Их чудом не задели и не обнаружили. Некоторое время оба лежали, не веря своему везению.
– И снова уцелели! – воскликнул Такэдзо, протягивая руку Матахати. Не поднимая головы, Матахати медленно повернулся, широко, но не совсем уверенно улыбнулся.
– Нам, верно, кто-то помогает, – хрипло сказал он.
Держась друг за друга, они поднялись и медленно заковыляли через поле в сторону леса у подножия гор. Они брели медленно, обнявшись за плечи. Дойдя до леса, упали обессиленные, но, отдохнув, занялись поисками пищи. Они провели два дня в мокрых расщелинах горы Ибуки, питаясь дикими каштанами и кореньями. Чувство голода заглушать удавалось, но у Такэдзо разболелся живот, а Матахати все время тошнило. Сколько бы Матахати ни ел и ни пил, он постоянно ощущал голод, но все же и к нему понемногу возвращались силы.
Буря ознаменовала окончание осеннего тайфуна, и через две ночи холодная белая луна бесстрастно светила с безоблачного неба.
Такэдзо и Матахати понимали, насколько опасно продвигаться при полной луне, которая четко высвечивала их силуэты. Их легко могли обнаружить патрули противника, охотившиеся за уцелевшими врагами. Такэдзо решил рискнуть. Матахати был еще слаб, поэтому предпочитал попасть в плен. Выбирать не приходилось. Нужно было трогаться в путь, но сначала следовало где-нибудь отлежаться и отдохнуть. Они медленно двигались в том направлении, где, по их расчетам, находился городок Таруи.
– Потерпи еще немного, – повторял Такэдзо, поддерживая друга, почти волоча его на спине. – Как ты? Не хочешь передохнуть?
Такэдзо тревожило прерывистое дыхание Матахати.
– Я в порядке!
Матахати пытался говорить бодро, но его лицо было бледнее, чем луна на небе. Опираясь на копье, как на посох, он с трудом переставлял ноги и беспрестанно извинялся.
– Прости меня, Такэдзо! Из-за меня мы еле ползем. Мне так стыдно!
Поначалу Такэдзо попросту не обращал внимания на эти слова и отделывался коротким «ничего». Но в конце концов, когда они остановились передохнуть, он не выдержал.
– Пойми, это я должен просить извинения. Я втянул тебя в эту историю, помнишь? Разве не я поделился с тобой своими планами совершить нечто необычайное, что поразило бы моего отца? Для меня было невыносимо сознавать, что до конца дней он так и не поверил, что из меня выйдет толк. И я собирался доказать ему обратное.
Отец Такэдзо, Мунисай, в свое время служил у князя Симмэна, властителя провинции Ига. Когда Такэдзо услышал, что Исида Мицунари набирает войско, он сразу решил, что час пробил. Отец Такэдзо был настоящим самураем. Справедливо, если он, Такэдзо, станет великим воином. Он томился от нетерпения броситься в схватку, доказать свою доблесть, отрубить голову вражескому полководцу, чтобы слава о нем, Такэдзо, донеслась до родных мест. Он страстно желал доказать, что с ним стоит считаться и уважать, а не держать за деревенского шалопая.
Такэдзо напомнил Матахати об этом, и тот кивнул:
– Я все помню. Мы вместе страстно этого желали. Такэдзо продолжал:
– Я хотел, чтобы ты отправился со мной, ведь мы всегда были заодно. Но помнишь, как повела себя твоя мать? Она рыдала и говорила, что я тронулся и вообще ни на что не гожусь. А твоя невеста Оцу, моя сестра, а все остальные? Они плакали, повторяя, что деревенские ребята не должны покидать родных мест. Может быть, они и правы. Мы с тобой – единственные сыновья в своих семьях, и если нас убьют, кто будет продолжателем рода? Но разве в этом дело? Разве так можно жить?
Они убежали из деревни, и теперь не оставалось преград между ними и военной славой. Они пришли в лагерь Симмэна, и война предстала перед ними в подлинном обличье. Им откровенно заявили, что самураями их не сделают ни завтра, ни через месяц службы, невзирая на заслуги их отцов. В глазах Исиды и других военачальников Такэдзо и Матахати были простыми деревенскими парнями, почти мальчишками, которые раздобыли себе копья. Самое большое, на что они могли рассчитывать, – это служить простыми пешими солдатами. Их служба – если это можно было назвать службой – заключалась в том, чтобы носить оружие других воинов, таскать котлы для варки риса и прочую посуду, косить траву, ремонтировать дороги и иногда ходить в разведку.
– Хороши самураи! – с горечью говорил Такэдзо. – Ничего смешнее не слышал. Отрубить голову полководцу! Я не то что к полководцу, к простому самураю не смог ни разу приблизиться. Наконец-то все это кончилось. Что же нам делать? Я не могу бросить тебя одного. Как я посмотрю в глаза твоей матери и Оцу?
– Такэдзо, я тебя ни в чем не виню. В нашем поражении виноват двуличный Кобаякава. Вот кого мне хотелось бы заполучить в свои руки. Убил бы негодяя!
Часа через два друзья стояли на краю небольшой лощины, росший там тростник был повален и поломан бурей. Вокруг ни дома, ни огонька, но лежало множество трупов. Голова одного воина откатилась в высокую траву, другой упал в маленький ручеек, третий запутался в сбруе убитого коня. Дождь смыл кровь, и в лунном свете мертвая плоть блестела, как рыбья чешуя. Стрекотанье цикад звучало заупокойной молитвой.
Слеза скатилась по щеке Матахати. Он обреченно вздохнул.
– Такэдзо, если я умру, ты позаботишься об Оцу?
– Что ты болтаешь?
– Кажется, я умираю.
– Если кажется, то и вправду умрешь, – отрезал Такэдзо. Матахати, конечно, очень слаб, но неужели он не может поддержать друга хотя бы морально? – Возьми себя в руки, Матахати, не будь нытиком.
– Мать-то найдет, на кого опереться, но Оцу совсем одна. Она всегда была одинокой. Так жаль ее. Обещай, что позаботишься о ней, когда я умру.
– Перестань хныкать. От расстройства желудка еще никто не умирал. Рано или поздно мы набредем на какой-нибудь дом, и тогда я уложу тебя в постель, дам лекарство. А теперь прекрати причитать.
Чуть дальше они наткнулись на место, заваленное таким множеством трупов, словно уложили целую армию. Они уже равнодушно смотрели на них, привыкнув к крови. Холодным взором окинув поле боя, они остановились отдохнуть.
Пока они переводили дыхание, какое-то движение среди трупов привлекло их внимание. Они инстинктивно пригнулись и стали напряженно всматриваться в темноту. Что-то мелькнуло впереди, словно пробежал вспугнутый кролик. Присмотревшись, они увидели, что кто-то сидит согнувшись, пытаясь спрятаться. Решив, что это какой-то одинокий самурай, друзья приготовились к схватке с ним, но к их удивлению оказалось, что это девочка, одетая в кимоно. На вид ей было лет четырнадцать. Широкий пояс-оби из золотой парчи, стягивавший ее талию, местами был залатан. Какое странное зрелище она являла собой здесь, на поле битвы! Девочка с подозрением и по-кошачьи зорко наблюдала за ними.
Такэдзо и Матахати не могли взять в толк, что делала девочка в глухую ночь среди трупов и витающих между ними привидений.
Некоторое время они молча смотрели на нее. Потом Такэдзо спросил:
– Ты кто?
Она вскочила и бросилась бежать.
– Стой! – крикнул Такэдзо. – Я только хочу спросить. Не уходи! Девочка исчезла, как вспышка молнии. Во тьме тонко звякнул колокольчик.
– Может, привидение? – задумчиво произнес Такэдзо, тупо вглядываясь в ночной туман.
Дрожащий Матахати деланно засмеялся.
– Если они и бродят здесь, то это души убитых воинов.
– Жаль, что я ее спугнул, – сказал Такэдзо. – Неподалеку должна быть деревня. Девчонка показала бы дорогу.
Они двинулись дальше и поднялись на ближайший холм. По другую сторону холма, к югу от горы Фува, тянулось болото. Впереди, примерно в полукилометре, виднелся огонек.
Спустившись, друзья увидели, что это не простой деревенский дом. Строение было окружено толстой глиняной стеной, внушительными и грозными хотели казаться ворота, вернее остатки от них, поскольку они были очень старые и требовали починки.
Такэдзо подошел к двери и негромко постучал.
– Есть кто дома?
Не получив ответа, он постучал снова.
– Простите за беспокойство в такой час, но мой друг болен. Мы вам не помешаем. Другу нужен отдых.
За дверью послышался шепот, затем шаги.
– Вы воины, уцелевшие после битвы при Сэкигахаре? – спросил детский голос.
– Да, – ответил Такэдзо. – Мы из войска Симмэна, князя Иги.
– Немедленно уходите! Если вас здесь найдут, нам несдобровать.
– Послушайте, нам бы не хотелось вас беспокоить, но мы долго идем. Нам бы немного отдохнуть.
– Пожалуйста, уходите!
– Хорошо, уйдем, если вы настаиваете. Не найдется у вас желудочного лекарства? Другу так плохо, что мы не можем идти дальше.
– Я не знаю…
Послышались удаляющиеся шаги и позвякивание колокольчика.
Вдруг они увидели женское лицо в створке сёдзи. За ними все это время наблюдали.
– Акэми, – раздался женский голос, – впусти их! Это пешие воины. Патрули Токугавы не станут терять на них время, для них это не добыча.
Акэми открыла дверь, и женщина – ее звали Око – выслушала историю друзей. Договорились, что они будут спать в амбаре. Матахати дали пережженную магнолию, растертую в порошок, и легкий рисовый отвар с зеленым луком. После этого Матахати проспал несколько дней подряд как убитый. Такэдзо сидел на страже и лечил свои раны, промывая их сакэ.
Прошла неделя. Такэдзо и Матахати сидели в амбаре и болтали.
– Странно как-то они живут, – заметил Такэдзо.
– Меня меньше всего беспокоит, чем они занимаются. Спасибо им за то, что нас приняли.
Такэдзо разбирало любопытство.
– Мать совсем не старая, – продолжал он. – Непонятно, почему они живут в горах одни.
– Тебе не кажется, что девочка похожа на Оцу? – спросил Матахати.
– Что-то есть, но они не похожи. Просто обе хорошенькие. Чем, по-твоему, она занималась той ночью на поле среди трупов? Кажется, она их ничуть не боялась. Она у меня до сих пор перед глазами. Лицо совершенно безмятежное, как у кукол, которых делают в Киото. Жутковатая картина.
Матахати знаком приказал ему замолчать.
– Ш-ш-ш! Слышу ее колокольчик.
Акэми легко, как дятел, постучала к ним в амбар.
– Матахати, Такэдзо! – тихонько позвала она.
– Да?
– Это я!
Такэдзо впустил Акэми, принесшую поднос с лекарством и едой. Она осведомилась о здоровье гостей.
– Гораздо лучше, благодаря тебе и твоей матери.
– Она сказала, что, если вам получше, вам все равно не следует громко разговаривать и выходить из амбара.
Такэдзо ответил за двоих:
– Мы очень сожалеем, что доставляем вам столько хлопот.
– Все в порядке, но вы должны вести себя осторожно. До сих пор не поймали Исиду Мицунари и некоторых других военачальников. Здесь и мышь не проскочит, на дорогах полно людей Токугавы.
– Правда?
– Мать говорит, что, если вас найдут, нас арестуют, хотя вы простые пешие солдаты.
– Больше не издадим ни звука, – пообещал Такэдзо. – Когда Матахати будет слишком громко храпеть, я заткну ему рот одеялом.
Акэми улыбнулась.
В описываемое время друзья были в самом расцвете юности, и поэтому выздоровление шло быстро. Раны Такэдзо зажили полностью, а Матахати едва выносил добровольное заточение. Он нервно ходил по амбару, не переставая жаловался на судьбу. Он говорил, что чувствует себя сверчком, посаженным в темную мокрую щель. Такэдзо отвечал, что для лягушек и сверчков это естественные условия существования. Через некоторое время Матахати начал заглядывать в хозяйский дом, и в один прекрасный день он сообщил другу потрясающую новость.
– Каждый вечер, – многозначительно прошептал он, – вдова прихорашивается и белит лицо.
Такэдзо стал похож на двенадцатилетнего мальчика, которому открылась измена друга, начавшего проявлять интерес к ненавистным девчонкам. Матахати, без сомнения, заслуживал презрения за проявленный интерес к женскому полу.
Матахати начал похаживать в дом и проводить вечера у очага вместе с Акэми и ее матерью. Через несколько дней веселый гость, умеющий непринужденно болтать, стал как бы членом семьи. Вскоре он перестал возвращаться в амбар даже на ночь, а в те редкие моменты, когда заглядывал, от него пахло сакэ. Он уговаривал Такэдзо присоединиться к нему и расхваливал на все лады приятную жизнь, которая текла всего в нескольких шагах от них.
– Ты с ума сошел! – с ноткой отчаяния отвечал Такэдзо. – Все кончится тем, что нас или убьют, или заберут. Мы скрываемся после поражения – ты можешь понять, глупая твоя голова? Мы должны быть начеку и не высовываться, пока все не утихнет.
Ему скоро надоело убеждать своего жизнелюбивого друга, и он стал говорить с ним кратко и резко.
– Я не люблю сакэ, – повторял он, – и мне нравится в амбаре. Здесь уютно.
Одиночество все же допекло и Такэдзо. Ему наскучило сидеть одному, и он начал потихоньку сдаваться.
– Вообще-то здесь как, безопасно? – спрашивал он. – Я имею в виду округу. Патрулей не видно? Ты уверен?
После двадцатидневного сидения в амбаре он наконец вышел на волю, словно изнуренный пленник. Его полупрозрачная воскового цвета кожа резко контрастировала со здоровой физиономией загорелого и красного от сакэ друга. Такэдзо посмотрел на чистое голубое небо, с наслаждением потянулся и широко зевнул. Брови его оставались озабоченно сдвинутыми, и тревожное выражение глаз не исчезло.
– Матахати, – сказал он, – мы обременяем посторонних людей. Они многим рискуют, укрывая нас. Нам лучше отправиться восвояси.
– Ты прав, – ответил Матахати, – но через заставы без проверки никого не пропускают. По словам вдовы, дороги на Исэ и Киото перерезаны. Она считает, что нам надо дождаться снега. Это же говорит и девочка. Она уверена, что нам пока следует скрываться здесь, а уж она-то каждый день ходит по окрестностям.
– Спокойной ночи, до завтра!
– Подожди! – остановил ее Матахати. – Почему бы тебе не поболтать с нами?
– Я не могу.
– Почему?
– Мать рассердится.
– Почему ты ее так боишься? Тебе сколько лет?
– Шестнадцать.
– Ты выглядишь моложе.
– Спасибо за любезность.
– А где отец?
– У меня его больше нет.
– Прости. Тогда как же вы живете?
– Мы делаем моксу.
– Зелье, которым прижигают рану?
– Да. Здешняя мокса знаменита. Весной мы срезаем свежие побеги на склонах горы Ибуки, летом сушим их, осенью и зимой готовим моксу. Продаем в Таруи. Люди отовсюду приезжают, чтобы ее купить.
– Тогда вам не так уж нужны мужские руки.
– Если вы обо всем расспросили, то я пойду.
– Одну минуту, – сказал Такэдзо. – Я хочу спросить еще об одном.
– О чем?
– В ту ночь, когда мы пришли к вам, нам встретилась на поле битвы девочка, которая в точности походила на тебя. Это была ты?
Акэми повернулась и открыла дверь.
– Что ты там делала?
Акэми захлопнула дверь. Неровный звон ее колокольчика быстро затих.
Гребень
Такэдзо был гораздо выше среднего роста для мужчины его времени. Мускулистый, гибкий, худощавый – словно хороший боевой конь. Губы у него были полные и яркие, а густые черные брови вразлет придавали его облику какое-то особое мужество. Односельчане прозвали его «ребенком тучного года» – так обычно называли детей, которые по облику разительно отличались от остальных. Беззлобное прозвище тем не менее осложняло его отношения со сверстниками, и поэтому доставляло ему немало огорчений в детские годы.
Матахати никогда не имел подобного прозвища, хотя вполне его заслуживал. Коренастый, пониже Такэдзо, круглолицый, с широкой грудью, он производил впечатление весельчака и временами даже шута. Когда он говорил, его слегка выпученные глаза постоянно находились в движении, поэтому шутники, прохаживавшиеся на его счет, обычно сравнивали его с лягушками, которые так громко квакали летними ночами.
– Когда ты говоришь «скрываться», то подразумеваешь питье сакэ у очага?
– Именно так. Ты знаешь, что я сделал? Недавно здесь появились люди Токугавы, которые шныряют в поисках Укиты – он еще не пойман. Я провел этих ублюдков – вышел к ним и поздоровался.