– Нет, о Милете я ничего не слышал. Разве их всех не сослали в центральные области пасти коз? Так нам сказал регент.
– О нет! Сослали только нескольких граждан из знатных семей. И вовсе не коз пасти, а в Сузы, в качестве заложников. Но едва жители моего прекрасного города услышали о Микале, они снова восстали против варваров и перебили весь гарнизон.
– Будучи сам варваром, я не уверен, что это так уж замечательно.
– Я тоже, – согласилась Дракайна. – Однако случившееся ставит меня в двусмысленное положение, не правда ли? И мне это даже нравится. – Она встала и вернула Ио гребень.
– Теперь твоя очередь – задавай свой вопрос!
– Оставлю его на потом. Возможно, спрошу чуть позже.
Когда она удалилась в палатку Пасикрата, Ио взяла свой гребень и с отвращением сказала:
– Ну вот, теперь придется его вымыть!
Глава 29
ЛАКОНИКА
Страна, где правят спартанцы, вся покрыта неприветливыми горами, среди которых раскинулись обширные плодородные равнины. За нашими спинами простираются холмы "медвежьей страны", Аркадии[136], где мы останавливались прошлой ночью и Басий все время будил меня своими стонами.
Ио говорит, что третьего дня мы разбивали лагерь близ Коринфа, и она спрятала мой свиток на себе, как и тогда, когда нас там взяли в плен, потому что боялась, что его у меня отнимут. Она говорит также, что воины, которые родом из Коринфа, покинули наше войско, едва мы подошли к нему.
Этим утром, пока мы еще находились в Аркадии, я никак не мог понять, почему эту страну называют "страной молчаливых", Лаконикой? Когда мы устроили привал близ первой же деревни, я зашел в один из домов, желая спросить об этом местных жителей.
В доме никого не оказалось – видимо, все работали в поле. Басий, которому поручено присматривать за мной, слишком болен, а Пасикрат, незаметно следивший за мной все это время, сейчас убежал вперед с каким-то поручением, так что я один ходил из дома в дом, не решаясь войти в низкие двери и кашляя от едкого дыма очагов. Один раз я обнаружил над очагом кипящий горшок, другой – недоеденный ячменный пирог на столе, но ни мужчин, ни женщин, ни детей в домах не было, и в итоге я пришел к выводу, что они каким-то таинственным образом исчезли, если только это не духи мертвых, которых спартанцы колдовским способом заставили на них работать.
Ведь духи невидимы простым смертным.
Пятый дом, в который я зашел, оказался кузней. В горне все еще пылал огонь, а в клещах остался наполовину выкованный сверкающий заступ. Я догадался, что кузнец должен быть неподалеку, и действительно обнаружил его: он сидел на корточках под верстаком, спрятавшись за собственным кожаным фартуком, который нарочито небрежно бросил на край верстака. Я вытащил его оттуда и поставил на ноги. Седеющая голова кузнеца доставала мне лишь до плеча, однако он был столь же силен и мускулист, как и все, кто занимается этим ремеслом.
Он без конца бормотал извинения и твердил, что ни в коем случае не хотел оскорбить меня, а просто испугался при виде чужака. Я пообещал не причинять ему зла и пояснил, что всего лишь интересуюсь обычаями этой страны.
При этих словах он еще больше перепугался, лицо его стало пепельным, он притворялся, что плохо слышит, а когда я рассердился и накричал на него, начал говорить на каком-то совершенно непонятном языке, делая вид, что и мою речь тоже совсем не понимает. Пришлось вытащить Фалькату и приставить клинок ему к горлу, но тут он ловко перехватил мою руку и так вывернул запястье, что я громко вскрикнул. Свободной рукой кузнец схватил свой молот, и я уже видел перед собой лик Смерти, ее оскаленный в мерзкой улыбке рот, когда Смерть вдруг исчезла, и вместо нее вновь возникло лицо кузнеца, только еще больше побледневшее. Он судорожно хватал воздух открытым ртом, глаза у него закатились под лоб, меч выпал из руки и с глухим стуком ударился о земляной пол – хотя мне этот звук показался странно громким, похожим на удар колокола, что будит войско по утрам.
Я отпустил кузнеца, он пошатнулся, но не упал, и я заметил, что из спины у него торчит дротик. Потом он все-таки рухнул навзничь, и наконечник дротика на два пальца вышел у него из груди; наконечник был кованый и поблескивал при свете горевшего в горне огня. Кузнец перевернулся на бок и затих.
В дверях стоял один из рабов Спарты; в руках у него был второй дротик.
– Спасибо, – сказал я ему. – Ты мне спас жизнь.
Поставив ногу на мертвое тело, он опустил оружие и вытер лоб кожаным фартуком кузнеца.
– Это моя деревня, – промолвил он. И добавил:
– И эти наконечники он выковал.
– Но он хотел убить меня! А ведь я вовсе не собирался ему вредить.
– Он считал тебя опасным – ведь если бы заметили, как он разговаривает с чужеземцем, ему грозила бы неминуемая смерть. Как и мне, если меня заметят наедине с тобой.
– Ну что ж, тогда об этом никто не узнает, – сказал я. Мы оттащили тело кузнеца в угол, чтобы его не было видно с порога, и спрятали там по мере возможностей. Потом присыпали кровь пылью, и мой новый знакомый вывел меня через заднюю дверь во двор, где нас загораживали от чужих глаз наковальня и груды угля.
– Ты меня не помнишь? – спросил он.
Я только головой покачал:
– Все почти сразу забываю.
– Так ты мне говорил и тогда, когда мы видели чернокожего бога. Я Кердон, Латро. Книга твоя все еще при тебе? Возможно, ты что-то написал обо мне, хотя я велел тебе этого не делать.
– Так, значит, мы с тобой друзья? И ты именно поэтому спас меня?
– Возможно, мы станем друзьями, если ты выполнишь свое обещание.
– Если я что-то обещал тебе, то непременно сделаю это. Или, если хочешь, дам тебе взамен все, что ни попросишь. Ведь ты спас мне жизнь!
– Тогда пойдем со мною в святилище Великой Матери нынче же ночью. Это недалеко.
И тут я услышал рядом то ли легкий шелест женского платья, то ли сухое шуршание змеиной шкуры. Потом все стихло, и, оглядевшись, я ничего не заметил.
– Я бы с радостью, – сказал я Кердону, – да только мы ведь снова выступаем в поход и сегодня к вечеру, наверное, будем далеко отсюда.
– Но если такая возможность все же предоставится, ты пойдешь? Ты не забудешь?
– До вечера не забуду. А вот к завтрашнему утру, скорее всего, уже ничего не буду помнить.
– Ладно, я дам тебе знать, как только лагерь уснет. Твоя рабыня на нас доносить не станет, а спартанец, с которым ты делишь палатку, слишком болен, чтобы заметить твое исчезновение. – Он встал, собираясь уходить.
– Погоди, – сказал я. – Скажи, как все-таки ты очутился здесь именно в тот момент, когда мне грозила смерть?
– Я следил за тобой еще с Мегары, зная, что разговаривать с тобой о чем-либо бесполезно, и ждал, когда мы доберемся сюда. Я знал, что мы обязательно будем проходить здесь, потому что наша деревня находится на пути в Спарту и принадлежит Павсанию. Когда я увидел, как ты уходишь без охраны, то понял: это мой единственный шанс. И пошел следом, рассчитывая поговорить с тобой с глазу на глаз. Что и произошло, хвала милостивой богине.
Я не понял и спросил:
– Эта кузня принадлежит регенту?
– Ну да, и эта деревня, и поля, и все мы тоже. Я еще, по просьбе Кихезиппа, помогал перенести к вам в палатку того укушенного гадюкой спартанца. Неужели ты не узнал меня?
– Нет, – покачал я головой.
– Да, наверное… Ладно, мне пора. Но ночью я приду непременно. Не забудь!
– А как же… – Я мотнул головой в сторону мертвеца.
– Я сам об этом позабочусь. Это касается только нас с тобой. А пока никто его и хватиться не успеет.
Когда я вернулся в рощу, насытившиеся воины уже строились в колонну, а несколько рабов торопливо тушили костры и собирали котелки. Мы браво прошли через деревню под музыку флейт, однако, достигнув реки, обнаружили, что мост через нее весь в огне. Хотя рабы вскоре потушили пожар, перейти на тот берег оказалось невозможно, так что мы решили разбить лагерь и заночевать здесь. Все очень устали после долгого марша по Аркадии, а мост, говорят, будет готов не раньше завтрашнего дня.
Рабы Басия с утра несли его на носилках, им же пришлось тащить и нашу палатку, и прочие вещи. Я спросил, не тяжело ли им. Они сказали, что не очень, что они несли куда больше, когда покидали Лаконику, направляясь на войну с Великим царем, ибо тогда у них был с собой запас пищи на десять дней. Я предложил помочь им донести носилки, и, по-моему, они бы с радостью согласились, да боялись, что их накажут.
Я спросил, не владеет ли Басий какой-нибудь деревней и не оттуда ли они родом. Оказалось, что у Басия есть всего один дом с участком земли, где и живут все трое его рабов, возделывая поля. Поместье Басия было южнее Спарты, и рабы полагали, что им прикажут отнести его туда и жить там, пока он не поправится. Они сказали, что у него есть также дом в самой Спарте, однако лучше все же нести его в деревню. Если он умрет, его земельный надел перейдет к одному из его родственников.
Они, похоже, не боялись беседовать со мной, и я сказал им, что ходил в деревню и что тамошние жители разговаривать со мной ни за что не пожелали.
Они ответили, что в армии совсем по-другому и гораздо лучше, во всяком случае, там никто не станет доносить на них только за то, что они разговаривали с чужеземцем – ведь они каждый вечер ставят для него палатку и готовят ему еду. Однако же я понял, что лучше лишний раз не разговаривать с рабами, принадлежащими другим людям. Наверное, Басий – более добрый хозяин, чем прочие или даже сам регент, хотя, возможно, это только потому, что он далеко не богат. Человек, у которого есть всего лишь дом в деревне да три раба, не может себе позволить потерять ни одного из них.
Я вошел в палатку, желая рассказать больному Басию о том, что мост подожгли. Меня все больше занимали нравы этой странной земли. Хотя я не помню, каковы нравы и обычаи других народов, однако уверен: мой собственный народ был совершенно иным; ни в чем я не нахожу ни малейшего знакомого отклика.
Басий был очень слаб, однако мне показалось, что боль не слишком донимает его. По словам Ио, порой он весь горит, бредит и впадает в детство, рассказывая о своих учителях. Я заговорил с ним, и он оказался в здравом уме и твердой памяти.
Я рассказал ему про мост, и он предположил, что это сделали рабы с противоположного берега, надеясь направить нас по другой дороге.
Естественно, я ничего не сказал ему ни о Кердоне, ни о том, что случилось в кузнице. Он спросил, распаханы ли для посева озимых поля, мимо которых мы проходили. Я удивился: мне казалось, он и сам видел их, однако он сказал, что почти весь день проспал да и с носилок много не увидишь, ведь рядом всегда кто-то идет. Я рассказал, что поля все еще покрыты жнивьем – возможно, потому, что так много мужчин состоит на службе в армии.
– Пахать пора, – прошептал он. – Пока дожди не пришли.
– Ну тебе-то пахать рановато. Сперва поправься. Уверен, твои рабы прекрасно все сделают сами под твоим присмотром.
– Спартанцы никогда не пашут, ясно? Только я больше уже не хочу быть спартанцем. А землю обрабатывать необходимо. Вот в Аттике гоплиты имеют земельные наделы и рабов, однако и сами тоже работают на земле. Жаль, что я не могу. Рабочие руки в нашем хозяйстве очень нужны, только мне, наверное, придется обучать воинов.
– Война ведь почти закончена, – утешил я его. – По крайней мере, так говорят.
Он сокрушенно покачал головой:
– Великий царь еще вернется. А если не вернется, так мы сами пойдем – грабить Сузы и Персеполис. И разразится еще одна война. Всегда начинаются новые войны…
Ему захотелось пить. Я принес воды из неторопливой зеленоватой реки, смешал с вином и поднес ему чашу.
– Больше уж нам с тобой не удастся сразиться, Латро, – промолвил он. – Да, сегодня ты уж точно с одного раза положил бы меня на лопатки. Впрочем, запомни: когда-нибудь я снова одержу над тобой победу! Запомнишь?
– Вряд ли.
– Тогда запиши. После нашего первого поединка ты долго записывал что-то в свой дневник. Почитай-ка его.
Выйдя из палатки, я уселся на солнышке, намереваясь по совету Басия почитать свою книгу, однако не знал, где мне искать описание нашего поединка, и даже не был уверен, что этот поединок взаправду состоялся. Так что я открыл книгу где-то посредине и прочитал, как Эврикл Некромант заставил мертвую женщину встать из гроба. Читая это, я радовался, что ночь еще не наступила, и через каждые несколько строк поднимал глаза от написанного и любовался мирной рекой и легким черным дымком от сгоревшего моста, который рабы уже растащили на бревна.
Вскоре ко мне подошла Дракайна и уселась рядом. Она даже рассмеялась, увидев мое встревоженное лицо, и спросила, о чем это таком страшном я думаю.
– Что за ужасная вещь – иметь память! – воскликнул я. – Хотя я по-прежнему мечтаю, чтобы она ко мне вернулась.
– Но зачем она тебе, если помнить так ужасно?
– Потому что, не имея памяти, я теряю себя; а это еще страшнее. Каждый день для меня – словно камень, который вынули из стены дворца и перенесли в чужие края, где никто не знает, какими должны быть та стена и тот дворец.
– Раз так, ты должен радоваться каждому новому дню, ибо тебе принадлежит только один этот день.
– Взгляни на рабов, что трудятся в полях, мимо которых мы только что прошли, – сказал я. – Для них каждый новый день весьма похож на предыдущий. И если б я мог отыскать свою родину, то жил бы там, как они: зная о вчерашнем дне по сегодняшнему, даже если б не помнил, что случилось вчера.
– Богиня же обещала, что вскоре ты вернешься к своим друзьям, – утешила меня Дракайна. – Так ты сам говорил.
Я вздрогнул от радости, ибо совсем забыл об этом, и, не сознавая, что делаю, обнял Дракайну и поцеловал ее. Она не противилась, но губы ее оказались холодны, точно галька на дне того быстрого ручейка, где я когда-то в детстве плескался и шлепал босиком.
– Пойдем, – сказала она. – В палатке Пасикрата нам никто не помешает, если завязать тесемки полога. У меня припасено неплохое вино, а рабы принесут нам поесть. Мы можем не выходить оттуда до самого утра.
Я последовал за нею, даже не вспомнив о том, что обещал Кердону. В палатке было тепло, темно и тихо. Дракайна скинула свой пурпурный плащ и спросила:
– А ты помнишь, Латро, как выглядит женщина?
– Конечно! – воскликнул я. – Я не помню лишь, когда в последний раз занимался любовью с женщиной.
– Что ж, взгляни на меня. – Она стащила через голову свой "хитон.
Округлые бедра ее были точно легкий изгиб морской волны, а груди вздымались горделиво, точно белоснежные купола дворцов, увенчанные красными халцедонами. Вокруг талии у нее была повязана змеиная шкурка.
Заметив мой взгляд, она коснулась ее и пояснила:
– Я не могу снять это. Но, по-моему, в этом особой необходимости нет?
– Нет, – согласился я и поцеловал ее.
Она засмеялась и принялась тормошить и ласкать меня.
– Разве ты не помнишь, Латро, как мы сидели с тобой рядышком на холме, когда были на этом острове в первый раз? Ах, как я желала тебя тогда! Но теперь-то уж ты мой.
– Да, твой, – сказал я, понимая, что лгу ей, хоть и сгораю от страсти.
Я жаждал ее, как умирающий в пустыне жаждет глотка воды, как изголодавшийся жаждет хлеба, как слабый жаждет величия и царской короны.
Но, увы, не как мужчина жаждет женщины. И ничего с этим поделать я не мог.
Она посмеялась над моей слабостью, и я почувствовал, что с удовольствием удушил бы ее, однако она своим странным взглядом точно отняла силу у моих рук; мне показалось, что их и вовсе оторвали от тела…
– Я еще приду к тебе – когда взойдет луна, – сказала она. – Тогда ты будешь сильнее. Жди меня.
И вот я сижу у костра и записываю все это в свой дневник, надеясь когда-нибудь разобраться, что же со мной произошло. Ночная бабочка трепещет крылышками у самого огня. Я смотрю на нее и жду, когда же наконец взойдет луна.