— Но какую линию поведения он изберет?
— Не мору сказать. Порро — народ смекалистый, они знают массу разных уловок. Поговорите лучше с этим медным дьяволом, Шекспиром.
Во тьме за хижинами сверкнула яркая вспышка, раздалось громкое «бум», и совсем рядом с головой Поллока просвистела глиняная пуля. Что ж, такой образ действий был, по крайней мере, Весьма, прямолинеен. Чернокожие и метисы, болтавшие возле своего костра вскочили на ноги, кто-то из них выстрелил во тьму. Уотерхауз по-прежнему неподвижно сидел на месте.
— Зайдите лучше в одну из хижин, — тихо посоветовал он.
Поллок встал и вытащил револьвер. Чего-чего, а сражения он не боялся. Нр темнота — лучше любой брони. Осознав всю мудрость совета Уотерхауза, Поллок отправился в палатку и улегся там.
Спал он урывками, его мучили кошмары. Они были весьма разнообразны, но в основном Поллоку снилось лицо порро, перевернутое вверх тормашками, как в тот миг, когда он кубарем выкатывался из хижины и смотрел на англичанина из-под руки. Странное дело, по этот мимолетный образ накрепко застрял в памяти Поллока. Кроме того, его беспокоили боли в руках и йогах.
Когда они загружали каноэ в белой утренней дымке, в землю возле самой ступни Поллока вонзилась дрожащая стрела с шипами. Носильщики бросились в чащу, но поиск велся очень поверхностно, и они никого не схватили.
После двух этих событий члены экспедиции решили предоставить Поллока его собственной судьбе, и он впервые в жизни был вынужден искать общества чернокожих. Уотерхауз взял себе одно каноэ, и Поллоку, несмотря на желание поболтать с соотечественником, пришлось сесть в другое. Туземцы оставили англичанина одного на носу, и ему стоило немалых трудов заставить людей, недолюбливавших его, держаться середины реки и плыть в сотне с лишним ярдов от обоих берегов. Тем не менее Поллоку удалось заманить Шекспира, метиса из Фритауна на нос каноэ, чтобы послушать байки о порро. Поняв, что ему не отделаться от Поллока, Шекспир мало-помалу разошелся и принялся рассказывать с большим смаком и без всякого стеснения.
Так Поллок скоротал день. Каноэ быстро скользило по длинной ленте лагуны, между водяными смоковницами, поваленными деревьями, пальмами и зарослями папируса. Слева темнели поросшие ризофорой болота, из-за которых время от времени доносился рев атлантического прибоя. Английский Шекспира звучал мягко и невнятно, когда он рассказывал Поллоку о том, как порро умеют накладывать заклятия, как чахнут люди под действием их злых чар, как насылают порро кошмары и демонов, как мучают и убивают сыновей иджибу, как они похитили в Сулиме белого торговца, обманувшего одного из членов его секты, и на что было похоже тело бедняги, когда его наконец отыскали. После каждого такого рассказа Поллок отпускал тихое проклятие в адрес миссионеров, чье рвение и сделало возможными все эти ужасы, и ленивого британского правительства, которое властвовало здесь, на черных языческих берегах Сьерра-Леоне. К вечеру они добрались до озера Казн и согнали два десятка крокодилов с острова, на котором экспедиция решила устроить ночной привал.
На другой день прибыли в Сулему и вдохнули морской бриз, но тут Поллоку пришлось задержаться на целых пять дней, прежде чем отправиться во Фритаун. Посчитав, что здесь его соотечественник в относительной безопасности и под защитой фритаунских властей, Уотерхауз оставил его и возвратился с экспедицией в Гбемму. Поллок очень сдружился с Переа, единственным белым купцом, постоянно живущим в Сулиме. Англичанин не отходил от него ни на шаг. Переа был низкорослым португальским евреем. Когда-то он жил в Англии, и поэтому ему очень льстило дружеское расположение британца.
В первые два дня ничего особенного не произошло; почти все время Поллок и Переа играли в «наполеон» — единственную игру, правила которой были знакомы им обоим, — и Поллок влез в долги. А вечером второго дня он получил весьма неприятную весть о прибытии порро в Сулиму. Весть эта пришла в виде раны в плечо, нанесенной отшлифованным железным шариком. Стреляли издалека, и снаряд угодил в Поллока уже на излете, но тем не менее предупреждение было достаточно красноречивым. Поллок всю ночь просидел в своем гамаке с револьвером на изготовку, а наутро частично посвятил в свои беды маленького англо-португальца.
Переа отнесся к этой истории очень серьезно. Он был прекрасно знаком с местными обычаями.
— Надо, чтобы вы знали: это — личная месть. Разумеется, он спешит, поскольку вы покидаете страну. Никто из туземцев или мулатов не станет всерьез препятствовать ему, разве что вы сумеете заинтересовать их в этом. Внезапно напав на порро, вы могли бы застрелить его, но и он ведь тоже может застрелить вас. А еще есть это чертово колдовство. Я в него, конечно, не верю. Обычное суеверие. И все же неприятно думать, что где-то есть черный человек, который пляшет лунными ночами у костра, чтобы наслать на вас кошмары… У вас были кошмары?
— И немало. Я все время вижу перевернутую голову бедолаги. Он ухмыляется мне во всю пасть, как там, в хижине. Голова надвигается на меня, потом удаляется куда-то и приближается опять. Бояться тут нечего, но я почему-то впадаю в оцепенение от ужаса, когда сплю. Странная штука эти сновидения. Я все время сознаю, что это лишь сон, но пробудиться не могу.
— Вероятно, это просто игра воображения, — сказал Переа. — А еще мои негры говорят, что порро умеют науськивать гадов. Вы последнее время видели змей?
— Только одну. Сегодня утром на полу рядом с гамаком. Я ее прикончил. Едва не наступил на эту тварь, когда вставал.
— О! — вскричал Переа, но потом ободряюще добавил: — Конечно, это простая случайность, но все равно я бы на вашем месте смотрел в оба. А еще эти боли в костях.
— Я думал, они из-за испарений, — проговорил Поллок.
— Вероятно. Когда они начались?
Поллок вспомнил, что впервые почувствовал ломоту ночью после схватки в хижине.
— По-моему, он не хочет вас убивать, — сказал Переа. — Во всяком случае, пока. Я слыхал, они любят стращать человека своими заклятиями, болями, кошмарами, сделать так, чтобы его жизнь повисла на волоске. И так до тех пор, пока она ему не опротивеет. Конечно, все это лишь молва, вы понимаете. Но стоит волноваться… Только вот интересно, что он выкинет в следующий раз?..
— Я должен первым придумать что-нибудь, — ответил Поллок, угрюмо глядя, как Переа выкладывает на стол засаленные карты. — Унизительно, когда за тобой повсюду следуют по пятам, когда в тебя стреляют и отравляют жизнь. Интересно, может, этот мошенник порро расстраивает мою карточную игру? — Он подозрительно взглянул на Переа.
— Вполне возможно, — участливо сказал тот, сдавая карты. — Порро — удивительный народ.
В тот день Поллок убил двух змей, забравшихся в гамак, и наблюдал необычайный прирост полчищ рыжих муравьев, которыми кишели дом и двор. Все это преисполнило его решимости обсудить дело с одним головорезом из народа менде, с которым он уже имел случай встретиться раньше. Головорез показал Поллоку маленький железный кинжал и научил бить им в шею, от чего англичанина бросило в дрожь. В ответ Поллок пообещал надарить менде двустволку с затвором, украшенным резьбой.
Вечером, когда Поллок и Переа играли в карты, в дом вошел головорез, неся в руках какой-то окровавленный узелок из местной материи.
— Не здесь! — воскликнул Поллок. — Только не здесь!
И все же он не успел остановить туземца, которому не терпелось увидеть, как англичанин выполняет свои обязательства по заключенной между ними сделке. Менде развернул лоскут и бросил на стол голову порро. Она свалилась на пол, оставив на картах багровую полосу, и закатилась в угол, где и застряла макушкой вниз, устремив на Поллока тяжелый взгляд горящих глаз.
Когда голова упала на карты, Переа подпрыгнул и в страшном волнений затараторил по-португальски. Менде поклонился, сжимая в руке кровавую тряпку.
— Ружье! — воскликнул он.
Поллок неотрывно смотрел на голову в углу. На мертвом лице было точно такое же выражение, какое он видел в своих кошмарных снах. Ему показалось, что в мозгах что-то щелкнуло.
Наконец Переа вновь обрел способность изъясняться по-английски.
— Его убили по вашему наущению? — спросил он. — Вы не сами это сделали?
— Почему я должен был делать это сам?
— Но теперь он не сможет снять его?
— Что снять?
— И все карты испорчены!
— Что значит «снять»? — снова спросил Шллок.
— Вы должны прислать мне из Фритауна новую колоду.
— Но что значит «снять»?
— Это просто суеверие. Я уж и запамятовал. Ниггеры говорят, если колдуны… а он был колдуном… Но все это чепуха… Вы должны были либо заставить порро снять заклятье, либо убить его своими руками. Хотя, все это глупости.
Поллок тихо чертыхнулся, по-прежнему не отводя глаз от головы в углу.
— Не могу вынести этот взгляд, — сказал он и, внезапно бросившись к голове, ударил ее ногой. Голова откатилась на несколько ярдов и остановилась в том же положении, что и раньше, макушкой вниз; глаза все так же смотрели на него.
— Вот урод, — молвил британец португальского происхождения. Тот еще урод. Они кромсают себе физиономии маленькими ножичками.
Поллок хотел еще раз ударить по голове, но тут менде коснулся его плеча.
— Ружье, — повторил он, нервно глядя на свой трофей.
— Два ружья, если ты унесешь прочь эту чертову штуковину, — сказал Поллок.
На это менде, качая головой, заявил, что ему полагается только одно ружье, которого вполне достаточно, и он примет его с огромной благодарностью.
Поллок убедился, что менде не проймешь пи лестью, ни угрозами. У Переа нашлось ружье, которое он готов был уступить втридорога, и в конце концов менде отбыл восвояси с этим ружьем. Глаза Поллока против его воли обратились к страшному предмету в углу.
— Интересно, почему голова все время стоит вверх тормашками? — с нервным смешком спросил Переа. — Должно быть, мозги у него были такие же тяжелые, как свинцовые грузила, которые кладут в те маленькие фигурки, чтобы они все время стояли торчком. Когда будете уезжать, прихватите эту башку с собой. Впрочем, можете хоть сейчас ее уносить. Все карты испорчены! Во Фритауне есть один парень, у которого можно купить новые. А в комнате какая грязища! Вы должны были сами убить его.
Поллок собрался с духом и поднял с пола голову, намереваясь подвесить ее на крюк для лампы в своей комнате и тотчас же вырыть могилу. Ему казалось, что он подвесил голову за волосы, но, по-видимому, это было не так, потому что, когда Поллок, выкопав яму, вернулся за ней, голова болталась на крюке макушкой вниз.
На закате он похоронил ее к северу от отведенной для него хижины, чтобы, возвращаясь ночью от Переа, не проходить мимо могилы. Прежде чем лечь спать, Поллок убил двух змей, а в самый темный час ночи вдруг вздрогнул и проснулся. Что-то скреблось и постукивало по полу. Поллок тихонько сел ц нащупал под подушкой револьвер. Послышался сдавленный рык, и англичанин выстрелил на звук. Раздался визг, и в окутанном синей дымкой дверном проеме мелькнула темная тень.
— Собака! — пробормотал Поллок, вновь принимая лежачее положение.
На рассвете он проснулся опять и почувствовал странное беспокойство. Снова эта тупая боль в костях. Какое-то время он лежал, глядя на потолок, покрытый колышущейся шубой из рыжих муравьев, а когда немного рассвело, перегнулся через край гамака и увидел на полу что-то темное. Поллок вздрогнул так сильно, что выпал из гамака.
Он приземлился в каком-нибудь ярде от головы порро. Ее откопала собака, и нос был ужасно расплющен. Голову облепили муравьи и мухи. По странной случайности она по-прежнему стояла на макушке, а в перевернутых глазах было все то же дьявольское выражение.
Некоторое время Поллок в оцепенении созерцал это жуткое зрелище. Потом поднялся, обошел вокруг головы и выбрался из хижины. Ясный свет зари, шелест листьев, колеблемых стихающим ветерком с суши, пустая яма, испещренная следами собачьих лап, — все это немного развеяло его тяжкие думы.
Переа он преподнес историю о ночном приключении как шутку, но рассказывал ее с побелевшими губами.
— Не надо было вам пугать собаку, — сказал Переа с явно притворной веселостью.
Следующие два дня до прибытия парохода Поллок провел в поисках более надежного места захоронения своего страшного трофея. Подавляя отвращение, он взял голову, отнес к устью реки и бросил в море, но она каким-то чудом не стала добычей крокодилов, и ее вынесло приливом на илистый берег чуть выше по течению. Тут голову нашел неплохо образованный мулат из Аравии и предложил Поллоку и Переа купить ее в качестве диковинки. Это произошло перед самым наступлением ночи. Туземец околачивался вокруг весь вечер, все больше снижая цену. Наконец, заметив явный страх, в который его товар повергает обоих белых ученых мужей, продавец и сам испугался и отбыл восвояси. Проходя мимо хижины Поллока, он подбросил свою ношу внутрь в надежде, что наутро англичанин обнаружит голову.
Тут уж Поллок впал в совершенное неистовство. Он вознамерился предать голову огню. Выйдя из дома на заре, он сложил из хвороста большой погребальный костер. В разгар работы до него донесся гудок маленького колесного парохода, проплывавшего меж песчаных наносов в устье реки. Суденышко совершало очередной рейс из Монровии в Батхерст.
— Благодаренье Господу! — благочестиво воскликнул Поллок, когда до него дошло, что означает этот звук. Дрожащими руками он торопливо запалил охапку хвороста, бросил на нее голову и пошел паковать свой чемодан и прощаться с Переа.
После полудня Поллок с чувством безграничного облегчения смотрел, как плоские болотистые берега Сулимы исчезают вдали. Брешь в длинной стене морского прибоя делалась все уже и уже. Казалось, она затягивалась, отсекая Поллока от источника всех его бед. Страх и волнение мало-помалу оставляли его. В Сулиме вера в зловредность чар порро прямо-таки витала в воздухе; сам Поллок ощущал их присутствие, и ощущение это пронизывало его насквозь, повергало в ужас, наполняло зловещим предчувствием. Теперь обиталище порро представлялось ему маленьким клочком земли между морем и окутанными дымкой горами Менде.
— Прощай, порро! — проговорил Поллок. — «Прощай», а не «до свидания»!
Капитан парохода подошел к Поллоку, стал рядом и облокотился о поручень. Он пожелал англичанину доброго вечера и сплюнул в пену, взбиваемую колесом судна.
— Удачный рейс, — сказал он. — Я тут нашел на берегу одну диковинку. Впервые вижу, чтобы по эту сторону Индии делали такие вещи.
— Интересно, что бы это могло быть? — полюбопытствовал Поллок.
— Отрезанная голова, — отвечал капитан.
— Что?! — вскричал англичанин.
— Голова. Прокопченная голова порро, вся разукрашенная шрамами. Эй, что это с вами? Ничего страшного? Не сказал бы, что вы из слабонервных. Да у вас физиономия позеленела, никудышный вы мореход, черт возьми! Так вот, странная она какая-то голова эта. Я храню ее в чане со спиртом вместе со змеями у себя в каюте. У меня есть специальный жбан для всяких диковин. И голова эта плавает макушкой вниз, чтоб мне в петле болтаться! Эй!
Поллок издал какое-то странное восклицание и вцепился пальцами в свою шевелюру. Он бросился к кожуху, прикрывавшему гребное колесо; у него мелькнула мысль выпрыгнуть за борт, но потом Поллок более трезво оценил положение и опять повернулся к капитану.
— Эгей! — воскликнул тот. — Не приближаться! Больше ни шагу, мистер! Что с вами такое? Вы спятили?
Поллок прижал ладонь ко лбу. Объяснять что-либо было бессмысленно.
— Наверное, иногда меня заносит, — сказал он. — Это все из-за боли. Накатывает временами.
Он побледнел. Тело покрылось испариной. Внезапно Поллок осознал, какой опасностью чревато любое сомнение в здравости его рассудка. Он заставил себя ответить на проникнутые сочувствием вопросы капитана и таким образом вновь заручиться его доверием. Поллок опроверг все предположения моряка, даже подержал за щекой ложку неразбавленного бренди. А потом принялся расспрашивать капитана о том, как он ведет торговлю диковинками. Моряк по-дробпо описал ему голову. Поллок, как бы нелепо это ни выглядело, старался убедить себя, что судно прозрачно как стекло и что он ясно видит обращенное к нему перевернутое лицо в каюте под палубой.