«Какая экспрессия!» — восхитился Кир-Кор.
— Борисфед Лапцов, байкаларх девидеры Свидетелей Этимона, — резко заговорил философ. — В данном случае я — свидетель искривления Этимона! Прошу минуту вашего внимания, эвархи. Самые сильные интротомы Большой Экседры сейчас находятся здесь, и уж если проводить ретроспективную пиктургию вообще, то именно здесь и сейчас! Я понимаю, почему грагал взваливает на себя тяжкий груз пси-энергетического донорства, но не понимаю, для чего надо навешивать на грагала за это еще и несколько десятков неумелых, профессионально очень посредственных интротомов. Ведь даже белому коню нашего махариши ясно, что биоэнергетические затраты грагала в обстановке такого массового пси-вампиризма и в самом деле превзойдут оптимистичный прогноз региарха. Зачем же нам с вами провоцировать в условиях Большой Экседры эффект заведомо вампирической интротомии?!
— Угроза пси-вампиризма безобиднее откровенного пси-шовинизма, — поспешил с репликой Джугаш-Улья Каганберья.
Сократоголовый попытался согнать с лица гримасу брезгливости. Бросил через плечо:
— Я полагал, что приглашен сюда на пиршество интеллекта. Гроссмейстеру удалось существенно обезобразить мои впечатления.
— Разделяю недоумение байкаларха, — остановил Ледогоров готовую разгореться полемику. — Иллюзорные опасения, приготовленные гроссмейстером к неправому употреблению, пусть остаются ему же на память. А вот реалии Большой Экседры, которыми озаботился Борисфед, это наша с вами задача — нуклеусу ее решать. По-моему, будет полезно выслушать на сей счет мнение правоведа соборной коллегии. Прошу тебя, оста, по возможности прояснить ситуацию.
От полукружья философов мягко, как тень, отделился длинноволосый человек с продолговатым бесстрастным лицом скандинавского ярла. Это был единственный из эвархов, у кого подол ритуального рубища болтался значительно ниже колен (хотя длиной своего костяка правовед мог бы поспорить и с Ледогоровым); похоже, он выбрал себе самый длинный мешок Камчатского экзархата.
— Ватагар-оста девидеры Заветных Пехилей Юрмед Вертоградов, — проговорил он на одном выдохе. Голос у него был тихий, как шелест листвы. — Уважаемые коллеги, не ждите от меня никаких юридических откровений, поскольку в такой ситуации все зависит от доброй или недоброй воли грагала. Никто не принуждал его соглашаться, никто и ничто не Мешает ему отказаться. Еще не поздно…
«Поздно», — подумал Кир-Кор.
— Поздно, — сказал левитатор. — Если авторитетом нуклеуса мы отменим то, на что уже согласился грагал, гроссмейстер будет ходить на Большой Экседре в героях и объяснять всем отлученным от ретропиктургического спектакля, какие мы нехорошие.
— Мне просто не останется ничего иного, — подтвердил верховный пейсмейкер с достоинством.
Хальфе мелко затрясся, задребезжал, кивая. Очевидно, это был смех.
— Будь любезен, коллега, объясни нам причину твоего заразительного веселья, — попросил левитатор.
— Одним только предположением о пси-вампиризме коллег… здравым, кстати, предположением, мы прекрасно вооружили гроссмейстера.
— Это нас должно волновать? — усомнился Борисфед Лапцов.
— Кому хочется прослыть шовинистом? Тем более — с приставкой «пси».
— Я верю в коллективный разум Большой Экседры, — отверг пугающие умозаключения хальфе сократоголовый философ.
— Я тоже, — сказал фундатор. — Итак, если на то будет воля нуклеуса, Борисфед и я беремся изложить участникам Большой Экседры нашу позицию в этом щекотливом вопросе.
— Я не желаю утруждать нуклеус, фундатора и байкаларха, — сказал Кир-Кор. — В моральном плане мне будет легче все же выполнить на Большой Экседре свое обещание. Прошу одобрить мою готовность к публичной ретропиктургии.
Ледогоров пристально посмотрел на него. Кивнул:
— Быть по сему… Что тебе для этого нужно?
— Час-полтора полного одиночества перед началом.
— Относительно полного одиночества на этой планете возможны проблемы… — вслух подумал фундатор.
— Их придется решать. Перед началом мне нужно, как минимум, сосредоточиться.
— Я предпочел бы определиться сразу по максимуму. Впрочем, ладно, это успеется. Нуклеус выражает тебе свою благодарность.
— Аой! — вразноголосицу провозгласили эвархи.
Повинуясь знаку ватагара, Кир-Кор освободил место в фиолетовом круге. Освободил для фундатора.
Ледогоров плавно повел ладонью влево и вправо (таким движением протирают запотевшее стекло), торжественно произнес:
— Ваша приверженность Этимону, эвархи, обеспокоенность ваших неравнодушных сердец и строгая Совесть придали Экседре Зыбкой Безупречности Ума значимость, достойную имени нашей философской школы. Мы не стали торопиться с окончательным решением, хотя подготовили для него необходимый фундамент. О правомерности пребывания нашего новастринского гостя на планете Земля пусть выскажется философский синклит Большой Экседры.
— Аой! — подхватили философы с некоторым даже энтузиазмом.
В свою очередь фундатор уступил центр философского круга Юрмеду Вертоградову. Правовед зачем-то выставил указательный палец подушечкой наружу — словно предоставляя возможность присутствующим рассмотреть ее папиллярные линии — и чуть слышно сказал:
— Уважаемые коллеги! Начало шествия к зданию Большой Экседры от «Ампариума» в восемнадцать ноль-ноль. Согласно регламенту второго дня, представительская одежда эвархов — белые латиклавии. Представительская одежда грагала не регламентируется. Итак, до встречи на общей трапезе. Ваши реалеты готовы к старту в аппарелях второго яруса, прошу спуститься, выбрать себе места в кабинах. Доброго вам пути, вещее благоволение Ампары с вами!
Стеклянистый купол со звоном разомкнулся над головой, и временно отторгнутое пространство было стремительно возвращено речной долине с ее разнообразием звуков и удивительных запахов. Бархатный шум водопада, птичий гомон, порывы душистого ветерка…
Эвархи потянулись к люку, исчезая по одному на эскалаторном спуске. Кир-Кор ощутил резкий спад аурической реактивности махариши, обернулся и впервые в жизни стал свидетелем автоприации. Фигура Ксюма Пикчу быстро заколебалась (будто в потоке горячего воздуха над костром) и раздвоилась, теряя краски; призраки-двойники, высверкивая белыми искрами, неудержимо бледнели, пока не растаяли без следа… Все это произошло в три секунды. Кир-Кор встретился глазами с левитатором, тоже впервые, наверное, наблюдавшим акт эзотерического пси-кинезиса. Влас Щербас провел пальцами по щеке в попытке снять с лица несуществующую паутинку. Он так и ушел на эскалатор, напрасно пытаясь снять паутинку.
— Это всегда впечатляет, — негромко сказал Ледогоров.
— Н-да… — промямлил Кир-Кор. — Скажи, экзарх… а почему на фоне действительно впечатляющих способностей махариши мой скромный вклад в копилку апроприации вызвал вспышку общего интереса?
— Твой «скромный вклад» поразил самого махариши. Это было заметно.
— В силу принципа: что подобает Юпитеру, то не подобает быку?
— Махатмам неведомо чувство ревности.
— Прекрасно, я не желаю доставлять им никаких проблем. Но все-таки… почему мои дилетантские способности выглядят в глазах философов более актуально, чем запредельное мастерство махариши?
— За спиной махариши — тысячелетия тайн земной цивилизации, Кирилл. Домашних тайн. А за твоими плечами — новоприобретение. Тайна звезд…
— Значит, шанс у меня есть, но… но в отдаленном будущем.
— Если это шутка, я не уловил ее смысла.
— Через тысячу лет мое новоприобретение тоже не будет выглядеть актуальным, и я снова смогу рассчитывать на обычную продолжительность земного отпуска.
— На тебе, Кирилл, печать звездной тайны. Не надо с этим шутить.
«Не буду, — пообещал Кир-Кор сам себе. — Если фундатор старательно не замечает разницы между шуткой и отпуском — ему, видно, нечем меня ободрить». Вслух добавил:
— Хорошо, пусть это будет печатью Ампары, я согласен. И жаль, что из всего нуклеуса так думает только фундатор.
— Нет, — сказал Ледогоров, — не только я. К сожалению, так думает и Джугаш-Улья Каганберья…
Из-под закраины бетонной крышки островка в радиальных направлениях со свистом стали взмывать, в виражах доворачивая на восток, первые реалеты.
— Каганберья опасен, — напомнил фундатор и посмотрел в спину последнего из уходящих эвархов. — Под следствием — опасен вдвойне.
Последним из уходящих был ватагар. Юрмед Вертоградов остановился перед люком, оглянулся через плечо и лишь после этого ступил на ленту эскалатора.
Кир-Кор почувствовал какое-то особенное, непонятное ему напряжение Ледогорова. Спросил:
— Мы ждем чего-то?
— Подожди меня здесь, — рассеянно сказал экзарх. И уже на ходу: — Если шверцкаргер сядет, а я задержусь — найдешь во что переодеться в лобовом салоне.
«Я никуда не спешу», — подумал Кир-Кор и прихлопнул на голом плече какого-то прозрачнокрылого, настырно жаждущего крови обитателя этой прекрасной долины. Он уже осознал, что другого времени для интима с натурой может и не найтись…
3. ПРОРИЦАНИЕ ВАТАГАРА
Шверцкаргер вернулся без павильона — Кир-Кор увидел в синеве облачного разрыва силуэт «шляпы» без каких бы то ни было искажающих ее дополнений.
Серебристо-голубая аэромашина выпустила посадочные опоры и, агрессивно жужжа, села в центр островка. Жужжание смолкло. Ледогоров задерживался. Под днищем грузовика отвалилась квадратная челюсть бремсберга и выпустила наружу полосатый бело-черно-голубой трап. Ярко взблескивала, вращаясь на выдвижном штыре, небольшая сложно фигурная антенна, шипели сопла эжекторов вентиляции. Кир-Кору вдруг мучительно захотелось спрыгнуть в поток и добраться до водопада. «Финшельский рецидив», — подумал он. Ущипнул себя за ухо.
Нет, осознание того, что аэромашина не вписывалась в этот роскошный пейзаж, ничего, к сожалению, не меняло, и ничего иного не оставалось, как проявить законопослушание и толерантность. «К трапу!» — сам себе скомандовал Кир-Кор. «Слушаюсь, капитан!» — откликнулся внутренний голос.
Подвижные ступеньки трапа подхватили законопослушного пассажира и пронесли его сквозь пространство грузового трюма в тамбур спардека. Трюм наполовину был заполнен громоздкими тюками в светлой упаковке и белыми бочками, аккуратно прижатыми к стенам захватами грейферов. То, что на шверцфайтерах именуется гондеком, в интерьерах шверцкаргеров отсутствует, зато спардеки грузовика и боевой аэромашины одинаковы, как близнецы. Тот же коридор вокруг пилотской рубки, те же два пандуса — спуски в девятиместный сегменте — видный салон, который практически ничем не отличается от лобовой рубки. В том числе — низким потолком и теснотой. Свободно здесь можно было только сидеть и только в первом ряду (два кресла). Во втором ряду и в третьем кресел побольше, комфорта поменьше.
За полупрозрачной стенкой в тылу последнего ряда просвечивал довольно вместительный гардероб, и в нем что-то было. Не веря глазам, Кир-Кор снял со штатива костюм, очень похожий на тот, который он так легкомысленно погубил в прыжке с катаготия на баньян. Точная копия! Рубашка из превосходного тонкого шелка девственной свежести и белизны, расшитые серебром светлые брюки… Стараясь не задевать головой потолок, он быстро переоделся. Вошел, склонив голову, Ледогоров.
— Это я сохраню в качестве сувенира, — сказал Кир-Кор, запихивая набедренную повязку в карман. — Спасибо за свежий костюм.
Экзарх улыбнулся. В синем блузоне с белым воротником затейливой вязки и в черных бейнзаунах с серебристой искрой он напоминал утонченного вельможу-эстета эпохи раннего Ренессанса.
Сели в первом ряду. Шверцкаргер завел шмелиную песню, слегка покачнулся, начиная подъем. Округлая стена салонного сегмента вдруг будто лопнула посредине и раздвинулась в стороны — и стало очень светло и красиво: синь неба, ярко-белые быстрые облака… Грузовик набирал высоту совсем не в том направлении, куда ушли реалеты. Впереди проступали сквозь дымку громады гор, на левом траверзе сливалась с горизонтом ультрамариновая гладь Авачинского залива. Фундатор вглядывался в даль, молчал. Кир-Кор пошутил:
— Летим на Курилы?
— Нет. Сейчас сбросим груз и… домой. Это недолго.
— Я никуда не спешу.
Жужжа, как трудолюбивая пчелка, грузовик упрямо тянул и тянул в одном направлении. Перевалил через изборожденную складками выпуклость старого, давно погасшего вулкана с озерцом в полуразрушенной кальдере.
— Трудяга, — сказал Кир-Кор. — Снабжением занимается, ритуальные павильоны таскает.
— Представительский павильон, — уточнил Ледогоров. — Нуклеусу экзархата часто доводится посещать отдаленные районы полуострова.
— Летающий ареопаг?
— Ну… — Ледогоров в затруднении развел руками. — Жизнь не стоит на месте и, бывает, преподносит проблемы, которые тривиальными не назовешь. Их надо решать, и по возможности профессионально, быстро. Уж как-то так получилось, что в такого рода делах нуклеус нашего экзархата приобрел весомый авторитет. Тебе это кажется странным?
— Вовсе нет! Возможно, я еще легкомыслен, но не настолько, чтобы не замечать на этой планете очевидных вещей.
— Одобряешь, значит, нашу позицию?
— Сдается мне, в эпоху аксиологического нигилизма на Земле ваша позиция — самый действенный способ упорядочивания общественного бытия.
Кир-Кор поймал на себе изучающий взгляд фундатора.
Ледогоров сказал:
— Много значит сам факт бытийности киновий, девидер, экзархатов, суфиатов… Словом, важен фактор инфраструктуры.
— Кто-то из социологов утверждал, что психосоциум в здравомысленном обществе всегда структурирован, — вспомнил Кир-Кор. — Если нет — в здравомыслии общества следует усомниться.
— Это верно. Только в устойчивых инфраструктурах — малых, средних, больших — есть условия для неторопливой кристаллизации личности. И напротив — размывание «человеческой массы» в глобальную однородность способно создать на планете лишь океан сатанизма.
— Океан мараказма, — согласился Кир-Кор. — Как дважды два.
— Распад семьи и развал психосоциумных ячеек уже ставили нас на грань ментального кризиса. До полной катастрофы было рукой подать. Страшное время… — Ледогоров провел ладонью вдоль подлокотника. — Успевали, к счастью, опомниться.
— Главная задача эвархов — стараться успевать?
— Эвархи считают главным все, чем они занимаются. Но санкта санкторум[9] их, скажем так, интересов — институт парампары. Преемственность в деле воспитания Носителя Совести должна быть непрерывной, как человеческая история. Все эвархи — ректоры гимнасиев, академий, палестр… и все — деканы парампар. А кстати… знаешь ли ты, сколько учебных предметов предлагается воспитанникам гимнасиев нашего экзархата?
— Думаю, не меньше, чем в гимнасиях Новастры. Сорок три?
— Ошибся на сорок. Три учебных предмета.
— Три?! — переспросил Кир-Кор. — Образовательный тривиум?..
— Я удивил тебя?
— Более того. Ну и… что же в учебном каноне?
— Мировая история, история мировой культуры и гигиена, — перечислил фундатор. — Три луча знака Ампары.
— История и гигиена — это, конечно, прекрасно… Однако где география? Где все остальное? Я наслышан, что у вас в девидере есть математики, врачи, естествоиспытатели с мировыми именами, есть хорошо оборудованный научный центр. — Кир-Кор вопросительно смотрел на экзарха. — Неужто сотрудники Центра не аборигены?
Лицо экзарха выглядело усталым, и выражение мировой скорби в его глубоких серых глазах заметно усилилось. Ледогоров ответил:
— Все отрасли знаний закономерно группируются между собой и образуют три основных информационных потока. Все это — в трех нижних лучах белого знака Ампары. Ступай вдоль любого из них — найдешь искомое. И только от тебя самого зависит, что именно обретешь: знания дилетанта, гения или просто крупного специалиста в облюбованных тобой областях человеческих достижений.
Минуту Кир-Кор обдумывал странности системы камчатского просвещения.