– Так чего ж не купил?
– Пока деньги есть, хочу попробовать. А то так жизнь проживешь и помрешь в неведении. Водку-то я пробовал и еще успею. А этого… От него, говорят, можно зеленую фею увидеть. А я вот сколько выпил, а вижу только старую ведьму.
Сторож хихикнул собственной шутке, потом отчего-то опечалился и зло сплюнул:
– Не смеётся мне сегодня, старая. И вообще не смеётся. Вся жизнь несуразная. Вот ведь. Даже фею зеленую и то не вижу… Ван…
Сторож запнулся и запустил пятерню в волосы, словно пытаясь выковырять из башки забытое имя. Потом опять сплюнул.
– Ван… иностранец какой-то с этого дела фею видел. Даже вроде портрет ее намалевал. А мне вот не везет. А ты все со своим котом диким сидишь. Вот смеётся тебе? А ему?
Пантера отступила от решетки и ушла в дальний угол.
– Не смеётся, – кивнул Тимофеич. – Плачется. А ведь он кот, хоть и лесной. С чего ему плакать? А я тебе так скажу, старая, у нас тут всем плачется. А кому смеётся, тому до слез.
– Пьян ты, Егорушко, – покачала головой старуха. – Иди-ка спать.
Сторож покачнулся и двинулся прочь. Потом остановился, повернулся и глянул на старуху.
– Спать-то я пойду… а вот ты мне скажи чего спрошу. Ты вроде как чье-то будущее видишь, чего-то там про кого-то знаешь… Вот увидь, пожалуйста, когда нам смеяться начнет? Когда плакаться перестанет? Вот что будет лет через двадцать, а?
Старуха пожала плечами.
– Не знаешь, – горько усмехнулся сторож. – А еще всевидящая.
Она смотрела в удаляющуюся ссутулившуюся спину обиженного жизнью человека. Не дай бог ему узнать о том, что ей привиделось. И без того пьет без просыху, а если узнает о том, что через двадцать лет, может, и вовсе ничего, кроме слез, не будет…
Впрочем, если сидеть и ничего не делать, так может случиться, что и слезы лить некому станет. Старухи поднялась и двинулась в глубь парка.
С этой стороны, где не было фонарей, пруд казался бездонным и черным, как глаз пантеры. Старуха опустилась на колени у самой кромки воды и принялась вглядываться в собственное отражение. Полная луна и ясное небо были кстати. А вот ветерок, что рябил воду и рассыпал картинку, мешал сконцентрироваться, чем немало злил.
Однако злость в задуманном была плохим помощником, и старуха откинула все эмоции. Наконец отражение оторвалось от той, что его отбрасывала, и поплыло совершенно самостоятельно куда-то вдаль и вглубь по лунной дорожке.
Она двигалась от блика к блику, от года к году, зная только точку, в которую должна попасть. Все дальше и дальше удалялась от оставшегося на берегу пруда тела. В глубь воды, в глубь времени. В глубь пространства. Вскоре блики пропали вовсе, и она поняла, что попала туда, куда шла.
Понимание того, что она стоит на дне, а вокруг плотная и непроницаемая вода, пришло вдруг. В первое мгновение захотелось рвануть вверх, спасая легкие, но она переборола животный инстинкт. Не надо рваться вверх. Надо идти вперед. Шаг, еще шаг. Старуха знала куда двигаться, помнила путь, хотя с последнего ее здесь появления прошли сотни лет. Еще несколько шагов. Дно было вязким, ноги проваливались, словно в ил. Еще несколько шагов – и над головой расступилась водная гладь.
Старуха не останавливалась и вскоре оказалась на берегу. Вода накатывалась черно-красными, как венозная кровь, волнами. Далеко впереди горбатился знакомый мостик. В груди тревожно защемило. Ноги сами понесли в ту сторону.
Мост оказался дальше, чем можно было бы предположить. И был он не маленьким и горбатеньким, а имел довольно внушительные размеры. Поодаль вдоль всего берега была пустошь, чуть дальше топорщились головешками обгорелые остовы изб. Пахло гарью и тлением. Впрочем, на пейзаж, как и на запахи, она не обращала особого внимания. Интересней была фигурка всадника, что отделился от моста и скакал ей навстречу.
Она узнала воина прежде, чем тот успел доскакать и остановиться, резко вздернув коня на дыбы. Простая кольчуга, черный плащ, хотя раньше он носил красный, притороченное к поясу странного вида оружие. Он не изменился с тех пор, как она видела его в последний раз мертвым. И очень незначительно изменился с той поры, как был живым. Только задавленной безразличием тоски в глазах поприбавилось.
– Здравствуй, Милонег.
Витязь спрыгнул с коня, бросил поводья.
– Смешная шутка желать здоровья мертвому. Почему ты здесь?
– Видения, – отозвалась старуха. – Тревожно мне. Чувствую что-то мощное, темное… чую, что близко оно. Скажи, как на той стороне?
– Никак. Затихли. Дня три тому последний раз перли. Но как-то вяло. Они теперь осторожничают что-то. Не чаще чем раз в неделю ломятся, и то будто для отчета. Сильно не бузят.
– Значит, начали готовиться. Силу копят. Вот что, Милонег, ты нужен мне там.
Милонег посмотрел на старуху как на заморское диво.
– Ты заговариваться стала, не иначе. Мертвым отсюда ходу нет, тебе ли этого не знать. Да и нужды нет. Мы заставу держим.
Старуха кинула взгляд на тот берег, что терялся во тьме, пристально посмотрела на витязя.
– Если они серьезно готовятся к прорыву, то застава ваша не сдюжит. И я там не справлюсь. Мне нужна помощь. А как тебя вернуть, это уже моя забота. Мертвым ты там не будешь, уж поверь мне.
– Верю. Но Ящер так просто не отпускает.
Милонег глядел сурово. Мальчишка, зло пронеслось в голове, учить меня вздумал. Старуха повернулась и пошла прочь, к тому месту, где вышла на берег.
– Ступай за мной, – бросила не оборачиваясь. – И не перечь. Я покон знаю, будет Ящеру жертва.
Она сделала еще несколько шагов, за спиной было тихо. Начиная яриться, старуха обернулась. Богатырь стоял там же, с места не двинулся.
– Ступай за мной, – повторила старуха.
– Не пойду.
Злость готова была плеснуть через край, и она не стала сдерживаться.
– Добренький? – гаркнула старуха так резко и мощно, что богатырский конь всхрапнул и испуганно отпрянул. – Все вы добренькие. Одного мученика им жалко, а сотни невинных – это плевать. Вроде как богами предначертано. Не зли меня, ради богов. Твой дружок знает, каково меня сердить. До сих пор в себя прийти не может.
Богатырь потупился.
– Ступай следом и не отставай, – смягчилась старуха и побрела к воде.
Витязь шел следом и недовольно сопел, однако ослушаться не решился. Старуха остановилась только когда дошли до нужного места. Замерла у самой кромки воды и посмотрела на витязя.
– Слушай и запоминай. Пойдешь за мной. След в след. Отстанешь хоть на шаг, считай, пропал. Как доберемся до места, двигайся на свет. Запомнил?
Богатырь молча кивнул. Он по-прежнему был хмур и неразговорчив. Старуха решила на этом закончить. Лишние знания – лишние вопросы, а лишние вопросы это лишние сложности. Сейчас они никому не нужны. Сейчас нужно только одно – успеть вернуться до захода луны.
Милонег двигался на шаг позади, стараясь держаться старухиных следов. Впрочем, скоро это стало невозможным, потому как ноги оказались в воде. Сквозь черные волны было невозможно разглядеть ничего. Вода покрыла с головой, и все, что видел впереди, – старушечья спина.
Наверху лег дорожкой мертвенный свет полной луны. Старуха дернулась туда и заскользила от блика к блику. Витязь не отставал, один раз только отвлекся, когда мимо, в обратную сторону, пронеслось что-то маленькое, напуганное, готовое разреветься, но боящееся даже слезинку пустить.
Ребенка сгубила, пронеслось в голове. Значит, его вместо дитя малого…
Додумать Милонег не успел, лунная дорожка превратилась в мощный поток света. Свет ударил по глазам, выбив и мысли, и память о прошлом. Потом стало холодно и плохо. Возмущение выплеснуло наружу, но слов не было, их попросту не осталось в голове, и он закричал.
– Пульс. Доктор, он дышит!
Доктор постарался сохранить спокойствие, но получилось плохо. К младенцу рванулся, словно студент, впервые принимавший роды. Сестра молча стояла рядом, а он вдруг почувствовал, что его прорвало.
– Дыши, дыши, маленький, – бормотал он себе под нос едва слышно. – Господи, как ты меня напугал.
Ребенок зашевелился, наморщился и закричал. Доктор бережно поднес младенца к матери:
– Ну, мать-героиня, смотри на своего дважды рожденного. Как назвала-то? Или не решила еще?
– Олег, – с трудом улыбнулась женщина. – Его будут звать Олег.
Запершись у себя, он курил, чего никогда себе не позволял на работе. Причем курил судорожно, не накуриваясь. Руки тряслись, и доктор никак не мог успокоиться. Зашла сестра, выпучилась на него, как на восьмое чудо света.
– Что с вами, Виталий Валерьевич?
– Ничего. – Он судорожно затушил бычок. – Ничего. Устал я что-то. Надо бы отпуск, что ли, взять. Что у нас плохого?
– У нас хорошее, – улыбнулась сестра. – Главный звонил, просил составить список, чего нам нужно, есть средства на реорганизацию.
– Откуда деньги?
– Анонимное пожертвование. Вся больница об этом говорит.
Доктор рассеянно кивнул и с сожалением посмотрел на недокуренную, варварски затушенную сигарету.
– Хорошо. А как наш дважды рожденный?
– Олег? – Сестра снова засияла. – Все хорошо. Спит.
Глава первая
Возвращение
* * *
Клетка открылась с неприятным лязгом. Огромный черный кот зашевелился в углу. На старуху поглядел соловым глазом, как всегда, когда наедался и спал после ужина.
– Вставай, – распорядилась та.
Кот неохотно открыл глаза и зевнул. Старуха отошла в дальний конец вольера, принялась разбирать тайничок. В отличие от запойного Егорушки ей деньги тратить было толком не на что, потому капиталы Всевидящей складывались в кучку и прятались в тайничок до поры. Теперь пора пришла. Денег в тайнике было немало, пачек со стодолларовыми купюрами набралось на половину пакета. Самой тащить такую ношу было не особенно приятно. Впрочем, старуха и не собиралась таскать что-то на своем горбу.
– Вставай, я сказала, – повторила она, не оглядываясь.
Кот сердито рыкнул.
– Поговори мне еще, – холодно бросила старуха.
Зверь покорно, хоть и без большой охоты, поднялся на ноги и подошел ближе. Старуха повернулась и пристально посмотрела в желтые кошачьи глаза, заглянув, казалось, внутрь до самых потрохов. Пантера взгляда не отвела, но отступила на полшага.
– Я вернусь через час, готовься, – сухо произнесла старуха.
Зверь как-то совсем по-человечески приподнял бровь.
– Человека из тебя делать буду, – нехотя пояснила старуха и заперла клетку.
Пока она шла к своей комнатушке, чувствовала на спине острый взгляд янтарных глаз с вертикальными зрачками.
Вещей особливо нужных набралось немного. Потому и сборы получились недолгими. Вместо обещанного получаса старуха отсутствовала всего пятнадцать минут. Но огромный даже для пантеры черный кот весь извелся. Сейчас, пока старуха гремела ключами, он метался по клетке взад-вперед.
– Уймись, – недовольно бросила старуха. – И так против себя иду. На горло себе наступаю. Для дела только. Так не зли меня своими метаниями.
Кот послушно замер, но посмотрел недовольно, косо посмотрел. А утробное рычание больше напомнило старческое ворчливое бормотание под нос. Старуха тем временем вошла внутрь, бросила мешок с пожитками. Сверху упал потрепанный спортивный костюм, что остался от покойного Егора.
Опустившись на колени, она начертила круг и принялась обрамлять его давно забытыми символами. Вязь напоминала руническую, но не ту, что северяне тесали на камнях, а ту, что писалась по бересте.
Когда последние символы легли, опоясав круг с обеих сторон, она поставила внутри круга против себя точку и молча указала на нее зверю. Кот, словно цирковой тигр, или кошка из театра Куклачева, послушно встал в центр круга. Старуха припала к земле и забормотала что-то. Услышь сторонний ее бормотание, он ничего бы не понял. Скорее даже не сопоставил бы смысл проговариваемого старой ведуньей со смыслом начертанного ею текста. Ушло то время, когда это кто-то мог понять. Давно ушло.
Символы, начертанные на полу, начали светиться в ночи. Словно светлячки, почему-то решившие усесться в круг. Голос старухи зазвучал громче, окреп, став более походить на бас. Зверь напротив нетерпеливо затоптался на месте. Но старуха одарила его таким ярым взглядом, что тот окаменел. Бормотания, однако, не прервала.
Голос ее взлетал и падал, словно птица с перебитым крылом. То казалось, набирал сил и парил, то ухался камнем вниз, но не обрывался, а снова вздергивался куда-то. Последнюю фразу она практически выкрикнула. Вспыхнуло. В глазах зарябило от яркой вспышки, запестрели темные и светлые пятна. И она сощурилась, какое-то время ничего не видя и даже не пытаясь хоть что-то различить. Только чуяла, как оседает запах паленой шерсти.
Когда зрение восстановилось, она увидела то, что и надеялась увидеть. Зверя в клетке не было. На его месте скрючился голый мужчина. Он был поджарым, тощим. Но щуплым его было назвать никак нельзя. Все тело его было перевито веревками не мышц даже, а жил.
– Вставай, – потребовала старуха. – Поднимайся, Кот. Времени нет.
Человек попытался подняться на ноги, но вышло это не сразу. Даже когда встал, видно было, как тяжело ему это дается. Звериное клонило к земле, ломало осанку.
– Старррая ста-ла, – раздельно произнес мужчина. Голос его тоже сохранил звериные нотки.