— Есть. Но если ты королевской крови, у тебя нет свободы выбора.
Он снова вздохнул и стиснул рукоять своего большого меча.
— Ты больше чем боевой спутник, Майкл Кейн. Ты друг с сильным характером.
Я схватил его за руку и посмотрел ему в глаза.
— Эти слова применимы и к тебе, Брадинак Хул Хаджи.
— Надеюсь, что так, — ответил он.
Глава 3. ДОЛГ ХУЛА ХАДЖИ
Несколько дней спустя мы получили известие, что всем предводителям городков и деревень было передано указание и тайное собрание было намечено провести через три дня.
В это время мы составляли план действия и очень мало отдыхали. Хул Хаджи проводил много времени с Орой Лис. Как любой мужчина, он был польщен ее обожанием.
Я чувствовал, что ничего хорошего из этого не выйдет. При иных обстоятельствах все это могло произойти и со мной. Фактически, я не раз сам это делал в прошлом, хотя тогда на кон было поставлено куда меньшее.
Мне казалось, что Оре Лис дали веское основание думать, что на ее страсть ответили взаимностью, но я не мог найти способа предупредить друга.
Однажды я оказался с ней наедине и поговорил с ней.
Несмотря на то, что мне представлялся диковинным ее рост и странным казалось ее лицо, она показалась мне простенькой, бесхитростной и романтической девушкой. Я попытался завести разговор о Хуле Хаджи, сказал ей о его многочисленных обязательствах перед народом, что могут потребоваться годы, прежде чем он подумает о себе — и о том, чтобы взять себе жену.
Ее ответом на это был смех и пожатие плечами.
— Ты — мудрый человек, Майкл Кейн, — мой брат говорит, что твои советы очень им помогли — но я думаю, ты не так мудр в делах любовных.
Это поразило меня глубже, чем следовало бы, потому что мысли о моей собственной любимой Шизале всегда были со мной. Но я не отступил.
— Разве ты не думаешь, что Хул Хаджи может не испытывать к тебе такого сильного чувства, как ты к нему? — мягко спросил я.
Снова улыбка и легкий смех.
— Мы поженимся через два дня.
— Поженитесь! — разинул я рот. — Хул Хаджи мне ничего не говорил!
— Разве? Ну, тем не менее это так!
После этого я ничего не мог возразить, но твердо решил предупредить Хула Хаджи.
Я нашел его на северной стене деревни. Он глядел на прекрасные сине–зеленые холмы, обработанные поля, кормившие жителей деревни, и на большие алые цветы, росшие здесь в изобилии.
— Хул Хаджи, — обратился я без всяких предисловий. — Ты знаешь, что Ора Лис думает, что она через два дня обязательно выйдет замуж?
Он повернулся, улыбаясь.
— Вот как? Боюсь, что она живет в мире фантазии. Она таинственно сказала мне вечером, что если я встречусь с ней у дерева вон там, — и он показал на северо–восток, — то исполнится то, что мы оба желаем. Тайный брак даже романтичней, чем я предполагал.
— Но разве ты не понимаешь, что она искренне верит, что ты намерен пойти на свидание?
Он глубоко вздохнул.
— Да, я полагаю, так оно и есть. Я должен что–то предпринять на этот счет, не так ли?
— Должен — и быстро. Бедная девушка!
— Ты знаешь, Майкл Кейн, события последних дней привели меня в состояние чуть ли не эйфории. Я проводил время в обществе Оры Лис, потому что находил там вдохновение. И все же едва слышал то, что она мне говорила, и вряд ли я могу вспомнить хоть слово из того, что сказал ей. Дело зашло слишком далеко.
Солнце начало садиться, пронизывая синее небо красновато–желто–пурпурными прожилками.
— Ты сейчас пойдешь повидать ее? — Я описал ему, где она была.
Он устало кивнул.
— Нет. Лучше сделать это, когда будет утро.
Мы медленно вернулись в дом нашего хозяина. Мы увидели Ору Лис. Она быстро прошла дальше, задержавшись только, чтобы подарить Хулу Хаджи тайную улыбку.
Я был в ужасе. Я понял затруднительное положение моего друга и мог ему только посочувствовать. Теперь он должен был сделать то, что крайне неприятно каждому мужчине, — ввергнуть девушку в глубочайшее несчастье самым тактичным образом из всех возможных. Имея представление о таких ситуациях, я знал, что каким бы тактичным ни пытался быть мужчина, в результате как–то всегда получается так, что его неправильно поймут и девушка заплачет, отказываясь быть утешенной им. Немногие женщины реагируют иначе, и, по правде говоря, ими–то я и восхищаюсь — женщинами вроде Шизалы, которая была женственна настолько, насколько возможно, но с железной волей и силой характера, которым позавидовали бы многие мужчины.
Не то чтоб я не сочувствовал бедной Оре Лис. Очень даже сочувствовал. Она была молода, невинна — деревенская девушка без всякой умудренности моей Шизалы и без той жестокой тренировки, которую получают члены южно–марсианских царствующих домов.
Я сочувствовал им обоим. Но именно Хулу Хаджи приходилось выполнять свой неприятный долг. И я знал, что он его исполнит.
После того как я умылся и побрился специально заточенным ножом, одолженным мной у Морахи Ваджи, — у синих марсиан на теле нет волос, заслуживающих разговоров, — и влез в постель, меня наполнило чувство беспокойства, не покидавшее меня во сне. Я метался и ворочался всю длинную марсианскую ночь и утром чувствовал себя столь же несвежим, как и тогда, когда лег спать.
Поднявшись и ополоснувшись холодной водой, желая избавиться от чувства усталости, я съел принесенный мне служанкой завтрак, пристегнул свое оружие и вышел во двор дома.
Было прекрасное утро, но я не мог оценить его по достоинству.
В тот момент, когда я повернулся, чтобы отыскать взглядом Хула Хаджи, из дома вылетела Оралис. Слезы текли ручьем по ее лицу, она рыдала.
Я понял, что Хул Хаджи поговорил с ней и сказал ей правду — неприятную правду. Я попытался остановить ее, сказать ей несколько утешающих слов, но она молнией пронеслась мимо меня и выбежала на улицу.
Я сказал себе, что это к лучшему, что все произошло именно так, как я ожидал, что, будучи молодой, бедная девушка скоро оправится от своего несчастья и найдет другого молодого воина, на которого сможет излить страсть, бывшую столь явной частью ее характера.
Но я был неправ. Последовавшие за этим события показали, что я был крайне неправ.
Из дома вышел Хул Хаджи. Он шел медленно, опустив голову. Когда он поднял глаза и увидел меня, я заметил, что в них были боль и печаль.
— Ты сделал это? — спросил я.
— Да.
— Я видел ее — она пробежала мимо меня и не остановилась, когда я ее окликнул. Так было лучше всего.
— Я полагаю, что да.
— Она скоро найдет себе еще кого–нибудь, — попробовал утешить я ею.
— Ты знаешь, Майкл Кейн, — со вздохом произнес он, — сделать то, что сумел сделать я, стоило мне куда больше, чем кажется. При других обстоятельствах я мог бы со временем полюбить Ору Лис.
— Наверное, ты еще сможешь, когда все это будет окончено.
— А не будет ли тогда слишком поздно? Я вынужден был стать реалистом.
— Возможно, — согласился я.
Он, казалось, сделал усилие, пытаясь выбросить эту мысль из головы.
— Идем, — сказал он. — Мы должны поговорить с Морахи Ваджой. Ему следует узнать твои взгляды на построение развернутого строя солдат с секирами из Сала–Раса.
Если Хул Хаджи был в подавленном настроении, то у меня были самые дурные предчувствия.
Но на самом деле из этого вышло больше, чем мог предвидеть любой из нас.
Происшедшему суждено было изменить весь ход событий и ввергнуть меня в страшные приключения.
Ему было суждено принести многим смерть.
Глава 4. ПРЕДАНЫ!
Наступил день большого собрания, а Ора Лис не вернулась, и поисковые партии, отправившиеся за ней, не обнаружили даже ее следов.
Мы все тревожились, но пришлось отвлечься от поисков из–за собрания.
Прибывали гордые килаки и оркилаки. Они пробирались тайком и в одиночку. Дозоры приоза всегда опасались больших групп людей, которые могли представлять угрозу.
Фермеры, купцы, объездчики дахаров — чем бы они обычно ни занимались, они, прежде всего, были воинами. Даже тирания приоза оказалась не в состоянии заставить сельских жителей сложить оружие. И они были вооружены до зубов.
На холмах были расставлены часовые, чтобы следить за дозорами приоза, хотя именно в этот день их и не ожидалось, по этой причине и было намечено собрание.
Там было более сорока мудрецов деревень и городов, все они выглядели в высшей степени заслуживающими доверия, их честность была высечена на их лицах. Как и независимость — независимость такого рода, которая предпочитает сражаться сама по себе и не полагаться на групповые усилия. Они относились ко всему с их обычной подозрительностью, однако несколько изменили свое отношение к собранию, как только вошли в большую комнату, предоставленную для собрания в доме Морахи Ваджи. Они увидели там Хула Хаджи и сказали:
— Он словно вновь оживший старый Брадинак!
И этого оказалось достаточно. Не было никакого преклонения колен или рабского приветствия — они держались прямо. Но теперь в них была одна решимость.
Убедившись, что все уверились в тождественности Хула Хаджи, Морахи Ваджа достал большую карту Мендишара и повесил ее на стене. Он обрисовал нашу стратегию и предложил тактику при соответствующих условиях. Местные лидеры задали вопросы — очень продуманные и по существу, — и мы ответили им. Когда мы не могли сразу ответить конкретно, мы выносили вопросы на обсуждение.
С подобными людьми, подумал я, выступившими против беспечных приоза, захватить и вырвать у Джевара Бару похищенную им власть будет не так уж трудно.
Но чувство беспокойства не покидало меня. Я не мог избавиться от него. Я постоянно был настороже, опасливо оглядываясь вокруг, положив руки на меч.
В зал принесли обед, и мы поели, беседуя, потому что нельзя было терять времени.
В полдень общий разговор был окончен и обсуждались детали, как лучше всего использовать небольшие группы людей с боевым опытом, как использовать отдельных людей — местных чемпионов по метанию копий и так далее.
К вечеру большинство из нас было уверено, что в день нападения — через три дня — мы победим!
Но мы так и не произвели этого нападения.
Вместо этого на закате они напали на нас.
Они обрушились на деревню со всех сторон, они безнадежно превосходили нас в численности и вооружении.
Они пошли в атаку верхом на дахарах, сверкая доспехами в умирающем свете солнца — с развевающимися плюмажами, с блестевшими копьями, щитами, мечами, булавами и топорами.
Шум был ужасающий, его дополнял вой кровожадных людей, наслаждавшихся предвкушением стереть с лица земли деревню, мужчин, женщин и детей.
Это был крик росомахи, добравшейся до горла человека. Это был крик, предназначенный вселить ужас в сердца женщин и детей. Он вселил страх и в сердца храбрых мужчин. Это был крик безжалостный, злорадный и победоносный.
Это был крик человека–охотника на человека–дичь.
Мы увидели их скачущими по улицам и разящими все, что передвигалось. Жестокое веселье было на их лицах, оно не поддается описанию. Я видел, как погибла женщина, прижимающая к себе ребенка. Ее голова была отрублена, а ребенок был насажен на пику. Я увидел мужчину, пытавшегося защититься от четырех всадников и павшего с воплем ярости и ненависти.
Это был кошмар.
Как это случилось? Было ясно, что нас предали. Это были приоза, вне всякого сомнений.
Мы выступили на улицы, стоя плечом к плечу, и встретили налетевших на нас диких всадников.
Это был конец всему. С нашей смертью народ останется без лидеров. Даже если некоторые спасутся, их будет недостаточно для того, чтобы поднять восстание сколь–нибудь приличных масштабов.
Кто же нас предал?
Я не мог понять этого. Конечно же, один из этих деревенских вождей, людей гордых и честных, даже сейчас гибнувших в атаке приоза.
Пока мы сражались, наступила ночь — но не было темноты, потому что поле битвы освещали подожженные дома.
Если у меня и были сомнения, что Хул Хаджи преувеличил жестокость тирана и его избранных сторонников, то они быстро рассеялись. Никогда я не видел такого садизма, демонстрируемого одной частью расы по отношению к другой.
Память об этом все еще в глубине моей души. Никогда я не забуду той ужасной ночи — хотя хотел бы забыть.
Мы сражались, пока не устали. Один за другим храбрецы Мендишара пали в лужи собственной крови, но не раньше, чем убив многих отлично экипированных приоза!
Я встречал сталь сталью. Мои движения стали почти механическими — оборона и атака, блокировать выпад или удар, отразить его, нацелить собственный выпад или удар. Я чувствовал себя машиной. События выбили из меня на время всякие другие чувства.
Только позже, когда немногие из нас остались в живых, я осознал, что Хул Хаджи и Морахи Ваджа, стоявшие слева от меня, ведут громкий разговор.
Морахи Ваджа убеждал моего друга бежать. Но Хул Хаджи отказывался спасаться бегством.
— Ты должен спастись — это твой долг!
— Долг! Мой долг сражаться вместе с моим народом!
— Твой долг — это снова отправиться в изгнание. Ты — наша единственная надежда. Если тебя сегодня убьют или возьмут в плен — погибло все наше дело. Спасайся, и другие придут, чтобы занять место погибших сегодня.
Я сразу понял логику Морахи Ваджи, и присоединился к его просьбе. Кроме этого, мы должны были сражаться, не прекращая спора. Это была оригинальная сцена.
В конечном итоге Хул Хаджи понял, что мы правы, что он должен уходить.
— Но ты должен отправиться со мной, Майкл Кейн. Мне понадобятся твои утешения и твои советы.
Бедняга, он был не в себе и мог сделать что–нибудь опрометчивое. Я согласился.
Шаг за шагом, мы отступили туда, где двое воинов с мрачными лицами держали для нас одров.
Скоро мы скакали прочь из разоренной деревни, но мы знали,. что приоза окружают этот район, они наверняка ожидали от нас чего–нибудь подобного.
Я оглянулся и почувствовал ужас!
Маленькая группа защитников стояла плечом к плечу как раз перед домом Морахи Ваджи. Повсюду вокруг были убитые — убитые обоих полов и всех возрастов. Из некогда прекрасных домов с мозаикой вырывались языки пламени. Это была сцена из Босха или Брейгеля — картина Ада.
Тут я обратил внимание на двух несущихся к нам всадников.
Я не такой человек, чтобы легко прийти к ненависти, но этих приоза я возненавидел.
Я обрадовался возможности убить двух из тех, которые набросились на нас. Теплой окровавленной сталью мы стерли усмешки с их лиц.
С тяжелым сердцем мы поскакали дальше, прочь от этого места жестокости.
Мы скакали, пока могли держать глаза открытыми, до наступления холодного утра.
Вот тогда мы увидели остатки лагеря и лежащую ничком на дерне фигуру.
Приблизившись, мы узнали ее. Это была Ора Лис
С криком удивления Хул Хаджи спешился. Он опустился на колено рядом с женщиной. Когда я присоединился к нему, то увидел, что Ора Лис была ранена. Она была проткнута мечом.
Но почему?
Хул Хаджи поднял на меня взгляд, когда я встал по другую сторону от лежащей девушки.
— Это слишком много, сперва то, — проговорил он пустым голосом, — затем это.
— Это работа приоза? — спокойно спросил я.
Он кивнул, проверяя ее пульс.
— Она умирает, — сказал он. — Просто чудо, что она так долго прожила с такой раной.
Словно в ответ на его голос, веки Оры Лис затрепетали и глаза открылись. Они были остекленевшими, кода она увидела Хула Хаджи.
Из горла девушки вырвались сдавленные рыдания, и она проговорила с трудом, почти шепотом.
— О мой Бради!
Хул Хаджи погладил ей руку, пытаясь понять ее слова. Он винил себя в этой трагедии.
— Мой Бради, я сожалею!
— Сожалеешь? Не тебе, Ора Лис, следует испытывать сожаление, а мне, — проговорил Хул Хаджи.
— Нет! — Ее голос приобрел силу. — Ты не понимаешь, что я наделала. Есть ли у вас время?