В этот момент Веселовский проснулся весь в поту. Он вначале так обрадовался, что это был сон, а потом огляделся, и ему стало еще тошнее, чем в том сне про Капустина.
Вокруг него росли странные деревья, увешанные связками экзотических фруктов. Летали бабочки, птички какие-то... Хорошо там было, если честно.
Вдруг он видит, что между кустиков ползет эта гадина в сопровождении белобрысой гражданки из первого купе. У Васильева прямо все внутри опустилось. Вот, блин, такой сон испортил! А эти двое его, вроде, не замечают. Девка идет, значит, яблоко трескает, а в руке еще авоську таких же яблок несет. И, что характерно, голая абсолютно. И, главное, нет таких яблок вокруг! Веселовский наметанным взглядом все вокруг прикинул - точно нет! Разная фиолетовая, оранжевая пакость зреет, а нормальных красных яблок, как у этой сучки в авоське, - нет! И еще такая мысль у него сразу зародилась: "Они что, в магазин за ними сползали, что ли? Голые?"
А эта змеюка ползет за бабой и нашептывает: "Кушай яблочки! Куш-ш-шай!
Тебе сейчас надо, тебе надо многое увидеть наперед!"
Веселовский, пропустив безмятежно жующую Марину Викторовну, тихонько окликнул змея: "Эй, Кирилл! Поди-ка сюда! Чо не заходишь?"
- А служивый! - явно обрадовался новому человеку змей. - Тоже спиш-шь?
- Сплю, конечно, - неуверенно сказал капитан. - Помнишь, ты говорил, что определяться будешь, за кого стоять? У меня сейчас такой хреновый сон был, что я тоже, кажется, определился...
- Вот и ладненько, вот и хорошо! - равнодушно прошипел Кирюша, глядя на голую женскую спину, покачивавшуюся меж разлапистой растительности.
- А ты, Кирилл, определился? - с надеждой спросил Веселовский.
- Определился! - восторженно подтвердил змей, закатив маленькие противные глазки. - Я - за нее!
В этот момент девушка оглянулась и томно позвала: "Кира!", продолжая медленно, сонно двигаться куда-то в направлении зарослей. Змей закрутил головой и ринулся узким сильным телом вслед за нею, уже не обращая внимания на Веселовского.
Веселовский проснулся серым блеклым утром с противным вкусом во рту от съеденного во сне какого-то приторно-сладкого фрукта. Внутри этого фрукта, с мохнатой шкуркой, было много мелких черных косточек, маковыми зернышками застрявшими в зубах. Капитан их просто заколебался выковыривать зубной щеткой в туалете. Потом он, сев на давно не мытый стульчак прямо в брюках, долго смотрел на свою зубную щетку, а потом - на свое отражение в грязном зеркале, и почти сразу ему захотелось застрелиться.
Выйдя из туалета, он увидел их всех троих. Они продвигались к противоположному тамбуру, видно, решив посетить вагон-ресторан. Никаких сомнений у Веселовского больше не осталось.
НАПУТСТВИЕ
Возле вагона Петрович героически сдерживал толпу из трех человек.
Вообще-то понять его было можно. Только этих чудиков еще и не хватало в прицепном вагоне. Дьяк в клобуке и обшарпанном пальто с цигейковым воротником, побитом молью, выглядывал из-за очкастого еврея в черном драповом пальто. На голове еврея красовалась вальяжная фетровая шляпа, а под мышкой он держал пухлый портфель. Непосредственно на Петровича настойчиво наседал татарин в добротном китайском пуховике. Татарин был, пожалуй, старше всех, поэтому вел себя несколько развязнее остальных.
- Билета брал, мне ничего про места девка в окошке не квакала! - орал татарин на Петровича, замахиваясь на него свободной от поклажи рукой.
- Я тебе сейчас сам по одному месту квакну, - шипел на него Петрович. Нету для вас в вагоне места! Валите отсюда!
- Па-азвольте! - высокомерно протянул еврей.
- Я сейчас с тобою такое себе позволю, морда жидовская! - сверкнув желтыми глазами, повернулся к нему Петрович. Он неестественно длинным пальцем выразительно чикнул себе по серому морщинистому горлу, выставлявшемуся из воротника заношенной рубашки. Еврей отступил, а дьячок истово закрестился.
- Значица так! Раз твоя не понимает, бить буду! - угрожающе произнес татарин. - У нас, знаешь, как говорят, дура? Мулла всегда знает больше простого татарина! А ты даже не татарин! Что ты можешь про места знать, задниса? Раз говорю, там наше место, значица тама! Вонючка! Щас морду твою бить стану! Нам, татарам, все равно, лишь бы крови было побольше!
Петрович неестественно дернулся корпусом при этих оскорбительных словах и вдруг издал горлом тонкий, пронзительный звук. На перрон тут же спустился второй Петрович и стал надвигаться на татарина. Татарин бросил свою котомку в снег и вцепился второму Петровичу в горло. Второй Петрович, не ожидавший молниеносного нападения, взмахнул руками, как крыльями, за его спиной начал расти и набухать силой горб, а первый Петрович бросился своему сменщику на выручку, раздирая когтями на татарине пуховик.
- Лезьте, заднисы! В вагон лезьте, дуры! - захлебываясь кровью, заорал татарин представителям чуждых конфессий. Те, преодолев оцепенение, кинулись цепляться за поручень, отпихивая друг друга.
Поезд начал медленно двигаться. Из здания вокзала к нему выскочил еще более странный мужик с двумя бидонами наперевес. Из-под полушубка у него торчала грязная розовая юбка. Пробегая мимо дерущихся, он успел хорошо приложить первого Петровича бидоном, от чего тот сразу перестал представлять какую-либо опасность для муллы. Закинув бидоны в тамбур, мужик, путаясь в юбке, сноровисто забрался вслед за ними в вагон. Поезд набирал ход.
Второй Петрович с сожалением оставил бесчувственного татарина на залитом кровью перроне, подхватил своего товарища и мощными, звериными скачками стал догонять прицепной вагон...
* * *
- Бидоны подбери, сволочь, - сказал Ямщиков наголо бритому человеку, с трудом тащившему две огромных молочных фляги из тамбура прямо к ним в купе.
Они втроем возвращались из вагона-ресторана. Марина чувствовала, что Седой организовал этот поход из-за нее, чтобы она немного развеялась. Она была ему благодарна. Очень благодарна, конечно, но на душе все равно лежала тяжкая грусть. Ямщиков сидел в ресторане молча. Нет, свистел себе что-то под нос, безучастно глядя в окно. Как Наталья Сергеевна сошла на той станции, название которой Марина сразу же забыла, так и начался у Ямщикова непрерывный свист. А она сейчас почему-то все забывала. И еще почему-то ей было все равно.
В ресторане на нее внезапно накатил аппетит, хотя есть ей с утра совсем не хотелось. Седой искренне радовался, глядя, как она заказывает за куриной поджаркой и шницелем с картофельной соломкой - лимонное желе, а после воздушного пирожного - яйцо под майонезом. Какое-то время ей было очень хорошо сидеть сытой и глядеть на проплывавшие мимо однообразные пейзажи с елками-палками, засыпанными снегом. А потом, в такт движения состава, стала накатывать дурнота. Она сказала Седому, что ей бы надо уже к себе, тот беспрекословно собрался, расплатившись по счету, а Ямщиков досадливо бросил вилку в тарелку, где он целый час ковырял остывший шницель.
В тамбуре они столкнулись с этим бритым человеком с бидонами, в расстегнутом тулупе, надетом поверх розового сатинового сарафана. И Ямщиков еще зачем-то два раза пнул его под зад.
В их купе уже сидели двое. Какой-то дьячок в рясе и вальяжный рыжий еврей в роскошном черном двубортном костюме. По виду еврей он был не простой, а раввин, или еще там кто бывает у евреев. Они уже ничему не удивлялись, поэтому Марина присела на свою полку рядом с раввином, а Ямщиков с Седым стали молча снимать обувь, чтобы забраться на свои места.
- Кто Христа распял? - строго спрашивал дьячок раввина.
- А я вас не спрашиваю, скольких вы христиан распяли и за что! издевательски парировал ему раввин. - Распяли, значит, была к тому необходимость! Наш человек! Хотим, распинаем, хотим... еще чего-нибудь сделаем!
- Вот! Только выводов никаких вы не делаете! - махнул на него рукою дьячок. Чувствовалось, что спорили они без них уже давно, сев, видно, на той станции, которая была полчаса назад. - Вон, сколько вашего брата в войну пожгли и потравили, а вы...
- Что? - вскинулся на него рыжими кудряшками раввин.
- В гордыне упорствуете, вот что! - выкрикнул ему дьячок несколько поспешно.
- И правильно делают! - вдруг вставил словечко кришнаит, устраивая бидоны между ног, затянутых сатиновым балахоном.
- А ты бы вообще молчал! - сказал ему раввин зло. - Лезет еще чего-то! У нас спор религиозный, а у тебя вообще религии нет, мерзкий язычник! Без яиц они пончики жрут! Колобок на сметане мешен!
- И, в самом деле, помолчали бы, товарищ! Русский мужик, а на кого похож-то стал? Безобразие! Сметану таскают бидонами! - осуждающе сказал дьячок соплеменнику, взглядом обращаясь за поддержкой к забиравшимся на верхние полки Ямщикову и Седому.
- Среди евреев тоже такие развелись. В меньшей степени, но встречаются.
А это уже, согласитесь явное подтверждение, что мы живем в эру Машиаха, что близится суд! Близится! Всем достанется! Когда такое еще было-то? Ведь без стыда в юбках по вагонам шастают! - поддакнул раввин.
- Встречаются и евреи, среди наших братьев. Только они хитрые, сами за сметаной не ездят. А я уже второй раз за зиму в Малаховку мотаюсь. Нам из-за этих вот, - мотнул головой на дьячка кришнаит, - старухи сметану не продают. Гниды старые. Сахар и муку запасти можно, курагу и чернослив мы с лета заготовили...
- И про анашу не забудь! - едко вставил дьячок.
- Ты меня с упертыми буддистами в один флакон не сливай, папаша! веско сказал кришнаит. - А то я тебе такую Харе Рама покажу!
- И Кама Сутру еще покажи! - тут же подцепился рыжий раввин.
- Девушки бы постеснялись, - сказал им кришнаит. - За вас на вокзале еще мулла дрался, а вы тут...
Некоторое время все сидели молча. Но кто-то, а уж раввин долго молчать не мог. Видно, они тоже успели прочитать странное расписание в коридоре про Армагеддон. Поэтому в продолжение начатого до их прихода спора, раввин стал доказывать, что первый Армагеддон нового времени, в котором они принимали когда-то участие кирасирами, вовсе не был никаким Армагеддоном.
И вообще, Армагеддон - это не извечная война со злом, а борьба духовной культуры Израиля против плотской культуры Запада. Скромненько так, но со вкусом.
Начался их еврейский Армагеддон с античной войны с греками, в которой Израиль, конечно же, победил, о чем свидетельствует еврейский праздник Ханука, то есть "Обновление Храма". Но вот закончился он войной с римлянами, в которой все-таки временно победил Рим. В память этого поражения правоверные евреи соблюдают пост Девятого Ава, оплакивая разрушение Храма.
Победил Рим, конечно же, не из-за плотской силы римлян, а из-за духовного ослабления евреев. Бог не принял тогда у них жертвы, отказался, короче, принять. Это, конечно, позор, но много ли еще народов, способных, в бесконечном величии просветления, осознать свой позор?
Но долго ли праздновал Рим свою победу! Ха! И где он сейчас тот Рим? Бог стоит на стороне духовного начала, которого нормальному еврею надо искать отнюдь не у кришнаитов!
Израиль физический, как существовал, так снова существует, а духовный Израиль никогда и не умирал! Пусть Рим попытался стереть память об Иерусалиме, почти полностью разрушив, и пропахав плугом, город возродился.
А сколько пытались уничтожить Израиль и Иудею, переименовав их в Палестину? Побеждающая плоть проигрывает, но проигрывает и все человечество! Возвращение к духовным началам - трудный и тернистый путь.
Марина слушала разглагольствования раввина сквозь сон. Ее теперь все время клонило в сон, будто что-то внутри нее требовало: "Спать, спать, спать..." Она даже не представляла, как она будет нести ближайшее дежурство. Странно, но под размеренную речь раввина ее перестало мутить и, наконец-то, стало хорошо и спокойно на душе.
- Слушайте, вы! - сказал дьячку и раввину кришнаит, - давайте девушке дадим возможность выспаться. Переползайте на эту скамейку и армагеддоньтесь, сколько влезет.
- А ты вначале бидоны подбери, - склочно придрался к нему дьячок.
- Ты бы лучше девушке чо хорошее сказал, утешитель молитвенный! - резко оборвал его кришнаит. - А то она вся во внутренних противоречиях и переживаниях, что женщиной на свет появилась!
- Да ты чо, голубушка! В самом деле? Ну, не повезло, конечно, но надо смириться, найти положительные стороны! И пресвятая пречистая Богородица тоже была, представь себе, женщиной! - закудахтал над ней дьячок.
- Он еще выступает! - оборвал его раввин. - Не слушай его голубушка, женщины - вообще более совершенные, чем мужчины, К примеру, извините за подробность, еврею-мужчине приходится делать обрезание, чтобы его тело стало ритуально готовым к общению с Богом. А женщине ничего подправлять не надо! Союз с ней заключён без символов!