Камагин со слезами обнял улыбающегося Аллана. Громан тоже заплакал, разглядывая фотографии давно умерших товарищей и родных.
— Это подарок — да! — сказал потом Камагин. — Самый дорогой, самый неожиданный — взгляд в неизвестное нам будущее, которое давно стало прошлым.
— Именно ваше будущее! — захохотал Аллан. — Самый свежий журналец — через двадцать лет после старта «Менделеева», а ведь по вашему календарю с того часа прошло всего три года, так что события еще предстоят. Покажите теперь, братья-звездопроходцы, на какой космической галоше вас унесло с Земли на Плеяды.
Он отправился с космонавтами осматривать их звездолет, а я стал готовиться к высадке на Сигму. Дело это возложили на меня.
7
Мы высадились на планету 8 мая 563 года.
День этот отмечен в календаре моего сердца черной краской. В школе я знакомился с подлостями прошлых веков человечества. По космическому масштабу, они были мелки: войны между крохотными государствами, людские свары, эксплуатация одними людьми труда и способностей других. Здесь я увидел подлость такую космически огромную, что путались мысли.
И здесь — верю, верю, что временно, — я потерял самого близкого мне человека.
На Сигме имелись города. Именно имелись, их уже не было, когда мы высадились. Я забегаю вперед. Мне надо начать с того, как мы исследовали издали четыре спутника Электры.
Первая, ближняя планета нас не заинтересовала. Это был огненно-дымный шар — океаны лавы и тучи сернистого газа над океанами. Никакие формы жизни не могли существовать в этом адском пекле. Две крайние планеты тоже не привлекали. Расположенные от Электры дальше, чем Плутон от Солнца, они были покрыты толщами ископаемого льда.
Но вторая, Сигма, вспыхивавшая вечерами розоватым сиянием, была похожа на Землю: океаны, горы, леса и реки. Одно поразило нас: приближаясь, мы сигнализировали радиоволнами и светом, но ответа не получили. Побаиваются неожиданных пришельцев, думали мы.
Оба звездолета повисли над планетой, а к ней направился планетолет: Андре, я и Лусин с Трубом. Из осторожности много людей решили в разведку не посылать.
Сперва мы облетели Сигму. Это была хорошо устроенная планета. Главное ее отличие от Земли составляли горные цепи, тянувшиеся среди океанов, суша образовывала гладкую равнину, лесистую и луговую.
Во время облета мы обнаружили четыре города и десяток поселения, но ни жителей, ни машин не увидели. Внизу лежали четко распланированные ящики глухих зданий, они складывались в улицы, улицы вливались в площади — и улицы, и площади были пусты.
Андре выбрал лужайку в леске недалеко от города и вылез первый. Когда я стал выбираться, меня обогнал Труб. Ангел с шумом вырвался наружу. Как ни просторно в звездолете, но здесь ему было вольготней. Он стонал от восторга и кувыркался в воздухе незнакомой планеты, как мальчишка на авиетке.
— Отправимся на поиски жителей, — сказал Андре.
Труб понесся вперед, стараясь обогнать авиетки, но вскоре отстал. Лусин посадил к себе пристыженного ангела. Мы не торопясь продвигались к городу.
А еще через некоторое время, покинув закрытые авиетки, мы зашагали пешком по улицам. После пещерных жилищ альдебаранцев и защитных рощ вегажителей город нас не поразил. Здесь все же были здания — ящики без окон и дверей, с какими-то отверстиями у крыш, приземистые, угрюмые, непомерно длинные — иные простирались на километр и больше. Если бы не исполинские размеры помещений, я сказал бы, что они напоминают дома альтаирцев.
— Ручаюсь, что жители здесь крылаты, — сказал Андре. — Что-нибудь вроде нашего Труба.
Но они были скорей похожи на кузнечиков, чем на ангелов. Мы вскоре увидели группу таких кузнечиков, ростом с наших десятилетних детей, зеленых, чешуйчатых, прозрачнокрылых, с четырьмя гибкими конечностями, с прямо поставленной, узкой, почти человеческой головой, — мертвых…
Они лежали у стены, окровавленные, расплющенные, ни у одного не билось сердце, ни один не дышал. Мы молча стояли перед ними, лишь Труб со свистом рассекал воздух крылами.
— Нет мира под звездами, — хмуро сказал Андре. Он поманил Труба. — А ну, приятель, просунь голову в дырку и доложи, что видишь.
Труб пролез в одно из верхних отверстий и пропадал минуты две. Потом он камнем рухнул вниз.
— Смерть! — хрипел он в волнении. — Все убиты!
Я подозвал Труба. Он с готовностью подставил спину. Этот крылатый парень силен как бык и легко доставил меня к отверстию. Я просунул внутрь ноги и сел, ухватившись руками за края отверстия.
— Внутрь и побыстрее, Труб! — сказал я.
Он мигом проник в другое отверстие и подлетел ко мне изнутри. Я шире его в плечах и не мог так легко пролезть. Труб дернул меня за ноги и подхватил на лету. Я обнял его за шею и засветил карманным прожектором.
Зрелище было ужасное. В гигантском каменном сарае были навалены штабелями мертвые кузнечики с человеческими головами.
Труб, тяжело махая крыльями, пролетел в конец сарая и возвратился обратно, везде лежали мертвецы, одни мертвецы — никто не приподнял головы, никто не шевельнул крыльями.
— Мор или побоище? — спросил Андре, когда мы с Трубом вернулись.
— Вероятней, что побоище. Жители города прятались под защитой стен, смерть настигла их в укрытии. И произошло это недавно, может, несколько дней или часов назад.
— Трупы так же раздавлены, как эти? — Андре показал на мертвецов у стены.
— Расплющены. Очевидно, удар из гравитационных орудий.
Впереди тянулась стена здания, перегородившего улицу, мы свернули налево. Лусин вдруг побежал, крича:
— Человек! Мы. Такой же.
Мы поспешили за ним, нас опередил с клекотом Труб.
На крохотной площади, образованной торцами трех зданий-сараев, стояла скульптурная группа из трех фигур. Высокий человек обнимал двух человекоголовых кузнечиков. Все трое смеялись, поднимая лица вверх, они чему-то одинаково радовались. Желтый, нарядный камень, непохожий на холодный мрамор наших статуй, дополнял впечатление радости.
— Галакт, — сказал Андре, показывая на изогнувшиеся в разные стороны пальцы центральной фигуры.
— Встреча друзей, — сказал Лусин. — Сошел с неба. Ждет других.
Я не мог оторваться от галакта Скульпторы Земли не умеют с такой живостью передать лица, в изображениях всегда остается что-то безжизненное, показывающее, что перед тобой камень, а не тело. Здесь было живое лицо, до того живое, что хотелось улыбнуться в ответ на его улыбку.
И снова меня поразили огромные глаза галакта. Почти четырехугольные, они захватывают такую большую часть лица, что вначале видишь лишь их. И у них было свое выражение — сквозь веселье проступала тревога, художник мастерски передал ее в камне: кузнечики с умными человеческими лицами только радовались, обнимал галакта, он и радовался и тревожился, был счастлив и насторожен, он, казалось, не одних веселых известий ожидал, вглядываясь в небо.
Я мысленно вызвал Веру. Во вспыхнувшем видеостолбе я увидел командирский зал, в креслах сидели Вера, Ольга и Леонид.
— Не беспокойся, — сказала Вера. — Мы следим за вами.
— Значит, вы видели ужасы этого города мертвецов? И понимаете, что это значит?
— Да, Эли. Вы защищены мощными полями, пользуйтесь ими.
Вокруг нас летал Труб, то взмывая, то падая вниз. Внезапно он унесся в сторону, и вскоре раздался его призывный клекот. Он кричал так страшно, что мы со всех ног кинулись к нему. Я вспомнил, что он не обучен пользоваться защитными полями, и огородил его своим. Труба отбросило от глыбы, на которую он с яростью кидался. Я поспешно снял поле.
Труб так и не понял, что с ним произошло. Он потом рассказывал, что невероятная сила схватила его за волосы и метнула прочь.
— Враг! — надрывался Труб, снова бросаясь на глыбу. — Подлый!
Но это было не живое существо, как показалось Трубу, а снова камень.
На отполированном пьедестале возвышалось нечто странное, ни на что не похожее: не то ком земли, не то раздувшаяся черепаха, не то рыцарский шлем из земных музеев. А из середины каменной опухоли вздымалась гибкая — змеиным телом — трубка, и на конце ее был нарост, вроде большого огурца или ананаса. Он сверкал, этот нарост, от него отбрасывались лучи, но не как от лампочки — сплошным сиянием, — а словно от тысячи колюче-ярких остриев, как если бы он был инкрустирован драгоценными камнями и каждая грань блистала особо, — он пронзал, а не освещал лучами.
В облике удивительного сооружения ощущалось что-то зловещее, и я понимал Труба, набросившегося на него с таким неистовством.
В молчании мы стояли у монумента. Мы знали, что на звездолетах его тоже наблюдают — нашими глазами — и так же, как мы, стараются понять, что эта за штука.
— Не разрушитель ли это? — сказал Андре без обычной уверенности.
— Он! Он! — подтвердил Лусин. Его убедил не Андре, а бешенство Труба.
— Скорей, боевая машина разрушителя, — высказался я. — А огурец на шее — глаза или перископ. Конструкция, живая или механическая, которую так и хочется назвать головоглазом. Во всем этом имеется одна большая загадка, Андре.
— Одна? Я насчитал бы не меньше тысячи, Эли.
— Одна, — повторил я. — И вот какая: если жители Сигмы так радуются галактам, что явствует из первой скульптуры, то зачем они возводят памятники врагам своих друзей? К чему оказывать недоброжелателям почести?
— Надо еще доказать, что памятники ставятся для почета. Может, это предупреждение — не забывайте, что нависло над нами.
— Третья! — крикнул Лусин, бросаясь в проход между зданиями. — Головоглаз первоклассный! И галакт — тоже!..
Третья скульптурная группа, в самом деле, была великолепна. Слово «великолепна» относится к мастерству, а не к содержанию. На краю постамента громоздилась такая же каменная туша со сверкающим наростом, а в центре и с другого края располагались два галакта и восемь жителей Сигмы.
Притихшие, мы замерли перед скульптурой. Вторично, после уничтоженной картины альтаирцев, мы видели ужасную сцену неволи. На шее галактов висели цепи, такие же цепи были у жителей Сигмы. Это была процессия невольников, и первыми невольниками шли галакты, а сверкавший перископом головоглаз был, очевидно, надсмотрщиком.
— И все-таки кое-чему я во всем этом безобразии радуюсь, — сказал я через некоторое время. — И знаешь чему, Андре? Теперь мы можем спокойно закрыть одно твое открытие. Я имею в виду твою грозную теорию невидимок.
— Не могу передать, как сам я рад! — воскликнул Андре с облегчением. — Вид у этой бронированной опухоли отвратителен, но все же это тело, а не привидение.
— И я думаю… — начал я, но не закончил.
— На помощь! — отчаянно крикнул Андре.
Ошеломляюще острый свет ударил нас по глазам и необоримая тяжесть швырнула на стену здания.
Мне показалось, что я попал под пресс и раздавлен.
8
Это продолжалось, очевидно, сотые доли секунды — стремительный, тотчас же отраженный удар.
Теперь я понимаю, что если бы друзья на звездолетах не следили за нами, мы были бы уничтожены первым же гравитационным выстрелом головоглаза. Наши индивидуальные поля, как потом выяснилось, слишком слабы, чтоб противостоять мощи создаваемых ими в коротких ударах перегрузок тяжести.
И когда разрушитель послал свой убийственный импульс, защитные наши поля были смяты в гармошку, лишь ослабив навалившийся на нас тысячетонный груз. Зато на помощь пришли автоматы звездолетов, их встречный импульс нейтрализовал удар.
Несмотря на потрясение, я удержался на ногах.
В секунды больших напряжений мысль и чувства убыстряются в сотни раз. Во мне одновременно принималась и перерабатывалась информация с разных сторон, я слушал, видел, воспринимал десятки важных образов, давал на них ответы, отвергал, принимал — все сразу. Во мне кричал яростный голос Леонида: «Кинжальное поле, Эли, кинжальное поле!», я видел перекошенное лицо самого Леонида, он, отдаленный от нас тысячами километров, сражался вместе с нами.
И тут же я увидел посиневших, задыхавшихся Андре и Лусина, главная волна перегрузок обрушилась на них, и, вдавленные в стену, почти расплющенные, они боролись с самими собой, чтобы не потерять сознания и не стать добычей напавшего на нас разбойника. И еще я увидел головоглаза — огромную землистую опухоль с длинной шеей и сверкающим на шее страшным глазом.
Он выполз из-за стены и быстро приближался, готовя новый, в десятки раз усиленный удар, который, возможно, уже не смогли бы отразить далекие автоматы звездолетов.
Все это запечатлелось в моей памяти единой картиной, оно, вероятно, и было единой картиной, ибо совершилось в десятые доли секунды — появление разрушителя, стремительная атака Труба, мой бешеный выпад.
Я не знаю сейчас, что тогда поразило меня больше: вид погибающих Андре и Лусина, свирепый облик наступающего разрушителя или глыбой упавший с высоты Труб.
Отважный ангел с ревом низринулся на врага, выбросив свои грозные когти. Он нацелился на его глаз, и нападение, видимо, было так неожиданно для головоглаза, что Трубу удалось полоснуть когтями по глазу. Головоглаз мотнул шеей, выбросил свое поле вверх, Труб, не вскрикнув, отлетел в сторону, крылья его были сломаны, смятые перья облаком рассеивались в воздухе. И в это мгновение я поразил разрушителя насмерть.
Я хорошо помню свое собственное состояние в тот миг битвы. Я зарычал от непереносимого бешенства. Все мои помыслы были сконцентрированы в точечном фокусе одной мысли: «Пронзить! Пронзить!» и, до нестерпимости сжав свое охранное поле в узкий, как луч, пучок, я ударил им врага, как шпагой.
Он не упал, обливаясь кровью, но лопнул, как мыльный пузырь, по которому хлопнули палкой. Взрыв, взвившийся столб огня и дыма, падающие куски и капли — вот и все.
Существо, напавшее на нас, было превращено в осколки — не повержено, а разбрызгано. Я тогда не знал, что это — единственная форма смерти головоглазов.
Я кинулся к Андре и Лусину. Андре, бледный, пошатывался, глаза его были закрыты. Лусин пришел в себя быстрее.
— Труб, кажется, погиб! — крикнул я. — Посмотри Труба, Лусин.
Лусин, держась за стены, направился нетвердым шагом к Трубу. Поверженный ангел лежал у стены, Лусин пытался поднять его и не смог. Он со слезами позвал меня. Я в это время возился с Андре. Тот открыл глаза, но еще не мог говорить. Я выкликнул авиетки, но они не появились. Я выругался и вызвал планетолет. Он тоже не отозвался.
Вспыхнул видеостолб. Никогда не забуду страха на лице Веры. Она глядела на меня, словно я уже был мертв.
— Эли! — простонала она. — Вас окружают, Эли!
Ее сменил Леонид. Его резкое лицо пылало гневом.
— Авиетки уничтожены разрушителями! — крикнул он. — Планетолет поврежден. К вам ползет не меньше полусотни этих тварей. Мы усилили ваши поля до предела, идем на помощь. Держитесь, братья!
— Сколько у нас времени? — спросил я. — Минуты? Секунды?
— Минуты три! Прячьтесь за экранирующие укрытия!
Оставив Андре у стены, я помчался к Лусину. Вместе мы перетащили Труба к Андре. Бедный ангел был так помят, что не мог пошевелить пальцами. Голова его бессильно заваливалась. Но в нем еще бушевал задор битвы, он хрипло заклекотал, когда его проносили мимо места, где стоял головоглаз, остатки перьев на сломанных крыльях злобно взъерошились.
Положительно я испытывал нежность к этому молодцу!
Я оглянулся. Ничего экранирующего от гравитационных полей вблизи не было. Я потряс Андре:
— Приходи в себя, слышишь! Нас окружают враги. Надо максимально концентрировать поля.
Андре вздрогнул и сел. В его глазах появилась мысль. Я оставил его и обратился к Трубу. Я был теперь спокоен за Андре. Сознание опасности и необходимость присоединить свои усилия к общим усилиям — лучшее лекарство для таких, как он.