— Оптимист, — вздохнул я.
— Доживем, доживем, — Дима был в приподнятом настроении. — Прогресс человеческий движется по экспоненте! Вспомни, сто лет назад автомобиль был редкостью, самолет — чудом, а сейчас?
— Ну, чудом, допустим, самолет уже не был…
— Был, был, — Дима не отступал. — А компьютеры? О них и помыслить никто не мог! А пенициллин? А телевидение? Космические полеты? Человек способен на многое, Андрей!
Спорить я не стал. В принципе я был совершенно согласен, что человек способен на многое, но именно это и ввергало меня в сомнения — появятся ли на Земле летающие машины и прочие добрые чудеса?
Профессор сам открыл нам дверь и с живейшим любопытством уставился на Диму.
— Проходите, проходите, дорогой мой феномен, — с доброжелательной улыбкой сказал он. — Чай, кофе?
Холостяком профессор не был, более того — женат был уже третий раз и от каждого брака имел детей. Однако сейчас его очередная супруга, она же — его бывшая студентка, отдыхала где-то на море, и квартира профессора стремительно обретала внешность холостяцкой берлоги.
— Феномен не хочет пить, — мрачно сказал Дима. — Но спасибо за гостеприимство.
— Кра туапа? — спросил профессор и склонил голову на плечо, наблюдая за Димой.
— Чего? — спросил Кабайлов.
— Понятно, — профессор кивнул. — Ну проходите, проходите…
— Вы узнали, что это за язык? — занервничал мой друг. — Вы научились на нем разговаривать?
Профессор смутился.
— Пройдемте… давайте сядем за стол.
Мы прошли на кухню и сели. Пётр Семёнович налил себе и мне чаю, стал размешивать ложечкой сахар.
— Профессор?
— Сейчас… я формулирую… — он вздохнул. — Ужасно трудно вести беседу, когда не куришь, когда у тебя нет очков, когда перед тобой не лежит раскрытый блокнот…
— Нечем занять паузу? — улыбнулся Дима.
— Именно, — признался профессор. — Когда-то я курил, у меня были очки, а про мой блокнот студенты слагали легенды… Но потом с курением я завязал, очки сменил на линзы, а блокнот… давно уже ничего туда не записывал. Понимаете, Димочка, я не могу дать вам ясного ответа. Что это за язык? Не знаю. Есть легкое сходство с санскритом. Есть легкое сходство с арамейским. Но я и с русским языком сходство могу найти! И с английским! Уверен, если поищу — то и с латынью, и с греческим! Что это значит?
— Что? — зачарованно спросил Дима.
— Либо очень толковая имитация. Именно что вводящая в заблуждение любого лингвиста из любой страны. Либо… — профессор снова взялся за ложечку. — Либо некий условный… праязык. Содержащий в себе зерна всех мировых языков… в том числе и сформировавшихся сравнительно недавно…
— Вавилонский, — торжественно сказал Дима. — Времен до смешения языков!
— Тогда уж «до расслоения языков», — поморщился профессор. — Господи, да что я несу! Если бы меня услышал любой, подчеркиваю — любой мой коллега, он бы сказал, что я сошел с ума! Профессор Гольянов ударился в псевдонауку! Профессор Гольянов уверен в существовании общего праязыка человечества!
— Но в этом нет чего-то совсем уж нереального, — вставил я. — Человечество ведь зародилось в одной точке Земли? Где-то в Африке, да?
— Эдем был расположен в Месопотамии, — Кабайлов пожал плечами. — Широко известный факт. Кстати, даже генетики его подтвердили…
— Ну так у этого первоначального человечества был же один язык? — продолжал я гнуть свою линию. — Вот какое-то племя обезьян… мутировало, допустим, от падения уранового метеорита…
Кабайлов обидно захихикал и сказал:
— Давай все же придерживаться фактов. Бог сотворил Адама… ну, понятное дело, используя материал животного происхождения, в том числе и обезьяний. А потом из его же генетического материала создал Еву.
— И они наплодили всех остальных! — огрызнулся я.
— Конечно! Он же долго очень жил, в Библии сказано — девятьсот тридцать лет. Читай Книгу Бытия. За этот срок о-го-го сколько можно наплодить!
— Меня радует ваше веселье, — мрачно сказал профессор.
— Профессор, ну я же серьезно! — воскликнул я. — Если человечество пошло из одного источника, то был какой-то первый язык. И когда человечество разделилось, то оно этот первый язык просто меняло, но исходя из «оригинала». И потому в этом праязыке есть… да, именно зерна! Зерна будущих языков!
— Я понимаю, — кивнул профессор. — Но вы бы знали, как смотрит нормальный ученый на человека, который изложит эту версию на полном серьезе.
— И?. — требовательно спросил Дима.
— И все-таки эта бульварная, фантастическая, популистская версия — единственная, которая хоть что-то объясняет, — признал профессор. — Ну или… вы чрезвычайно талантливые шутники.
— У меня вообще нет чувства юмора! — гордо сказал Дима. — Профессор, так вы смогли этот язык изучить?
— А что вы хотите? — внезапно спросил профессор. — Избавиться от навязчивого говорения на непонятном языке? Тогда вам к психотерапевту. Я уверен, что гипноз, лекарства, на худой конец — электрошок вам помогут!
— Или лоботомия, — ехидно вставил я.
— Нет, — гордо игнорируя меня, сказал Дима. — Я другого хочу. Понять, что именно говорю во сне. Ну… если можно научиться на этом языке говорить, то и разговаривать!
— Зачем? — всплеснул руками профессор.
— Как зачем? У меня в подсознании древнейший язык! Язык, на котором Господь разговаривал с ангелами! И не выучить его?
— Тогда я объясню вам проблему, — сказал профессор. — Вы вроде как можете и в обычном состоянии говорить, только смысла не понимаете?
Дима кивнул.
— Я прослушал то, что вы говорите, бодрствуя. Так вот, друг мой. То, что вы произносите «по заказу», — это самая обычная, банальная, скучная глоссолалия. Никакого отношения к вашему просоночному бормотанию она не имеет!
— Совсем? — жалобно спросил Дима.
— Абсолютно. Вы увлеклись, вам хочется научиться этому праязыку. И вы начинаете его изображать… как умеете. Но это… это ерунда.
— Ну а то, что я вначале говорил? — спросил Дима.
— Слишком мало материала. Будь у меня час-другой вашего монолога… а желательно еще, чтобы вам задавали вопросы, а вы на них отвечали…
Профессор развел руками. Дима сидел, глядя в стол, и медленно багровел. Издеваться над ним я не хотел — видно было, что ему и так несладко. Но удержаться было невозможно.
— Гляп, — сказал я. — Хлюп-барам-пам!
Дима встал и молча направился в прихожую.
— Молодой человек, попробуйте спать со включенным диктофоном! — сказал ему вслед профессор. Но Кабайлов уже выскочил за дверь. Я кинулся следом — и успел протиснуться в сдвигающиеся двери лифта. Сказал:
— Ну извини…
Дима поиграл желваками и сказал, неожиданно спокойно и убежденно:
— Извинениями не отделаешься. Сейчас заглянем в магазин… купишь бутылку коньяка.
— Хорошо, — сказал я, вспоминая, сколько у меня с собой денег.
— А я возьму пару бутылок водки… — рассуждал вслух Кабайлов. — Украинской. Закуска вроде есть… Минералочки надо.
— Ты чего? — не понял я.
— Сейчас едем ко мне, — сказал Дима. — Придется напиться. Причем выпить столько же и того же, что и в прошлый раз… Мне — придется. А ты так… компанию составишь. Потом будешь сидеть и ждать, пока я заговорю.
— А если не заговоришь?
— Завтра продолжим. Выходные впереди, два дня и три ночи.
— И утром после трехдневного запоя я пойду на работу? — уточнил я.
— Посмотрим. Надо будет — не пойдешь!
В безумии моего друга было все-таки что-то притягательное…
— Никогда не пил в научных целях, — признался я. — Только учти, на три дня такого веселья я не согласен!
Возможно, той ночью мой друг снова разговаривал с ангелами. Увы. То ли я устал после рабочей недели, то ли мы переоценили ту памятную гулянку…
В общем, где-то далеко за полночь, когда Кабайлов повалился на кровать и велел «Бди!», я прилег на диванчик. Дверь в спальню была открыта… вот как донесется голос, так сразу и встану… Я был абсолютно в этом уверен, пока не закрыл глаза.
— Еще друг называется… — пробормотал Дима, нависая надо мной грозно, как нечистая совесть. — Зря пили!
Желания повторять эксперимент на следующий вечер у нас не возникло. Все-таки нам было не по двадцать лет, и свое здоровье мы оценивали трезво даже с похмелья. Я выпил с Димкой кофе и пошел домой.
И лишь через пару месяцев, когда судьба свела нас на какой-то конференции, Дима мимоходом сказал:
— А я, кстати, шесть с половиной часов записал…
— Чего? — даже и не сразу понял я.
— Как чего? Языка, на котором Яхве разговаривал с ангелами.
— И кто тот страдалец, который тебя записывал? — спросил я. — Или тебе хватило совести девушку заставить дежурить при пьяном теле?
— Андрюша, — насмешливо сказал Дима, — ты крепко отстал от жизни. Все диктофоны давным-давно имеют функцию автовключения на звук. А стоят, между прочим, сущие копейки.
— А, диктофон купил… — сообразил я. — Последовал, значит, совету профессора…
— Плеер на самом-то деле. Но он еще и диктофон. И радио ловит. Нет, прогресс, что ни говори…
И Дима оседлал своего любимого конька. Мы поговорили о прогрессе, о светлом будущем, когда любая кофемолка сможет поддержать с тобой утреннюю беседу, потом я спохватился:
— Ну так что запись-то?
— Отдал нашему великому лингвисту. Он колупается помаленьку. Говорит, что увлекательнейшее занятие, что, когда он это опубликует, — весь мир ахнет.
— Пусть нобелевкой не забудет поделиться… — сказал я.
— Нет, серьезно. Знаешь, что он говорит? Что если разобраться в структуре, то это будет самый простой и понятный в мире язык. Его сможет выучить человек любой национальности за несколько дней. Представляешь? Эсперанто отдыхает! Хотя, конечно, английский так просто не сдастся…
— Все равно люди будут учить китайский, — сказал я.
И жизнь снова развела нас на несколько месяцев.
Если бы я тогда знал, к чему все это может привести! Нет, если бы только догадывался…
Хотя что бы я сделал? Пришел к профессору с дубиной и треснул по башке, чтобы у него оттуда и русский язык вылетел? Увы, не в моей ангельской натуре. Познакомил старикана с молодой девицей, увлекающейся лингвистикой? Это, конечно, тоже хорошо от работы отвлекает, но таким ловким интриганом я никогда не был. За что и страдаю, кстати…
Профессор позвонил мне ровно через год после первого визита.
— Здравствуйте, Андрей…
В общем-то у меня плохая память на голоса, но профессора я узнал сразу.
— Здравствуйте, Пётр Семёнович…
— Я думаю, вам с вашим другом стоит зайти ко мне, — сказал профессор.
— Когда?
— Сегодня. Лучше не откладывать, знаете ли…
У меня часто забухало сердце.
— Вы что… серьезно… разобрались? Выучили этот язык?
— Да.
Нет, он сказал иначе. Не «да», а что-то совсем другое. Только это было именно «да».
— Мы сейчас приедем, — пробормотал я. И кинулся звонить Кабайлову…
Честно говоря, я сам ничуть не волновался и почти ни на что не надеялся. Если бы мне предложили пари, то я поставил бы десять против одного, что профессор ничего не расшифровал и сдался. Ну не в человеческих это силах!
Хотя, конечно, робкая, слабая надежда у меня все-таки была. Просто потому, что очень хочется верить в чудеса.
Профессор сам открыл нам. Был он торжественен и задумчив. Смотрел на нас как-то… странно. И это меня насторожило.
— Чай? — спросил профессор. — Или чего-нибудь покрепче?
— Чай, — попросил Дима. — И не томите, ради бога!
Профессор кивнул, стал возиться с чайником, согнувшись над столом знаком вопроса. Этот вопрос из него прямо-таки лучился.
— Вы что-то хотите спросить? — не выдержал я;
— Скажите, а она была высокая? — спросил профессор, не оборачиваясь.
— Кто «она»? — спросил я, просто чтобы выиграть время.
— Вавилонская башня.
Дима вздохнул и ответил:
— Да нет, конечно. Метров девяносто в высоту. Это и не башня-то была, а здание. Университет. И никаких богоборческих настроений там не было, это же смешно даже помыслить! Кафедра теологии, кафедра потопопознания, кафедра языковедения… ну, если нашими терминами излагать.
— Так зачем вы ее сломали? — завопил профессор, поворачиваясь.
Мы с Димой переглянулись.
— И не надо валять дурочку! — продолжал бушевать Гольянов. — Я изучил этот язык! Я перевел ваш монолог! Я знаю, кто вы такие!
— Только не нервничайте, умоляю! — воскликнул Дима. — Вы немолодой человек…
— А вы? — вопросом ответил профессор. — Молодой ли? Человек ли?
Дима нервно заерзал на табурете. Покосился на меня. Я пришел ему на помощь:
— Профессор, не будем ворошить дела давно минувших дней. Вы же видите — мы самые обычные. Две руки, две ноги, никаких крыльев…
— Но вы ангелы! — наконец-то решился высказать свое обвинение профессор.
— Бывшие, — смущенно сказал Дима.
— Падшие, — уточнил я.
— И вы разрушили Вавилон! Мирный процветающий город, колыбель науки и культуры. Исторический памятник. Еще и возвели на него напраслину в веках!
— Профессор, профессор! — Дима протестующе замахал руками. — Давайте уточним. Мы его не разрушили. Мы просто перемешали языки и заставили людей развиваться дальше. Ну чего хорошего было в том, что все население Земли… народа-то было — как в одном московском районе… собралось в одной долине и принялось славить Бога? Думаете, он для этого вас создавал? Было сказано раз — плодитесь, размножайтесь. Было сказано два — хлеб свой в поте лица добывайте… Но нет же. Все знали, что Бог есть. Все общались с ангелами. Прогресс, по сути, отсутствовал. Ну… нам велели…
— Кто?
— Он, конечно! — удивился Дима. — Мы отправились… приняли человеческий облик… смешали языки…
— Немного перестарались, — признался я.
— Немного? — возмутился профессор. — Я же говорю: я перевел слова вашего друга!
И он заговорил. Речь его текла легко и плавно, каждое слово следовало из предыдущего и порождало новое. Я не мог понять ни одного слова в отдельности, но смысл, смысл всего сказанного огненными буквами впечатывался в мой мозг. Дима жмурился от удовольствия, временами шепча: «Как давно я не слышал этой музыки…».
— Вам было сказано: смешать языки! — ругался профессор. — Семь языков! По числу континентов, плюс один для евреев, чтобы чувствовали себя избранными! А вы сколько натворили?
— Ну, континенты большие, нам показалось как-то неудобно, не творчески… — промямлил я.
— А евреи сами попросили: «Дайте два!», — отбивался Дима.
— И вообще, мы хотели ограничиться сотней-другой… — добавил я. — Но было так интересно… решили, пусть каждый говорит по-своему…
— Потом мы поняли, что сами забыли ангельский… — признался Дима. — И, следовательно, не можем вернуться обратно в свой эфирный облик… Я знал половину языков мира, он — вторую… Но ангельский мы забыли. Как и люди.
Профессор схватился за голову. Пробормотал:
— Какой кошмар. Я разговариваю с ангелами!
— С падшими, — утешил я его. — С падшими, раскаявшимися, тысячелетиями суровой жизни искупившими свою вину.
— Профессор, вы — вся наша надежда! — пылко сказал Кабайлов. — Мы-то язык помним. Но говорить уже на нем не умеем.
— А вы научились, — я не сдержался и подпустил лести: — Вы такой умный! Научите и нас… обратно!
— Да что значит ваш язык по сравнению с теми немыслимыми возможностями, что открылись перед человечеством! — завопил профессор.
— Какими еще возможностями? — заинтересовался Дима. — Я всецело за прогресс, если что!
— Факт вашего существования доказывает то, что Бог есть! — изрек профессор.
— Ну, это он тому доказывает, кто и без того верит, — отмахнулся Дима. — Мы же, простите, никаких чудес сотворить не можем.
— Вы могли бы открыть нам тайны человеческой истории! Вы же, наверное, были в разных местах?
— Так мы просто жили, — Дима развел руками. — Мы специально ничего не искали. От сражений держались подальше. Да и было это все так давно…