На самом деле мы не знали, действительно ли команда корабля спит, не раздеваясь. Мы обитали в своих отсеках, флотские — в своих, наверное, потому что, заходя к нам, они все же чувствовали нашу неприязнь или, лучше сказать, пренебрежение, когда мы общались с ними не в служебной обстановке. Может, это и нехорошо, но ведь могут же быть у человека социальные стандарты, предрассудки, наконец?
У лейтенанта был свой кабинет на половине флотских, но мы никогда не ходили туда, разве что при крайней необходимости. Мы сами несли караульную службу на корабле, потому что экипаж «Роджера Янга» был смешанный: многие посты занимали женщины, в том числе пост капитана и других офицеров-пилотов. На корабле существовал специальный женский отсек, возле дверей которого днем и ночью стояли два вооруженных десантника. В боевых кораблях на всех важных пунктах стоят часовые, а эти двери вели, помимо прочего, в головной отсек, где размещалась рубка управления.
Наши офицеры пользовались правом прохода в головные отсеки, все они, включая лейтенанта, обедали там вместе с женским персоналом. Но они никогда особенно не задерживались — ели и тут же возвращались к нам. Возможно, на других кораблях, к примеру на транспортных, водились другие порядки, но на «Роджере» все обстояло именно так. И лейтенант, и капитан Деладрие заботились о надежности «Роджера». И мне кажется, они своего добились.
На караульную службу мы смотрели как на привилегию. Во-первых, это был отдых — стоять, скрестив руки на груди, широко расставив ноги, думать — вроде и не спишь, а вроде что-то снится. Во-вторых, так приятно сознавать, что в любой момент ты можешь увидеть женщину, хотя не имеешь даже права заговорить с ней, кроме как по служебной необходимости. А однажды меня вызвали прямо в рубку капитана. Она взглянула мне в глаза и попросила:
— Отнесите это главному инженеру, пожалуйста.
В мои ежедневные обязанности кроме уборки входило обслуживание электронной аппаратуры под руководством падре Миглаччио, командира первой группы. Я делал почти то же самое, что и в детской лаборатории Карла. Боевые выбросы случались не так уж часто, но на корабле всем хватало работы. Если у человека не было особых талантов, он мог целыми днями убирать в отсеках, мыть переборки — сержант Джелал был просто помешан на чистоте. Мы следовали простому закону Мобильной Пехоты: все идут в бой и все работают в обычные дни. Шеф-поваром, причем очень хорошим, у нас был Джонсон — сержант из второй группы, большой добродушный парень из Джорджии. У него запросто можно было выманить что-нибудь сверх нормы. Он сам ел в неположенное время и не понимал, почему этого же нельзя делать другим.
Но все же «Роджер Янг» был прежде всего боевым кораблем. Мы совершали боевые выбросы, причем каждый раз разные: принципы нового выброса намеренно отличались от предыдущего, чтобы баги не могли подготовиться к нападению. Однако на стратегические битвы мы больше не замахивались, наш корабль занимался патрулированием, одиночными набегами и рейдами. Секрет в том, что Земная Федерация тогда еще не была готова к крупным сражениям. Амбициозная операция «Дом багов» обошлась слишком дорого, мы потеряли много кораблей, погибло большое число воинов-профессионалов. Требовалось время для того, чтобы собрать новый флот, обучить людей.
Поэтому небольшие быстроходные звездные корабли, и среди них «Роджер Янг», старались быть сразу везде, держать противника в напряжении, нанося удар и тут же удирая. Мы несли потери, и каждый раз, прибывая на Санктор, требовали новых капсул, новых людей. Я продолжал дрожать перед каждым выбросом, хотя по-настоящему боевых операций проводилось не так уж много и на поверхности занятой противником планеты мы находились, как правило, недолго. Зато между выбросами тянулись дни нормальной жизни на корабле и в компании «сорвиголов».
Быть может, это был самый счастливый период в моей жизни (только я, конечно, тогда этого не знал). Жил как все и, как все, радовался, что жив.
Мы были счастливы, пока не погиб наш лейтенант.
Тот период вспоминается как худший в моей жизни. У меня была тяжелая депрессия: моя мама находилась в Буэнос-Айресе, когда баги до основания разрушили его.
Я узнал об этом, когда мы в очередной раз прибыли на Санктор за новыми капсулами. Там нас и догнала почта. Мне вручили письмо от тетки Элеоноры. Судя по всему, она забыла указать, что письмо срочное, и послание шло очень долго. Письмо было коротким и сумбурным. В смерти мамы тетка, кажется, обвиняла меня: то ли я был виноват, потому что служил в армии, но не смог защитить Землю от врагов; то ли мама поехала в Буэнос-Айрес только потому, что меня не было дома. Не знаю. Так или иначе, тетка во всем обвиняла меня.
Я порвал письмо и некоторое время бесцельно бродил по знакомым отсекам корабля. Я был уверен, что погибли и мама, и отец — ведь он никогда не отпускал ее одну путешествовать. Тетка не писала об отце, но она вообще никогда не удостаивала его своим вниманием. Всю душевную привязанность она отдавал сестре. Потом я узнал, что был недалек от истины: отец хотел ехать с мамой, но задержался из-за срочных дел. Он планировал выехать через день. Но тетка Элеонора ничего мне об этом тогда не писала.
Часа через два меня вызвал лейтенант. Он с необычной мягкостью спросил, не хочу ли я остаться на Санкторе, пока «Роджер Янг» отправится в очередной патрульный рейс. Он сказал, что у меня накопилось довольно много выходных и я могу их использовать. Не знаю, откуда ему стало известно о моем несчастье. Я отказался и поблагодарил. Мол, спасибо, сэр, но я предпочитаю отдохнуть вместе со всеми ребятами.
Теперь я радуюсь, что поступил именно так. Потому что если бы я остался, то не был бы там, где лейтенант получил свое. И это мучило бы меня потом всю жизнь… А случилось все очень быстро, прямо перед отлетом с планеты противника. Одного из парней в третьей группе ранило — не сильно, но он не мог двигаться. Помощник командира группы помчался к нему, но сам был ранен. Лейтенант, конечно, сразу все засек и двинулся к ним: у него были данные, что они оба живы, а значит, он не мог поступить иначе. Лейтенант привел их в чувство и потащил обоих к шлюпке.
Он действительно буквально тащил их последние двадцать футов, а потом впихнул в шлюпку. Все были на борту, щита вокруг шлюпки не оказалось, и в это самое мгновение противник нанес удар. Он умер сразу, в ту же секунду.
Я не упомянул имен тех ребят — рядового и помощника командира группы — не случайно. Лейтенант поспешил бы к любому из нас, и неважно, какое у тебя было звание. В такие моменты для него не было рядовых, а он переставал быть для нас лейтенантом. Мы это остро почувствовали тогда: от нас ушел глава семьи. Семьи, которой он дал фамилию, отец, без которого мы никогда бы не стали такими, какие мы есть.
После того как погиб лейтенант, капитан Деладрие пригласила сержанта Джелала обедать с ними, то есть с начальниками всех служб корабля. Джелли долго извинялся, но не пошел. Вы когда-нибудь видели вдову с упрямым и твердым характером, которая старается сохранить семью, делая вид, что глава этой семьи просто вышел и скоро должен вернуться? Именно так и вел себя Джелли. Он стал строже, а его обычное «лейтенанту это не понравится» действовало теперь на нас, как удар плетки. Правда, Джелли старался произносить эту фразу как можно реже.
Джелли почти не делал перестановок в отряде. Только помощника командира второго отделения поставил на пост отрядного сержанта, а меня из помощника командира второй группы произвел в капралы, чтобы я мог выполнять обязанности помощника командира отделения. Сам же он, как я уже говорил, вел себя так, словно, как обычно, лишь выполняет приказания отлучившегося лейтенанта.
Может быть, именно это нас и спасало.
10
Мне нечего вам предложить, кроме крови, тяжелого труда, слез и пота.
У. Черчилль, солдат и государственный деятель XX века
Мы вернулись на корабль из рейда против скиннов — рейда, который оказался последним для Диззи Флореса. Сержант Джелал первый раз командовал нами как командир отряда. Наверное, поэтому один из корабельных артиллеристов, который нас встречал, спросил меня:
— Ну, как все прошло?
— Нормально. Как всегда, — ответил я коротко. Вполне возможно, что он задал вопрос из дружеских чувств. Но мне было не до разговоров, слишком противоречивые чувства одолевали: тоска по погибшему Диззи, глупая гордость, что мне так хорошо удалось подобрать раненого, и в то же время стыд, что все усилия ни к чему не привели и Диззи никогда больше не будет с нами. Но глубоко шевелилось уже знакомое чувство, которому каждый раз стараешься не дать воли — радость, что снова на корабле, что жив, можешь двигать руками и ногами, что вернулся целым и невредимым. А кроме того, как можно рассказать о десанте человеку, не участвовавшему ни в одном боевом выбросе.
— Да? — отозвался этот парень. — Вы не так уж плохо устроились, ребята. Тридцать дней балдежа, тридцать минут работы.
— Ага, — согласился я и повернулся, чтобы уйти. — Некоторые из нас просто в рубашке родились.
И все же в словах флотского было много правды. Наверное, мы, современные десантники, напоминали летчиков давних войн: долгие, заполненные ежедневным трудом военные будни и всего несколько часов реального боя с врагом в небе. А остальное — обучение, подготовка к вылету, вылет, прилет, отдых, опять подготовка к следующему вылету и учеба, учеба каждый день.
Следующий выброс мы совершили только через три недели — на другую планету, вращающуюся возле другой звезды. Колония багов. Даже пространство Черенкова не делает звезды ближе, чем они есть.
За это время я получил капральские нашивки. Назначение утвердили Джелли и капитан Деладрие. Теоретически я не считался капралом, пока наверху, в штабе, меня не переводили на имеющуюся вакантную должность. Однако всем было ясно, что вакантных мест всегда больше, чем живых людей, готовых их заполнить. Я стал капралом с того момента, как Джелли сказал мне, что я капрал. А все остальное было пустой формальностью.
Но, с другой стороны, этот флотский был неправ, когда говорил о безделье и балдеже. В наши обязанности входили проверка, ремонт и обслуживание пятидесяти трех скафандров, не говоря уже о вооружении и специальной амуниции. От этой работы зависела наша жизнь. Изредка Миглаччио после очередного выброса и проверки разводил руками, показывая, что тому или иному скафандру уже ничем не поможешь. Если Джелли подтверждал его заключение, скафандр передавался корабельному оружейнику лейтенанту Фарлею. Если и он считал, что не хватит средств для починки, с базы запрашивали новый скафандр, который после доставки нужно было приводить из «холодного» состояния в «горячее». Этот процесс отнимал более суток, не говоря уже о том, сколько времени уходило на обкатку скафандра у его хозяина.
Но мы были не прочь и развлечься. Между экипажами кораблей почти все время шли соревнования. У нас, например, был лучший в округе, то есть на расстоянии нескольких кубических световых лет, джаз. А после удивительного спасения, когда нас выручило только исключительное мастерство капитана, наш лучший механик Арчи Кэмпбелл смастерил точную копию «Роджера Янга» и все на ней расписались (Арчи выгравировал подписи на металлопластике модели), а на специальной табличке было выведено:
«Первоклассному пилоту Иветте Деладрие с благодарностью от "Сорвиголов Расжака"».
Потом мы пригласили ее к себе на ужин, и все время пока праздновали, играла наша джаз-банда. В конце ужина самый молодой из наших рядовых подарил капитану копию корабля. На глазах Деладрие показались слезы, и она поцеловала счастливчика, а потом и Джелли, который так покраснел, что все покатились со смеху.
После того как на моей форме официально стали красоваться капральские нашивки, я понял, что нужно окончательно выяснить отношения с Эйсом. Джелли хотел, чтобы я выполнял обязанности помощника командира отделения, а мне казалось, что это слишком. Когда шагаешь через ступеньку, всегда возникают сложности.
Мне нужно было сначала показать себя командиром группы, а потом уже лезть наверх. Я знал, что Джелли тоже все прекрасно понимает, но его главной заботой было сохранить иерархию отряда как можно ближе к той, что была при лейтенанте. Поэтому он не тронул никого из командиров отделений и групп.
Мне же предстояло решать свои проблемы. Все три командира групп были капралами, они получили это звание раньше меня, их авторитет был выше. Но если в следующем десанте сержант Джонсон получит свое, мы потеряем не только прекрасного повара, но и командира отделения, а мне придется управлять всем отделением — несколькими группами. В бою, когда я буду отдавать приказы, ни у кого не должно возникать ни тени сомнения. Поэтому все сомнения нужно было развеять сейчас, до того, как прозвучит сигнал к выбросу.
Главная проблема была с Эйсом. Из всех трех командиров отделений он был самым старым, опытным и уважаемым. Если меня примет Эйс, проблем с другими группами не возникнет.
Казалось, отношения у нас неплохие, по крайней мере пока мы находились на борту корабля. В последнем десанте вместе спасали Флореса, и я надеялся, что это должно на него повлиять. Но он оставался по-прежнему подчеркнуто вежливым.
На корабле столкновения между нами не происходило, но ведь и причин для них здесь не было: по своим обязанностям мы не сталкивались, разве что на караульной службе. Но я все же чувствовал: он относился ко мне не так, как к человеку, приказ которого был готов беспрекословно выполнить.
Поэтому однажды, когда наступило время отдыха, я отправился к нему. Он валялся на койке и читал «Космические рейнджеры против Галактики». Неплохая вещица, единственное, что меня в ней удивляло, как может военное подразделение выдерживать столько немыслимых приключений и столько развлечений одновременно. Книжку он, конечно, взял в библиотеке корабля.
— Я к тебе пришел, Эйс. Он поднял глаза:
— Да? Но я сейчас не принимаю, У меня отдых.
— Мне нужно поговорить с тобой сейчас.
— С чего такая спешка? Я хочу дочитать главу.
— Ну потом прочтешь, Эйс. Если тебе не терпится, могу рассказать, чем там дело кончилось.
— Попробуй только, — но он отложил книгу, сел и уставился на меня.
Я помолчал, а потом сказал:
— Эйс, я насчет организации командования в нашем отделении. Ты старше меня, опытнее. Ты должен быть заместителем командира.
— Э, ты опять об этом!
— Ага. Думаю, нам надо вместе пойти к Джонсону и сказать, чтобы он поговорил с Джелли.
— Ты так думаешь?
— Да. Так будет справедливо.
— Неужели? Давай-ка, малыш, я скажу тебе прямо. Я ничего против тебя не имею. Кстати, ты был на высоте, когда нужно было спасать Диззи. Упрекнуть тебя не в тем. Но вот что: если ты хочешь иметь свою группу, достань ее где-нибудь. А на мою нечего глазеть. Хм, мои ребята для тебя даже картошки не почистят.
— Это твое последнее слово?
— Это мое первое, последнее и единственное слово. Я вздохнул.
— Что ж, я так и думал. Но хотел удостовериться. По крайней мере, теперь все ясно. Но есть еще одно дело. Я сейчас шел и случайно заметил, что в ванной комнате не убрано… я подумал, что, может быть, нам нужно наведаться туда. Так что брось свою книжку… Как говорит Джелли, у сержанта нет часов отдыха.
Какое-то мгновение он сидел не двигаясь. Потом сказал тихо:
— Ты уверен, что это необходимо, малыш? Ведь я уже сказал, что ничего против тебя не имею.
— И все же.
— А ты уверен в своих силах?
— Буду стараться.
— Ладно. Пошли.
Мы пошли в ванную комнату, выгнали оттуда салагу, который собирался было принять душ, и заперли дверь. Эйс сказал:
— Какие ограничения, малыш?
— Э-э… лично я не собираюсь тебя убивать.
— Принято. И давай без сломанных костей и прочей ерунды, которая может помешать участвовать в следующем десанте. Разве случайно что-то произойдет… Подходит?