет в зависимости от освещения. Лучше я себя не почувствовал, но по крайней мере кожа теперь могла дышать свободнее.
Искусственный остров полукольцом охватывал сушу. Макушки поросших густой растительностью невысоких холмов едва проглядывали сквозь частокол антенн, венчавших постройки. За пассажем в море выбегал широкий помост, точнее, дорога, вдоль которой тянулись ажурные сооружения. Он должен быть там. Если, конечно, именно сейчас не отправился в Сингапур или на рыбалку.
Я медленно шел по площадке, щуря слезящиеся от яркого света глаза. Ботинки весили по полпуда каждый, но я ни за какие коврижки не отважился бы прикоснуться босой ногой к этой единственной в своем роде жаровне. Вспомнился пантомат и его панцирь. Нет. Сейчас я уже не смог бы точно описать, что чувствовал тогда. Год назад.
Я пошел быстрее. Пассаж вырастал передо мной, за прозрачной стеной стали видны пустынные залы, раскрытые настежь двери и ритмично пульсирующие пасти климатизаторов. Недурно было бы войти внутрь, отыскать укромный уголок, усесться поудобнее и подумать. Если только есть о чем думать.
Слева от меня тянулась высокая стена, доходившая почти до противоположного края платформы. Справа от входа в пассаж, значительно ближе, она обрывалась над берегом моря. Я уже минуту назад разглядел над водой прилепившийся к платформе узкий помост и направился туда. Поднялся по металлическим ступенькам и оказался в тени. Тут ощущалось движение воздуха, по спине пробежал приятный холодок. Я остановился и глянул вниз. В полутора метрах подо мной расстилался плотный покров из небольших растений, каждое из них венчала красная головка размером с куриное яйцо. Вблизи это выглядело забавно. Если смотреть отвесно вниз. Но стоило отвести взгляд и увидеть окружающий остров океан, как растения опять становились чуждыми. Было в этом что-то жутковатое.
Я выпрямился и быстро пошел дальше. Из-за излома стены вынырнуло строение, напоминавшее непомерных размеров силосную башню. Сборник готовой руды. Их было несколько. К крайнему, который находился ближе к морю, тянулись плоские ленты транспортеров.
Пониже на стальных укосинах разместились дистилляторы и холодильники. На равных расстояниях темнели энергетические комплексы, снабженные желтыми табличками. Тихое полязгиванье транспортеров сливалось с далеким гулом компрессоров, ритмичным стуком агрегатов. Жизнь металлургического гиганта шла своим чередом. Жизнь, наверно, не самое удачное слово. В пределах видимости ни одной живой души, если не считать обманутых человеком растений.
Пространство за пассажем напоминало основу, растянутую на древнем ткацком станке. Тысячи, а то и десятки тысяч цветных кабелей, световодов и транспортеров лучеобразно сходились в том месте, где брал начало промышленный помост. Приходилось идти по самому краю платформы, стараясь не потерять равновесие, чтобы не оказаться в объятиях концентраторов. Даже если и не утонешь, то от такой ванны вряд ли испытаешь удовольствие. Похоже, люди тут не ходили, однако я зашел слишком далеко, чтобы возвращаться. Кое-где приходилось перелезать через метрового диаметра трубы, скрывавшиеся в прибрежном кустарнике.
Здесь берег искусственного острова имел вырез, вниз спускались крутые металлические ступени. Немного ниже виднелась площадка, лежавшая, казалось, прямо на поверхности растений. Она описывала полукруг и соединялась с помостом в его самой широкой части. Промежуточный уступ тонул в полумраке, плита и конструкции на ней отбрасывали глубокую тень, лишь местами украшенную решеткой солнечных просветов.