О, какие бесконечные, тоскливые, страшные тянулись дни! Лето выдалось жаркое, томительное, душное, часто бушевали грозы. Я не находила себе места. Книги не отвлекали, а вот газеты я жадно выхватывала по утрам у Антонио, едва он успевал открыть почтовый ящик…
Теперь в газетах мне прежде всего бросалось в глаза то, что раньше казалось просто забавной и вздорной чепухой — предсказания астрологов и объявления всяких магов и чудодеев. Сколько же их печаталось почти в каждом номере! Раньше я не замечала этого разгула суеверий. А теперь…
Открываю утром газету — и сразу лезет в глаза объявление в аккуратной рамке:
Рядом другое объявление — коротенькое и деловое:
Астролограф — аппарат для установления связи с загробным миром, сконструированный на основании тридцатилетнего опыта. Высылается наложенным платежом по первому требованию. Быстро выполняются также заказы на индивидуальные талисманы и амулеты. В зависимости от отделки, цены от одного до пяти франков.
Берусь за другую газету — красочный, со множеством фотографий отчет о «Международном конгрессе ведьм». Оказывается, он только что закончился в дремучем лесу английского графства Гемпшир. Наиболее многочисленной была делегация гостеприимных хозяев — членов «Британского общества ведьм и колдунов». Она насчитывает свыше восьми тысяч активных членов, имеет специального секретаря «по связям с общественностью» и пресс-секретаршу — авторы репортажа по-приятельски называли ее «Пресс-ведьмой»…
Президентом этого удивительного общества избрана некая мисс Сибил Лик. Вот она на фотографии — элегантно одетая молодая дама стоит, обворожительно улыбаясь, возле вертолета. Вертолет ее собственный. Она прилетела на нем на конгресс — или все-таки точнее назвать его шабашем?
Я немножко разочарована: уж если прилетать на шабаш, то все-таки на традиционной метле. А тут вертолет…
Много поразительных вещей я узнала за эти дни, просматривая внимательно газеты.
«Интервью с мистером Уилсоном — Верховным жрецом белой магии.
— Мистер Уилсон, лондонские газеты пишут, что колдовство в Англии переживает сейчас самый большой „бум“ со времен средневековья…
— Так оно и есть!
— А чем вызвано это явление?
— Я думаю, оно объясняется тем, что церковь уже не в состоянии удовлетворить людей. Они стали разумнее и не хотят беспрекословно принимать на веру все то, что утверждает религия. Церковь не приспособилась к современному миру. Она осталась на том же уровне, на каком была в средние века. Что же касается колдовства, то оно не обременено грузом догм…
— Много ли молодежи среди ваших приверженцев?
— Среди них есть люди всех возрастов.
— Как вы определили бы сущность колдовства?
— Колдовство — это поклонение природе… Церковь распространяет о ведьмах всевозможные порочащие слухи. Мы вовсе не портим скот и не вредим урожаям. Наоборот, мы, колдуны и ведьмы, стараемся помочь людям.
— Скажите, пожалуйста, мистер Уилсон, каждый ли желающий может присоединиться к вашей организации?
— Разумеется. Ни о какой дискриминации не может быть и речи.
— Есть ли у вас какие-либо основания жаловаться, что вы не встречаете поддержки и сочувствия со стороны властей?
— Нет, решительно никаких оснований!»
Тайное волшебное зеркало «Факир» служит в качестве важного вспомогательного средства для развития и улучшения ясновидения, для магических и многих других оккультных опытов.
Изготовляется для каждого заказчика персонально, в соответствии со специальными астролого-магическими предписаниями.
При заказе необходимо выплачивать по крайней мере половину стоимости.[3]
Я переворачиваю газету и смотрю на дату. Нет, число сегодняшнее, отнюдь не средние века.
В газетах, с фотографиями, сделанными при помощи новейшей техники, вся эта мистика выглядела все-таки курьезно и нереально. Но и вокруг каждый день разве я не видела множество суеверий, — только раньше не замечала?
Лина верит вещим снам, а ее Антонио боится дурного глаза и постоянно носит на шее амулет — высушенную кроличью лапку. Розали мне всерьез испуганно рассказывает, будто старуха Альбиг у них в селении колдунья и ведьма, летает на гору Дьяблере на помеле — это все знают, многие даже видели собственными глазами.
А в детстве сколько мне рассказывали об эльфах, гномах, злых духах, всадниках-скелетах, скачущих по ночам в горных ущельях? Пели песни о заколдованных принцессах, превращенных в камень, — я ведь их до сих пор не забыла, где-то прочно они засели в памяти, и в очертаниях многих скал, особенно вечером, в сумерках, мне мерещатся человеческие фигуры, и я обхожу их с опаской…
Дядя Франц, отправляясь в свой банк, всегда загадывал по номерам встречных автомашин «чет» или «нечет» — удача или нет. А перед смертью стал настоящим мистиком.
«Конечно, болезнь на него повлияла», — убеждала я себя. Но когда загадочный голос снова начинал показывать свою власть…
Каждое утро, просыпаясь, я с ужасом думала: какой-то увижу сегодня тетку? Что она выкинет?
Несколько раз она вдруг переставала всех узнавать и разговаривала со мной, с доктором Ренаром, с окончательно перепуганной прислугой вполне логично, здраво, изысканно-вежливо, но как с людьми совершенно посторонними и незнакомыми, которых она впервые видит.
И нам лишь оставалось неумело подыгрывать ей, тоже притворяться, будто мы незнакомы, — и какой же тогда начинался в доме сумасшедший любительский спектакль, поневоле разыгрываемый бездарными актерами!
С Розали от этого случился истерический припадок, — я долго отпаивала ее водой и успокаивала.
— Мадемуазель Клодина, я больше не могу. Дайте мне расчет! — заливаясь слезами, просила девушка.
Я еле уговорила ее потерпеть еще немного.
А что нам оставалось делать? Я могла только упрямо твердить утром и вечером как заклинание: «Мне с каждым днем становится во всех отношениях лучше и лучше… Это проходит, это проходит».
Наверняка и доктор Ренар предавался таким же молитвам. Но они не помогали.
Однажды утром тетя не вышла к завтраку. Обеспокоенная, я заглянула к ней в комнату и увидела, что она стоит у стены, широко раскинув руки, — точь-в-точь в позе распятого Христа.
— Что с тобой? — ахнула я.
— Не мешай. Я должна искупить свои грехи.
Как мы с доктором Ренаром ее ни уговаривали, она простояла так весь день, словно пригвожденная.
Мне приходилось не только работать с натурщиками, но и несколько раз самой позировать друзьям-художникам. Уж я-то знаю, как трудно высидеть с вытянутой рукой даже пять минут.
Но тетя стояла не шевелясь, будто окаменела. А вечером вдруг рухнула на пол, совершенно обессиленная, но довольная, умиротворенная, шепча пересохшими губами:
— Он простил меня. Он снял меня с креста…
Я думала, что она имеет в виду все тот же проклятый голос. Но тетя вдруг добавила чуть слышно:
— Бедный Франц, теперь ты успокоишься. Я выполню твою волю.
— Ты слышала голос покойного дяди? Разговаривала с ним?!
— Да, — прошептала она и потеряла сознание. Этого еще не хватало: теперь она слышит и голос покойного мужа!
Когда мы с Розали и доктором Ренаром стали переносить тетю на кровать, я вдруг с ужасом увидела у нее на запястьях две маленькие кровоточащие ранки. Это были явно следы гвоздей, словно она и вправду целый день висела распятой на кресте!
— Стигмы, — бормотал доктор Ренар, осматривая их. — Настоящие религиозные стигмы… Надо сделать перевязку. Я читал, что они возникают под влиянием экстаза и самовнушения, но никогда не видел… Поразительно!
Он только удивлялся, а я готова была сойти с ума. Бросилась к телефону и стала звонить доктору Жакобу. К счастью, он оказался дома.
— Доктор Ренар прав, — успокаивал он меня. — Такие стигмы возникают под влиянием внушения. Ничего страшного, утром они исчезнут так же быстро, как и появились. Только это, конечно, не самовнушение, как считает Ренар, а проделки голоса…
— Но она уверяет, будто начала теперь слышать и голос дяди Франца! — закричала я в трубку.
— Вот как?… — опешил Жакоб. — Голос своего мужа? Вы не ошиблись?
— Да. Она так сказала. И добавила, что выполнит его волю.
— Ну, не начинаете же вы верить в загробные голоса…
— А откуда он взялся? Может, вы ошиблись: это все-таки болезнь и самовнушение, как считает доктор Ренар? Слишком много голосов.
— Да, это странно, — задумчиво ответил он и надолго замолчал.
Я поняла, что Жакоб ничем мне не может помочь, извинилась за беспокойство, попрощалась с ним и положила трубку.
Доктор Ренар продолжал твердить, что никаких голосов нет — тете лишь кажется под влиянием болезни и самовнушения, будто она слышит их, — и ссылался на разные ученые труды, как будто я в них что-то понимала.
Кому верить? Я решила твердо отвезти тетю к психиатру, даже если она станет сопротивляться.
Но утром она проснулась веселой, здоровой, от кровавых ранок на руках не оказалось и следа, и я снова заколебалась.
А потом тетя впала в детство.
Она проснулась рано и выбежала на террасу, весело напевая давно забытую песенку детских далеких лет. В руках у нее был какой-то сверток, заменявший ей куклу. Что она только не вытворяла: носилась по всему саду, выскакивая с пугающими криками в самых неожиданных местах из кустов, прыгала через веревочку, водила со мной и с доктором Ренаром хоровод на лужайке!…
Было и смешно и страшно!
Тетя не притворялась, не играла в ребенка. Она в самом деле опять стала семилетней девочкой и резвилась как дитя — без всяких забот и воспоминаний.
Вырвав у меня из рук газету, она, шаловливо приплясывая и показывая язык, отбежала в угол и начала старательно и неумело делать бумажный кораблик.
Потом сдвинула в угол несколько стульев и, устроив из них домик, спряталась в него, время от времени выкрикивая:
— Ку-ку! — и хитро поглядывая на нас.
Уколов случайно палец булавкой, она захныкала, послюнила клочок бумажки и наклеила на ранку, — я сама так делала в детстве.
Я была в ужасе, а у доктора Ренара глаза горели от любопытства, словно он наблюдал редкий научный опыт.
— Сколько вам лет? — спросил он у тети. Она захохотала, запрокинув голову.
— Чему вы смеетесь?
— Как ты смешно меня называешь, словно я большая.
— А ты еще маленькая?
— Да.
— Сколько же тебе лет?
— Семь.
— Когда ты родилась?
— В тысяча восемьсот девяносто четвертом году.
— А теперь какой у нас год?
Тетя замялась и пожала плечами, нерешительно поглядывая на него.
— Не знаешь? — спросил Ренар. — А в школу ты уже ходишь?
— Да.
— Ты хорошо учишься?
— Я еще недавно хожу в школу.
— Как же недавно?
— Один год перед этим я ходила совсем немного.
— Скажи: ты уже умеешь читать, писать, считать?
— Да, но это скучно. Можно, я лучше поиграю в саду?
И, получив разрешение, весело запрыгала к двери на одной ножке…
— Нет, доктор Жакоб, кажется, был прав, — повернулся ко мне старик, — а я ошибался. Это все-таки гипноз, а не душевное заболевание. Поразительно! Я читал о таких опытах по внушению возраста в книгах, но вижу впервые. Кто мог внушить ей это?
— Голос, — угрюмо ответила я.
— Мистика! — сердито отмахнулся Ренар. — Никакого голоса нет и быть не может. Просто галлюцинации и самовнушение. «Человек суеверен только потому, что пуглив; он пуглив только потому, что невежествен». Гольбах!
У тети даже изменился и стал совсем детским, неуверенным почерк. Это специально проверял любознательный доктор Ренар. Как строгий школьный учитель, он продиктовал тете несколько фраз. Она записала их, от напряжения высовывая кончик языка и облизывая губы. При этом она покосилась на меня, прикрыла листочек ладонью и совсем по-детски сказала:
— Чур, не подсматривать!
Мы сравнили эту запись с одной из школьных тетрадок, сохранившихся у тети с детства. Совпадение было поразительным, полным — вплоть до грамматических ошибок, от которых тетя, став взрослой, уже давно избавилась.
Настал подходящий момент, решила я, и снова тщательно обыскала тетину спальню, пока она резвилась в саду.
Дважды она забегала в спальню. Я замирала, но она хватала что-нибудь и убегала, не обращая на меня никакого внимания.
Я обшарила и выстукала, как в шпионских романах, даже стены в тщетных поисках потайных репродукторов или микрофонов, но ничего не нашла.
Потом я долго сидела посреди разворошенного белья и беспорядочно нагроможденной мебели, тупо смотрела то на потолок, то на стены и с тоской думала: где же прячется проклятущий голос?…
Может, все-таки существует телепатия и космические чудотворцы ведут внушение на расстоянии без всяких приемников и передатчиков?
Жалко, не с кем посоветоваться. Если позвонить Жакобу, он станет смеяться. А доктор Ренар ответит очередной назидательной пословицей: в телепатию он тоже не верит.
В газетах все то же… Интервью с Ахиллом д'Анджело, именующим себя «Великим магом Неаполя»:
Только у нас, в Неаполе, насчитывается семь с половиной тысяч официально зарегистрированных магистров оккультных наук. Государство должно заботиться о будущем своих гадалок и чародеев. Мы платим налоги, а потому имеем полное право на получение больничного страхования, пособий по инвалидности и пенсии…
Как тоскливо и одиноко!
Было душно, томительно, безысходно. Я нигде не находила покоя. Голова раскалывалась от боли, хотелось куда-то бежать.
Даже дальние вершины гор стали отчетливо видны, но в сиянии их снегов было что-то гнетущее, мрачное. Наверное, приближался фен. Я всегда плохо переношу этот ветер, прилетающий через Альпы откуда-то из африканских знойных пустынь. Он резко меняет погоду и приносит в наши тихие долины беспокойство и беспричинную раздражительность.
К выходкам тети я вроде начала привыкать и переносила их с тупым, апатичным терпением. Но, видно, струна терпения была натянута в моей душе до предела, и настало ей время лопнуть…
За обедом, когда я попыталась повязать ей фартучек — впав в детство, тетя баловалась за столом и все проливала, — она вдруг обеими руками вцепилась мне в горло и стала душить!
Лина уронила на пол миску с супом и с диким криком убежала. Доктор Ренар подскочил к нам и пытался освободить меня. Но тетя вцепилась мне в горло мертвой хваткой, глаза ее горели ненавистью. О нет, теперь она уже не была шаловливым ребенком! Руки у нее стали словно железными…
Я уже начала задыхаться, пока доктор Ренар с помощью прибежавшего Антонио не вырвали меня из рук тети, оттащили ее и с немалым трудом увели в спальню.
А я бросилась к телефону и стала звонить Жакобу. Подошла матушка Мари и, услышав мои рыдания, ничего не стала расспрашивать, побежала за доктором. Через мгновение Жакоб был у телефона.
— Она пыталась меня задушить. А еще утром притворялась семилетней девочкой. Я больше не могу!… — простонала я. — Вам ничего, вы не видите этих ужасов. Ведь они окончательно сводят тетю с ума, эти «космические» бандиты. Или уже свели?
— Нет, этого они не сделают, — быстро ответил он.
— Почему? Откуда у вас такая уверенность?
— А зачем им нужна сумасшедшая жертва? Ведь она еще не отдала им все деньги, верно?
— Пока нет.
— А им только это от нее и нужно. Пока они лишь пугают главным образом вас, чтобы отступились, не противились им, не связывались со мной. Думаю, сегодняшний трюк с нападением на вас — последний их фокус. Они оставят ее в покое, будут только внушать во время сна, даже незаметно для нее самой, чтобы она поскорее подарила или завещала им все деньги.