— Никак, ведаешь? — расплылся Малхович в улыбке.
— Це ж нитка с иголкою!
— Ха! Ну, а коль один гадает? — Не унимался княжий стрый.
— Это швея одноглазая попалась, — довольно ответил князь и осушил полную чару.
Гость стоял в дверях. На плече у него сидел мохнатый кот и гордо посматривал по сторонам. Это на какое-то время избавило иноземца от необходимости класть земной поклон Владимиру. Одет он был не по-киевски, скромно да во все черное.
Князь снисходительно улыбнулся гостю и сделал знак приблизиться. Тот двинулся меж рядов. Кот, распушив хвост, покачивался на плече чернеца и поигрывал висящим на когте тугим кошелем.
Палата затихла, только Фарлаф продолжал шумно обгладывать кость, срывая с нее остатки мяса желтыми зубами. Всецело поглощенный этим занятием, он не обратил на нового гостя должного внимания. А стоило!
Когда Ругивлад проходил мимо, направляясь к княжескому креслу, кот изловчился и свободной лапой выхватил у Фарлафа рыбицу. Зверь сделал это так быстро и умело, что едок непонимающе заморгал.
Стены задрожали от смеха и выкриков:
— Ай да котяра! Вот так хват!
При входе в залу толпились бражники Серебряной палаты, не решаясь переступить порог. Что же еще вытворит заморский зверь?
Ругивлад ссадил Баюна и положил поклон хозяину. Положил по-писаному, как учили еще отроком чтить старшего. Как велит обычай ругов, поклонился вежливо и на все четыре стороны.
— Здравствуй, светлый князь! Принимаешь ли заезжего молодца? — молвил он и ощутил на себе любопытные взгляды.
— Ты откуда, гость нежданный? Как зовут тебя, как величают? Какого ты роду-племени? — по обычаю вопросил князь.
— Ныне имя мне Ругивлад будет, роду я словенского, не заморского. А пришел, свет Владимир-князь с самого Велика Новагорода, поискать на Кривду Справедливости, на обидчиков моих найти управу.
— Лжешь, незваный гость! — выпалил Краснобай, да аж со скамьи подскочил.
Князь перевел холодный взгляд с гостя на дядю.
— Дозволь продолжать, князь? — спросил словен.
— Брешет, Красно Солнышко, гость негаданный! — оборвал его Малхович. — Не Ругивлад это. Кличут его Ольгом, сам он с Ладоги. И презренный волхв новгородский Богумил, сладкоречия ради нареченный Соловьем, что смущал народ словами дерзкими, — то стрый его будет.
— Погодите, дядя! Здесь мне спрашивать, а ему отвечать.
— Что он может сказать, злодей, когда давеча в корчме убил шестерых твоих стражников! Ни за что убил, по злобе..! — гремел Краснобай.
Да и все зашумели, загудели. Иные богатыри повставали с мест.
— Так ли это? Правду ли речет наш дядя? — вспыхнул Владимир.
— Так, да не так! Лукавит вельможа, Красно Солнышко, — спокойно отвечал Ругивлад. — Все с ног на голову поворачивает. Стража на меня с бердышами полезла, есть тому свидетели. А шел я просить суда праведного, суда над убийцами старого Богумила. Им про то известно стало… А разбойники эти, по всему видать: тысяцкий Бермята-тать, да сам Малхович, Краснобаем прозванный.
— Ты говори, словен, да не заговаривайся! На кого руку подымаешь? На людей княжьих? Богумил супротив меня народ мутил, и кара его заслужена! За него виру не дам, да и боярам своим не позволю! — твердо сказал князь.
Приметив, как заходили желваки наглого пришельца, Владимир слегка кивнул кому-то на другом конце залы.
Словен пересилил ярость:
— А я и не прошу откупа, Красно Солнышко! Я справедливости ищу, по старинным нашим обычаям. Видано ли дело — златом за кровь родную принимать?
Владимир, сверкнув черными глазами, хватанул ладонью по столу:
— Тем обычаям срок давно истек! Справедливость на Руси — это я буду нынче. Ты, гость непрошеный, узнаешь ныне, каков княжий суд правый! Есть ли здесь словам его поручители? Что грозила стража смертью гостю Киева хлебосольного?! — гаркнул князь на всю палату.
Малхович хищно зыркнул из-под сросшихся на переносье густых бровей в мигом притихшую залу.
— Я свидетель, — поднялся было какой-то здоровяк, но неразумного дернули за рубаху, и он запнулся.
— С ума сошел, Сидор? Красно Солнышко запретил ходить в корчму! Там на втором этаже можно такое подцепить, что век не отвяжется, — цыкнул на простоватого богатыря его сосед с характерным провалившимся носом.
Хоть второй этаж и был столь опасен, вожделенный погреб с бесчетными рядами кувшинов и бочек манил своих героев с прежней силой.
— Мррр… Я тоже могу, гм, поручительствовать! Как пить дать, все видал… Стражники твои хамы, хамы, хамы… — встрепенулся Баюн, давно уже пристроившийся к столу и успевший целиком затолкать в пасть осетра.
Князь выпучил на зверя глаза.
— Красно Солнышко, вот это она, диковина, и есть! — восторженно зашептал Волчок на ухо Владимиру.
Богатыри, что приготовились уж вязать Ругивлада по первому намеку, обалдело уставились на говорящее животное. Кот меж тем опростал чашу зелена вина, лапой вытер усы и объявил:
— Так и быть! Щас спою!
Засмеялся Владимир-князь. Следом за ним — и вельможный Краснобай, и Претич. Стали гости да бояре диковину заморскую нахваливать, приговаривая:
— Ну, потеха, ну и забава!
— Принесите-ка говоруну наши гусельцы яровчаты! — молвил князь, вытирая слезящийся глаз.
— Тута они, Красно Солнышко! Я уже сбегал!
Заграбастал кот у Волчка инструмент и завел свою гармонь, растекаясь сладким медом… Замурлыкал чаровник, заговорил нараспев. И повел он чудную речь на разны голоса. Про Ивана-дурака, да про дочку его, Красну Шапочку. Про свояка их Колобка Горбунка, да про злую мачеху, Марью Моревну, прекрасную королевну. Как плыли они мимо острова Буяна, да терпели бедствие у Лукаморья, где молния в щепы разбила дуб…
За княжьим креслом что-то звякнуло. Рухнул крепившийся до сего момента гридень. Повалились со смеху бояре да служивые. Осилить кошачье наваждение сумел разве Асмунд, да и то лишь потому, что давно спал. Даже Ильдей, печенежский хан на службе у Владимира, не столь сведущий в традиции впечатлительных русов, повторял, утирая слезы: «Бедная девочка…»
Рыдала, обнявшись, грозная стража. Седобородый ярл и Волчий Хвост до хрипоты спорили, кому досталась златая цепь да кто первым ограбил царство славного Салтана. Мурманин победил.
Никто не заметил, куда исчез дерзкий гость. Следом за ним пропала и коварная зверюга. Но долго еще над Златой и Серебряной палатами не стихал сумасшедший смех Фарлафа, собиравшегося выручать Снегурочку. Лишь к вечеру раздосадованный князь сумел-таки вытолкать взашей Волчка и иже с ним — слуги оживленно обсуждали международное положение Тридевятого царства
ГЛАВА 4. РОКОВАЯ ВСТРЕЧА
Колесница Сварожича[13] не одолела и половины зримого пути.
— Руг! Руг!
Первый из чужестранцев — был весен тридцати пяти, а то и поболе. Сухощавый, но вовсе не тощий, одетый во все черное, он-то и мерял дорогу длинными шагами. И пара ног принадлежала ему. Красивое лицо с тонкими чертами и выражением достоинства отличал пронзительный взор, в котором, однако, угадывалась тоска. Зато углы губ были приподняты в немой усмешке.
Через левое плечо путника был перекинут широкий плащ, через правое — крупный и столь же черный, как хозяин, зеленоглазый и красноязыкий кот — второй из путников. Зверь изредка зевал, но заснуть так и не мог из-за постоянной тряски.
Большой полуторный меч за спиной чернеца говорил сам за себя.
— К чему семимильные шаги? Тише едешь — дальше будешь! — последнее слово кот произнес так пискливо, что Ругивлад аж скривил заросшее колкой щетиной лицо.
— Не мешай!
— Что, мысля замучила? — насмешливо осведомилось животное.
— Пятки лизать мне гордость не позволила. А прежде, наверное, брезгливость… С каких это пор на честной Руси рабы завелись? Вот, хотя бы те двое, что в корчме?..
— С тех пор, как нашлись на рабов покупатели. Гордость, может, и не позволила, а как насчет желудка? Голод — не тетка, в лес не убежит, ея только ноги кормят. — Пушистый балаболка был верен себе. — Много ты в жизни видел, чтоб кого-нибудь судить?
Ругивлад двинул вверх плечом, потому что кот стал сползать. Зверь прервал свою речь на мгновение — на большее его не хватило.
— А сейчас неплохо было бы поскорей отсюдова смыться. Хоть к самому Чернобогу, хоть к его матери или даже бабке, если имеется. После того, что ты натворил у князя, найдется немало охотников за твоей глупой головой.
Они тогда замешкались в городе. Покинув княжьи палаты, словен первым делом двинулся на Бабий торжок. Там он без труда сумел бы скрыться, затесавшись средь крикливого купеческого люда. На торжище издревле стоял кумир покровителя путников Велеса.
Миновав Подольские ворота, по Боричеву спуску он добрался бы до Подола. Но это не входило в планы Ругивлада. Оставив слева урочище Кожемяки, словен обогнул Хоривицу, перебрался на тот берег Глубочицы, а после и через неспешную Оболонь, где потерялся всякий его след. Так что, если кто и вздумал отомстить дерзкому чужестранцу, немало бы пришлось тому потрудиться.
— Да, неплохо погуляли в стольном городе! — мяукнул Баун.
— У князя — это целиком твоя работа, не прибедняйся! — отозвался Ругивлад.
Навстречу им попалось еще два селянина.
— Велес в помощь! Не подскажите ли, добрые…? — обратился было он к ним.
Мужики покосились на чудовишных размеров кота, благосклонно улыбающегося во всю пасть, шарахнулись в сторону, и бросились наутек.
— Вроде, я сказал все правильно, — подивился словен и пропустил мимо какую-то очередную языительную мысль Баюна.
— Понял теперь, безалаберный руг? Хорошо, хоть на третьи сутки дошло, а то я уж совсем было испугался… Говоришь ты не по-людски, не по-людски и думаешь. Вас с колдуном послушать — с ума спрыгнуть можно.
— Не бранись, с брани едучи — и без того тошно! — ответил словен.
— Руг…аешься ты, на то и у рогов учился! Скоро бодаться начнешь! Князь-то Велеса чтить не велел, и кумира ему не поставил…
— Плевал я на такого князя! Перун в пути не помощник! — радраженно бросил Ругивлад и задумался.
«И впрямь, чего только в языках не случается! Звали их руянами, ранами, звали ругами, рутенами, то бишь русинами, и даже рогами, рогатыми, стало быть!» — вспоминал словен имена племени, что владело Буяном и Арконой.
— Ты-то, может, и плевал, а вот им под князем жить да жить. Он — и судия, и отец родной, — не унимался кот.
— Слезай, довольно я тебя тащил! — сердито ответил Ругивлад, спихивая нахального зверя на каменистую твердь дороги.
— Не кипятись, приятель! — мяукнул Баюн. — Если меня не подводит слух, а это совершенно исключено, кто-то скачет нам навстречу! Может, посыльный, а может — разбойник!
Теперь и словен заслышал иноходь.
Из-за поворота, путникам наперерез вылетел всадник. Взмыленная лошадь взвилась на дыбы, чуть не сбив Ругивлада, и вдруг встала как вкопанная. На словена брызнуло пеной, в нос ударил въедливый запах. Из раздувающихся ноздрей животного с сипением вырывался пар.
Кот выгнулся дугой и зашипел что-то насчет старой кобылы…
Маленький, изящный наездник склонился к шее скакуна и, еще миг — упал бы на землю. Словен подхватил безусого воина и осторожно уложил в выцветшую на исходе бабьего лета траву.
Серпень-то уж давно окончился, а третьего дня настал Велес-рябинник.
Голову всадника покрывал остроконечный шелом с выступом над переносицей. Кольчужные кольца, ловко прилаженные к убору, серебристой чешуей спускались на плечи. Колчан за спиной оказался пуст. Единственным оказавшимся при витязе оружием был обоюдоострый боевой топор. Железко расширялось книзу и кверху, образуя загибы.
И подивился словен отточенности юного лица, белоснежности мягкой кожи, тонкости бровей…
— Прах Чернобога!
У него возникло странное чувство растерянности и смущения перед этим щуплым пареньком, почти ребенком. Говорят, что волхвы, если чему и удивляются, вида казать не должны. Смятение было мимолетным; нечаянный спаситель взял лошадь под уздцы и повел в сторону. И надо было бы поводить ее туда-сюда, но он решил сперва позаботиться о недавнем наезднике.
Вернувшись, словен застал кота, сидящим на груди незнакомца. Зверь, спрятав когти в мягких подушках лап, размеренно бил парня по щекам, надеясь привести его в чувство.
— Ну что? — поинтересовался Ругивлад, наблюдая за его усилиями.
— Устал маненько! — отозвался Баюн.
Но волхв не расслышал. На дороге вновь заклубилась пыль. Среди лязга и звона железа, ржания и хрипа загнанных лошадей пред ним возникло семеро в знакомой красно-коричневой одежде блюстителей закона.
— Ольга! Ольга! — рявкнул один из преследователей.
— Милости просим, ребята, к нашему шалашу! — поприветствовал семерку Ругивлад, любовно поглаживая руны на мече.
Лежавший доселе без чувств незнакомец пошевелился. Приподнял голову — шелом моментально соскользнул наземь, обнажая стройную шею и девичью косу.
— Мощи Кощеевы! — снова выругался Ругивлад. — Вечно эти бабы лезут не в свое дело!
Потом он снова обернулся к всадникам.
— Эй, кот, чего им надо?!
Но Баюн уже картинно валялся кверху лапами, не подавая признаков жизни. Если бы Ругивлад не успел привыкнуть к кошачьему шутовству, то подумал бы, что бедняга и впрямь издох.
— На пиру княжьем тебе повезло — ловок ты морочить да глаза отводить! Во второй раз такие шутки не проходят. Но до тебя нам нет сейчас дела, чернец. Господин наш, Владимир-князь, милостив. Отдай девчонку, и мы тебя не тронем! — сказал предводитель семерки.
— Не понимаю! — сделал знак Ругивлад, с трудом разбирая его столь не похожий на словенский язык.
(А корчма? Корчма иное дело, там всякий народ толпится, там всякая речь слышна).
Прежде, чем ему удалось еще что-то добавить, Ольга вскочила и кинулась к своему скакуну. Трое стражников спрыгнули с седел и рванулись было за ней. Ругивлад преградил им дорогу и угрожающе повел мечом.
— Нехорошо! Семеро мужиков на одну бабу! — пожурил он противников.
Не слушая его, вои разом бросились на дерзкого проходимца.
— В сторону, дурни, в сторону! Я сниму эту тупую башку! — крикнул предводитель. Подчиненные подались назад. Но едва их главарь навис над словеном, тот исчез, поднырнув под брюхо скакуна, чтобы взрезать ему сухожилия. Конь споткнулся, хрипло заржал… Упал, увлекая за собой наездника, начал судорожно перебирать копытами…
Немедленно на чужака устремился второй головорез. Франциска поляницы[14] расколола не в меру ретивому череп. Брызнули мозги. Вид кровавой жижи привел Ругивлада в бешенство. По коже побежала дрожь. Словен ощутил, как ненависть заполняет каждую клеточку его тела. Клинок яростно рванулся, едва не выскользнув из ладони, рубанул, рассекая кольчуги наскочивших врагов…
Ругивлад ловко выбил меч из руки противника, цветасто помянул Чернобога и вогнал железо под ребра на ладонь. Враг рухнул. Словен тут же прозевал основательный удар плашмя в грудь и почувствовал как пластины брони впились в тело, пронзив толстую кожу рубахи. Следующим выпадом он сам достал врага, насквозь проколов тому плечо. Стражник скорчился. Резко обернувшись, словен, точно ветку от дерева, отхватил по самый локоть руку ярому молодцу, что устремился было Ольге. Первый раненый воспользовался этим и хотел уж обрушить на чужака неимоверный по силе удар сзади, но меч разрубил пустоту. Рукоять словенова клинка врезалась противнику в лицо, выбив зубы и превратив нос в кровавый сгусток.
Рьяный, пьяный от свежей крови, меч стонал. Металл радостно звенел, принимая удар за ударом, и вновь устремлялась за горячей жизненной влагой. Пел и волхв. Да нет, он кричал, он хрипел этот давно сложенный нид.[15] Зловеще, надсадно, грозно…! Степь дрожала в такт заклятьям.
И потемнело. Вкруг чернеца появилось едва уловимое кровавое свечение. Волна всемогущей Нави захлестнула Ругивлада. С неведомых высот рванулся вниз колючий холодный ветер и вдавил его в землю. Но черный волхв устоял, и не в первый раз. Его ласкала родная стихия…