— Смею думать, изрядное, — ответил Кир-Кор.
Элибар Маципулос поощрительно улыбнулся:
— И… нечего больше добавить?
Кир-Кор обвел взглядом замершую шеренгу ареопага:
— Надо ли мне отнимать у вас время ретроспекциями о Махавире, Декарте, Платоне?
— Нет, не надо, — возразил созипатор. — Нам довольно будет узнать, как ты сам определяешь духовность. Что она для тебя?
— По-моему, это потребность поиска истины и стремление безвозмездно делать добро.
— Познание и альтруизм, — заключил Элибар Маципулос, кивая. — А что есть для тебя нравственность?
— Понимание того, что никогда не нужно мешать кому-либо в поиске истины и творении добра.
— Не мешать… А как насчет того, чтобы помочь?..
— Помочь — да, разумеется. Но хотя бы не мешать. Не совать под нос индивида свой указующий перст.
— Поиски истины в философской системе Ампары вызывают в тебе оптимизм? — полюбопытствовал созипатор.
— Сочувствие. Кстати, я разделяю ваши надежды на то, что наступит когда-нибудь время прямого влияния духовного Абсолюта на земную и вообще человеческую жизнь. Дай-то, как говорится, Бог! Однако я не сторонник полумистического «иносказания иноимен». Хочется ясности.
— А в чем, собственно, затруднения?
— Их много. В частности, мне трудно солидаризироваться с утверждением философов вашей школы о том, что точка соприкосновения современного мира людей и грядущего мира Ампары сиюминутно близка.
— То есть нет у тебя ощущения перемен?
— Увы. Мы, дальнодеи, неплохо знаем инфраструктуру Солнечного Рукава Галактики, и вот что я вам скажу… если, конечно, вы хотите знать мое мнение. По-моему, Галактика совершенно естественно эволюционирует в своем сугубо материальном космофизическом облике. Во всяком случае, в ее глубинах мы пока не встречали «особых» точек и «подозрительных» аномалий, которые могли бы представлять интерес для вашей философской школы в качестве космических тестов на близость Ампары или хотя бы на вероятие сближения с нею.
— И даже Зердем не кажется тебе «подозрительной» аномалией?
— Зердем… Ну что Зердем?.. Зердем действительно впечатляюще аномален, но ведь ничто в нем пока не указывает на то, что это круглое вакуумно-полевое образование уже вправе именоваться артефактом Ампары. Мало ли странных космофизических объектов в Галактике!
— Вижу, с теорией Ампартефакта ты в какой-то мере знаком… Недавно открытый тобой Планар, очевидно, тоже не вписывается в круг вещных знаков Ампары?
— Думаю, нет.
— Благодарю вас, коллеги, за долготерпение. Иных вопросов к грагалу у меня не имеется.
Элибар Маципулос вернулся в полукружье философов, уступая «кафедру» своему соседу — коренастому, ладно скроенному европеоиду средних лет. Бледное лицо, обросшее дремучей окладистой бородой, взгляд исподлобья и нависающие над бровями темные волосы придавали этому человеку вид романтический и мрачноватый, а ритуальное рубище только усугубляло артистически разбойный вид Алехандро Эроховерро. Кир-Кор сразу узнал его. Да и как не узнать лучшего и вернейшего на этой планете друга грагалов — коммуникатора группы эксальтадос «Зелегра» (есть и такая в абрисе философской школы Ампары).
— Салюд, компаньерос! — сверкнув глазами, поприветствовал Алехандро коллег. Адресовал энергичный взмах рукой персонально Кир-Кору: — Салюд, камарад!
— Салюд, амиго! — с нескрываемой теплотой откликнулся Кир-Кор на приветствие несгибаемого коммуникатора, известного в среде грагалов под прозвищем Борода и Барба Сибросса.
— Я внимательно выслушал все адресованные гостю нашей экседры вопросы и с трепетным благоговением осознал, насколько они актуальны, — заговорил бородач. — Что ж… в продолжение темы, которую лично я не могу воспринимать иначе как тест на вменяемость стоящего перед нами грагала, нахожу уместным подкинуть в общий костер и свое вопросительное полено…
В шеренге эвархов возник глухой ропот. Алехандро набычился. Левой рукой этот профессиональный возмутитель спокойствия с треском надорвал тесный для его обросшего волосами горла ворот джутового рубища, правую поднял над головой:
— Одну минуту, философы! Я вовсе не задавался целью куражиться над традициями наших экседр. Но когда в моем присутствии, а значит, и при моем, так сказать, соучастии грагала донимают вопросами типа «не хочется ли тебе ням-ням, пи-пи?» и «не растерял ли ты там, среди звезд, свою нравственность?» — у меня возникает желание предложить грагалу еще один актуальный вопрос. Будь любезен, амиго, расскажи нам, какие ответные чувства вызывает у тебя наше странное вопрошательство?
Ропот усилился. Кто-то сказал, как плюнул: «Нек плюс ультра!»[3] Послышались голоса, призывающие Алехандро немедленно объясниться. Прозвучало слово «фундатор». Ледогоров стоял не меняя позы, молчал. Потом вдруг сказал:
— Линейная логика — на стороне коммуникатора. Правда, это еще не значит, что истина там же… Сдается мне, грагал сейчас сам поможет нам окончательно определиться.
Машинально Кир-Кор попытался сунуть руки в карманы. Руки — маракас! — скользнули вдоль голых бедер. Наверное, потому и придуман бескарманный вариант униформы участника философских бесед, чтобы в затруднительные моменты не отвлекаться.
Момент был именно таков. У Барбы Сиброссы некстати возникло желание побольнее лягнуть закостенелый в традициях ритуал, и теперь Кир-Кор плохо себе представлял, как, не роняя ни своего, ни чужого достоинства, выйти из созданного коммуникатором щекотливого положения. С одной стороны, от решения, которое примут эвархи здесь, на экседре, будет зависеть судьба желанного отпуска. С другой — не хочется дискредитировать деятелей из группы «Зелегра» — единственного на этой планете общественного объединения, которое самоотверженно ведет борьбу за полную легализацию грагалов на Земле (отсюда и аббревиатурный их лозунг «Зе-Ле-Гра!»).
— Уважаемые эвархи, — осторожно начал Кир-Кор. — Излишняя пристрастность вопрошающих, видимо, неизбежна при слабом знакомстве друг с другом. — Он виновато улыбнулся, переступил с ноги на ногу. Продолжил: — Но особой беды здесь, наверное, нет. Отмеченные Алехандро Эроховерро излишества лично я готов компенсировать искренними ответами на любой ваш вопрос. Я не боюсь откровенности. Во-первых, нечего мне от вас скрывать… если, конечно, мы не будем затрагивать секретов и тайн третьих лиц. Во-вторых, я обладаю достаточным запасом мужества, чтобы встретить с открытым забралом даже нелестное мнение обо мне, коль скоро оно таковым вдруг окажется. Благодарю за внимание.
— Мужской разговор, — одобрил понятливый Барба Сибросса. — Я вынужден снять свои претензии к участникам экседры и признать зыбкую безупречность диспута близкой к желанному идеалу. Зе-Ле-Гра! — завершил Алехандро Эроховерро свое выступление обычным для эксальтадос финальным возгласом и вскинул кверху прямую ладонь крылом открытого семафора.
Минуту босоногие участники экседры молча переваривали извинительный реверанс коммуникатора, больше похожий на очередной выпад.
— Коллеги, — прервал паузу Ледогоров, — я чувствую, многие из вас набрались наконец решимости объясниться с грагалом начистоту. Наверняка есть вопросы к нашему гостю у экзарха Приземелья Максимилиана Экспромтова.
Кир-Кор встретил настороженный взгляд главы Лунного экзархата, двое суток назад вручившего ему с улыбкой визу отпускника. Двое суток спустя лунный экзарх уже почему-то не улыбался.
Казначей Приземелья (бытующее среди грагалов негласное прозвище Максимилиана) огладил ладонью и без того аккуратно уложенные пряди светло-русых волос, изящным движением пальцев коснулся подстриженных и подбритых усов, негромко сказал:
— Фундатор… э-э… угадал. Я действительно… э-э… намерен адресовать грагалу упрек.
«Значит, все же фундатор», — отметил Кир-Кор. Глянув на Ледогорова, вспомнил, как плакал на борту пиратского шверцфайтера Лирий Голубь. До сих пор непонятно, что заставило интротома лить горючие слезы…
Кир-Кор почти не вслушивался в тихо журчащую плавную речь Казначея — смысл упрека был ясен ему с полуслова: грагал-де обязан был поделиться с лунным экзархом информацией об экзотических особенностях Планара, но почему-то не поделился. Он знал, что такой упрек будет, и к тому моменту, когда монолог Максимилиана иссяк, обдумывать форму ответа уже не было необходимости.
— Уважаемые эвархи, — заговорил Кир-Кор. — На проблемах объекта, который вам известен под названием Планар, я не стал заострять внимание лунного экзарха по тактическим соображениям. Мне не хотелось, чтобы половина моего отпуска ушла на обсуждение топологических свойств Планара. Не для того я совершил тревер в Солнечную систему…
— То есть особенности топологии Планара ты, грагал, намерен был утаить? — спросил худощавый европеоид с благообразным и отчего-то скорбным лицом. Представился: — Ландарх курии Отчего милосердия Борислев Божчковски.
— Простите, — вмешался Олег Владимирский-Люпусов, — так ставить вопрос некорректно. В конце концов, Планар и главная его особенность не составляют секрета для общественности Дигеи. А в последние дни — не секрет и для общественности Земли. Полагаю, Борислеву Божчковски следовало бы изменить форму вопроса.
— Региарх прав, — согласился ландарх. — В сущности, меня интересует одно: почему грагалу было важно избежать обсуждения особенностей топологии Планара? — Ландарх сделал нажим на предпоследнем слове.
— Само по себе для меня это было не важно, — возразил Кир-Кор. — Мне было важно сэкономить время. Обсуждение довольно специфической проблемы с участием приглашенных специалистов, на Луне, в условиях экзархата… Сами понимаете!..
— Тебе есть чем оправдать свою торопливость? — спросил ландарх, и на лице его отразилось сочувствие.
— Я очень спешил встретиться с одним человеком… С женщиной.
— Любовь?..
— Да.
— Поэтому ты изменил транзитный маршрут?
— Я опасался, что иначе мне не удастся встретиться с ней вообще.
— Серьезный довод, — признал Борислев Божчковски. — Что ж, изменение транзитного маршрута — полбеды. Гораздо хуже другое — факт умолчания… Это противоречит МАКОДу. Противоречит закону, который мы все обязаны соблюдать. Экзарх Приземелья здесь, по-моему, прав.
Кир-Кор принял упрек ландарха без возражений.
— Простите, — снова вмешался Олег Владимирский-Люпусов. — Я чего-то, видимо, недопонимаю… В чем заключается факт умолчания?
— Очень хороший вопрос, региарх! — подхватил Алехандро Эроховерро. — Скажи нам, амиго, какого числа ты возник на Луне?
Кир-Кор назвал точную дату. Барба Сибросса посмеялся в густую бороду, но комментировать причину своего веселья не стал.
— За двое суток до этого я уже знал о Планаре, — сообщил региарх.
— За двое суток до этого о Планаре знали мы все, — подытожил коммуникатор.
Олег Владимирский-Люпусов изобразил на лице удивление:
— Выходит, знали мы все, кроме — теперь это очевидно — эвархов Лунного экзархата!
— Претензии по факту умолчания следует прежде всего предъявить средствам массовой информации Приземелья, — подыграл ему Алехандро Эроховерро.
Настороженно глядя на Ледогорова, экзарх Приземелья делал вид, будто не слышит дотошных коллег.
— Мне кажется, отказ грагала вступать в состязание с нашими средствами массовой информации — не столько вина его, сколько достоинство, — ответил на реплику коммуникатора региарх.
— Давайте не будем здесь возводить баррикады, — призвал Борислев Божчковски. — Грагал должен был поделиться с Максимилианом своими впечатлениями об экзотических особенностях Планара. Обязан был.
— Вчера нас с тобой, Борислев, угощали в трапезной экзархата каким-то экзотическим блюдом из неизвестного нам морского моллюска, — глядя куда-то вверх, напомнил глава курии фармакопеев.
— Да… ну и что?
— А то, что в иных географических регионах мы не обязаны распространяться о своем опыте дегустации на Камчатке.
— Но по меньшей мере невежливо будет умолчать об этом, если нас спросят, — парировал глава курии Отчего милосердия.
— Невежливо. — Региарх согласно кивнул. — Если спросят.
— На территории Лунного экзархата кто-нибудь расспрашивал тебя о Планаре, грагал? — осведомился Барба Сибросса.
— Конечно. Любители естествознания есть везде.
— И самым активным любителем естествознания оказался, естественно, лунный экзарх?
Кир-Кор ограничился неопределенным жестом.
— Грагал не может лгать нам, коллеги, — сделал вывод коммуникатор. — Среди любителей естествознания кое-кого, как видите, не было.
Наступила длинная пауза.
— У меня такое ощущение, — произнес Ледогоров, — будто Максимилиан чего-то недоговорил. Должно быть, сейчас он нам все объяснит.
Казначей Приземелья зачем-то ощупал мешок (словно только теперь обнаружил его на себе), опустил руки. Объясняться он, видимо, не собирался.
— Меня изумляет твоя деликатность, фундатор, — проворчал Алехандро Эроховерро.
— Не беспокойся, коллега, это в противовес твоей радикальной напористости.
И вот тогда выступил из полукруга философов тот, кого Кир-Кор заприметил в первые же секунды визуального ознакомления с персональным составом ареопага и за кем все это время исподтишка наблюдал, — человек невысокого роста с признаками акрокефалии и очень асимметричным лицом: левая скула превосходила свою родную сестру размерами вдвое — над ней поблескивал узкий монголоидный глаз, странно контрастирующий с другим глазом — начисто лишенным эпикантуса, овальным, цвета зрелого плода темной сливы. Живописный портрет разноглазого субъекта весьма убедительно дополняли все остальные детали его неординарной внешности: резкий излом насупленных темных бровей, рыжеватые усы, брезгливо сжатый тонкогубый рот, глубокие складки вокруг мясистого носа, ниспадающие на плечи глянцево-черные волосы, спереди выбритые от линии лба до теменного экватора.
— Джугаш-Улья Каганберья, — представился брезгливоротый субъект. — Гроссмейстер великого ордена пейсмейкеров. Считаю полезным напомнить присутствующим здесь, что название ордена восходит к эпохальному открытию наших ученых. Я имею в виду открытие эффекта проявления Локона в агрегации вакуумсвернутых завитков возвратного времени. Многие из вас понимают, что именно это открытие — открытие солитона возвратного времени — легло в основу всей философской системы Ампары! Мы, рыцари великого ордена, изначально были ее пестователями.
— Были, — прогудел в бороду Алехандро.
Ледогоров сказал:
— Если это одобрит экседра, я делаю последнее предупреждение коммуникатору славных, но не всегда достаточно сдержанных эксальтадос.
— Аой! — одобрительно откликнулся нестройный хор голосов.
— Я выразил солидарность с мнением пейсмейкеров, только и всего, — не скрывая иронии, объяснился коммуникатор.
— Продолжай, гроссмейстер, экседра слушает тебя. — Ледогоров кивнул.
— Это хорошо, что она меня слушает, — одобрил верховный пейсмейкер с едва заметной усмешкой. — Мне легче будет давать экседре свои рекомендации. Экзарха Приземелья рекомендую оставить в покое, он тут ни при чем. Во время нашего с ним дистанционного разговора я убедил его не проводить дознание о Планаре на территории Лунного экзархата в том случае, если грагал сам не изъявит желания исповедаться до перелета на Землю. Очевидно, Максимилиан Экспромтов нашел мои аргументы разумными. Никакой другой вины — если это, по-вашему, его вина — за ним нет. Дальше начинается вина грагала, и я рекомендую сосредоточить внимание именно на ней.
Экзарх Приземелья потерянно развел руками и вернулся в шеренгу. А Кир-Кор почувствовал себя под прицелом зрачка сливоцветного ока: зрачок буравил ему переносицу.
— Итак, гроссмейстер, — произнес Ледогоров, — по-твоему, вина грагала начинается с момента… — Он сделал вопросительную паузу.
— …когда грагал, вопреки путевым указаниям вадемекума, сошел с полетной трассы маршрута на Лавонгай, — определил Джугаш-Улья Каганберья момент криминала. — А в это время нуклеус Лавонгайского экзархата готовился оказать ему радушное гостеприимство.