– А, ну да, мне это известно.
– Конечно, никто точно не знает, какая это была система – она утеляна в тумане двевности. Однако имеются теолии. Кое-кто говолит – Сивиус. Дхугие настаивают на Альфе Центавва, или на Соль, или 61 Лебедя – и все в сектоле Сивиуса, понимаете ли.
– А что же говорит Ламет?
– А он напхавляет по совевшенно новому следу. Он сталается показать, что аххеологические находки на тхетьей планете Ахктувианской системы говолят о существовании там человечества еще до того, как стали известны космические полеты.
– И это означает, что это и есть родная планета человечества?
– Возможно. Я должен внимательно плочитать его и взвесить все авгументы, плежде чем смогу сказать увеленно. Надо выяснить, насколько надежны его наблюдения.
Хардин немного помолчал. Затем он спросил:
– Когда же Ламет написал свою книгу?
– О, лет восемьсот назад. Конечно, в значительной степени он ее основывает на пведыдущих лаботах Глина.
– Так зачем же опираться на него? Почему бы вам не отправиться на Арктур и не изучить эти находки самостоятельно?
Лорд Дорвин поднял брови и поспешно схватил щепотку табаку.
– Да лади чего, довогой мой?
– Естественно, чтобы получить информацию собственноручно.
– Но лазве это необходимо? Это неудобный, окольный и вздовный способ добиваться чего-либо. Посмотлите, у меня есть лаботы всех сталых мастелов – великих аххеологов плошлого. Я могу их сопоставить, взвесить ласхождения, пвоанализиловать плотивовечия, лешить, кто, вевоятно, плав – и сделать заключение. Вот это – научный метод. По квайней меле, – добавил он покровительственно, – так я это пледставляю. Как невыносимо гвубо было бы отпхавляться на Ахктув или, к плимелу, на Соль, и там ковывяться, когда сталые мастела так тщательно во всем лазобвались. Мы не можем даже надеяться сделать то же.
– Я понимаю, – вежливо пробормотал Хардин.
– Пойдемте, ваша милость, – сказал Пиренн, – думаю, нам лучше вернуться.
– Ах да. Навевное, лучше.
Когда они выходили из помещения, Хардин внезапно произнес:
– Ваша милость, могу ли я задать вопрос?
Лорд Дорвин кротко улыбнулся и сопроводил ответ грациозным мановением руки.
– Ну конечно, довогой мой. Буду лад услужить вам. Если я могу помочь вам любой частью моих сквомных познаний…
– Это не совсем касается археологии, ваша милость.
– Не совсем?
– Нет. Речь вот о чем: в прошлом году мы здесь, на Терминусе, получили известие о расплавлении энергостанции на пятой планете Гаммы Андромеды. Но это было простое упоминание о происшествии, без всяких подробностей. Я подумал, не можете ли вы рассказать мне, что же именно случилось.
Рот Пиренна скривился.
– Думаю, что вы беспокоите его милость вопросами на совершенно посторонние темы.
– Вовсе нет, доктах Пивенн, – заступился канцлер. – Все в полядке. Во всяком случае, об этом мало что можно сказать. Эневгостанция хасплавилась, и это была, знаете ли, настоящая катаствофа. Полагаю, имело место вадиационное залажение. Действительно, пхавительство севьезно лассматхивает введение жестких огваничений на неумелое использование атомной эневгии – хотя это, конечно, не для шилокого васплостханения, понимаете.
– Я понимаю, – сказал Хардин. – Но что же случилось со станцией?
– Да ну, – безразлично ответил лорд Дорвин, – кто знает? Несколько лет назад она сломалась, и полагают, что лемонтные лаботы были пвоведены некачественно. В эти дни так твудно найти людей, котовые на самом деле понимают технические тонкости наших эневгосистем.
И он горестно взялся за очередную понюшку.
– А вы знаете, – сказал Хардин, – что все независимые королевства Периферии утеряли атомную энергетику?
– В самом деле? Я совсем не удивлен. Валвалские планеты… но, довогой мой, не называйте их независимыми. Они не являются таковыми, понимаете. Это доказывается договолами, котовые мы с ними заключили. Они плизнают сувевенитет Импевии. Они, конечно, вынуждены это делать, а то мы с ними лазбелемся.
– Может и так, но у них значительная свобода действий.
– Да, навелное, так. Значительная. Но это неважно. Импевии гохаздо лучше, когда Певифелия пледоставлена своим собственным весухсам и существует более или менее сама по себе. Для нас в них нет пхоку, понимаете. Совевшенно валвалские планеты. Едва цивилизованные.
– Они были цивилизованными в прошлом. Анакреон был одной из богатейших внешних провинций. Он с успехом мог сравниться с самой Уэгой.
– О, Хахдин, но это же было века назад. Из этого вляд ли стоит делать выводы. В сталые великие вхемена дела шли по-двугому. Мы не те люди, котолыми должны были быть, понимаете. Но, Хахдин, послушайте, какой вы настойчивый малый. Я же гововил вам, что сегодня я не занимаюсь делами. Доктах Пивенн пледупледил меня насчет вас. Он сказал, что вы будете сталаться надоесть мне, но я слишком стах, чтобы с вами сплавляться. Давайте оставим это назавтла.
И это было все.
5.
Это было второе заседание Коллегии, на котором присутствовал Хардин, если не считать неформальных бесед членов Коллегии с уже отбывшим лордом Дорвином. Тем не менее мэр был определенно уверен в том, что состоялось еще одно, а может быть, и два-три заседания, на которые его почему-то не пригласили.
Да и насчет этого заседания, как ему казалось, он не получил бы уведомления, если бы не ультиматум.
По своей сути это был именно ультиматум, хотя при поверхностном чтении этого визиграфированного документа можно было бы подумать, что речь идет о дружественном обмене поздравлениями между двумя властителями.
Хардин осторожно перелистал текст. Начинался он цветистым приветствием от "Его Могущественного Величества, Короля Анакреонского, к своему другу и брату, Доктору Льюису Пиренну, Председателю Коллегии Попечителей Энциклопедического Установления Номер Один", и заканчивался еще щедрее: гигантской разноцветной печатью с весьма запутанной символикой.
Но при всем при том это был ультиматум.
Хардин сказал:
– В конце концов выяснилось, что времени у нас было немного – только три месяца. Да и этот малый промежуток мы провели без пользы. Эта штука дает нам неделю. Что будем делать?
Пиренн обеспокоено нахмурился.
– Это, должно быть, уловка. Абсолютно невероятно, чтобы они доводили дело до крайностей перед лицом заверений лорда Дорвина относительно мнения Императора и Империи.
Хардин едко поинтересовался:
– Понятно. И вы информировали короля Анакреона об этой согласованной позиции?
– Да, – после того, как я представил это предложение на голосование Коллегии и получил единодушное согласие.
– А когда это голосование имело место?
Пиренн снова принял напыщенный вид.
– Я не думаю, что несу перед вами какую-либо ответственность, мэр Хардин.
– Прекрасно. Мне это не так уж жизненно необходимо знать. Просто я думаю, что ваше дипломатическое извещение о ценном вкладе лорда Дорвина в данную ситуацию, – он приподнял уголки рта в кислой полуулыбке, – и явилось прямой причиной этого небольшого дружеского послания. В противном случае они, может быть, тянули бы еще – хотя не думаю, что даже дополнительная передышка помогла бы Терминусу, учитывая позицию Коллегии.
– И каким же это образом вы пришли к такому примечательному выводу, господин мэр? – сказал Йэйт Фулхэм.
– Очень простым. Это требует лишь применения вещи, которой слишком часто пренебрегают – здравого смысла. Существует, видите ли, отрасль человеческого знания, именуемая символической логикой, каковая может быть использована для прополки засоряющих человеческий язык пустых слов-сорняков.
– И что же? – спросил Фулхэм.
– Я и применил ее. Помимо всего прочего, я применил ее к данному документу. Мне лично она была не очень нужна, поскольку я и так представляю, насчет чего тут говорится на самом деле, но, думаю, пятерым физикам я смогу проще объяснить результат символами, а не словами.
Хардин достал из блокнота, подложенного под руку, несколько листков бумаги и раздал их.
– Кстати, это делал не я, – заметил он. – Под результатами анализа подписался, как вы можете видеть, Муллер Холк из отдела логики.
Пиренн перегнулся через стол, чтобы лучше видеть, а Хардин продолжал:
– Анализ послания с Анакреона был, естественно, простым делом, ибо люди, написавшие его, – люди действия, а не люди слова. Текст легко и однозначно выкипает, оставляя в осадке безоговорочное утверждение, которое вы видите в символическом представлении, и которое, будучи передано словами, гласит примерно следующее: "Либо вы отдадите нам желаемое за неделю, либо мы заберем его силой".
Пока пятеро членов Коллегии просматривали строки символов, царила тишина. Затем Пиренн сел и закашлялся.
– Так что же, тут нет никаких уловок, доктор Пиренн? – спросил Хардин.
– Вроде не видно.
– Отлично. – Хардин сменил листки. – Теперь вы видите перед собой копию договора между Империей и Анакреоном – кстати, подписанного за Императора тем же лордом Дорвином, который был здесь на прошлой неделе – и его символический анализ.
Договор занимал пять мелко отпечатанных страниц, а анализ был нацарапан на половине листка.
– Как видите, господа, примерно девяносто процентов договора, будучи бессмыслицей, испаряется в результате анализа; итог же может быть описан следующим примечательным образом: "Обязательств Анакреона перед Империей – никаких! Власти Империи над Анакреоном – никакой!"
И вновь все пятеро с нетерпением разбирали доказательства, тщательно сверяясь с текстом договора; когда они закончили, Пиренн обеспокоено сказал:
– Кажется, все правильно.
– Значит, вы признаете, что договор есть ничто иное как декларация независимости со стороны Анакреона и признание этого статуса Империей?
– Видимо, так.
– И вы полагаете, что Анакреон этого не понимает и не будет стараться укрепить свое независимое положение – естественно, игнорируя все угрожающие намеки Империи? Особенно при том, что Империя, очевидно, бессильна исполнить свои угрозы – иначе она никогда бы не допустила независимости Анакреона.
– Но тогда, – вмешался Сатт, – как мэр Хардин пояснит заверения лорда Дорвина о поддержке Империи? Они выглядели… – он пожал плечами. – Что ж, они выглядели весьма убедительно.
Хардин откинулся в кресле.
– Вы знаете, это и есть самое интересное во всей истории. Я признаюсь, что познакомившись с ним впервые, посчитал его милость совершенно законченным ослом; однако, как выяснилось, в действительности он опытный дипломат и очень умный человек. Я взял на себя смелость записать все его высказывания.
Последовало смятение, у Пиренна в ужасе отвисла челюсть.
– Ну и что? – спросил Хардин. – Я сознаю, что это было большое нарушение гостеприимства, которое не к лицу так называемым благородным господам. И если б его милость засек это, последствия могли быть неприятными, – но он этого не сделал, запись у меня, и баста. Я взял эту запись, снял с нее копию и тоже послал на анализ Холку.
– И где же итоги анализа? – сказал Лундин Крэст.
– Вот, – заметил Хардин, – это самое примечательное. Анализ в данном случае оказался особенно затруднителен. Когда Холк, после двух дней напряженной работы, смог удалить ничего не значащие выражения, пустую болтовню, бесполезные определения – короче, всю чепуху, – он обнаружил, что ничего не осталось. Выкипело все. За пять дней переговоров, господа, лорд Дорвин не сказал, черт подери, ничего конкретного, и сделал это так, что вы и не заметили. Вот заверения, полученные от вашей драгоценной Империи.
Если бы Хардин выложил на стол газовую гранату, он и то не смог бы вызвать большего смятения. Устало и терпеливо он ждал наступления спокойствия.
– Итак, – заключил он, – когда вы отослали угрозы – а это были именно угрозы – касательно действий Империи по отношению к Анакреону, вы просто рассердили монарха, которому все было известно лучше. Естественно, его "я" потребовало немедленных акций, и результатом этого явился ультиматум – что возвращает меня к первоначальному высказыванию. Мы имеем в запасе одну неделю; что же нам теперь делать?
– Кажется, – сказал Сатт, – у нас нет выбора: придется разрешить Анакреону создать на Терминусе военные базы.
– В этом я с вами согласен, – заметил Хардин, – но что мы сделаем, чтобы вышвырнуть их отсюда при первой же возможности?
Усы Йэйта Фулхэма задергались.
– Это звучит так, словно вы замышляете применить против них силу.
– Насилие, – последовал отпор, – есть последнее прибежище некомпетентных. Но я и в самом деле не собираюсь расстилать перед ними ковры и начищать до блеска лучшую мебель.
– Мне по-прежнему не нравится ваш подход, – настаивал Фулхэм. – Это опасное поведение; опасное тем более, что мы недавно заметили, как немалая часть населения вроде бы готова последовать вашим призывам. Я могу заявить вам, мэр Хардин, что Коллегия отнюдь не совсем слепа относительно ваших последних акций.
Почувствовав общую поддержку, он сделал паузу. Хардин пожал плечами. Фулхэм продолжал:
– Если вы собираетесь поджигательски настраивать город на акты насилия, то добьетесь лишь изощренного самоубийства, – и мы не намерены этого допустить. Наша политика имеет лишь один кардинальный принцип – Энциклопедию. То, что мы решим делать или не делать, будет обусловлено необходимостью сохранить Энциклопедию в безопасности.
– Тогда, – сказал Хардин, – вы приходите к выводу, что мы должны продолжать интенсивную кампанию ничегонеделания.
Пиренн заметил с горечью:
– Вы сами продемонстрировали, что Империя не может нам помочь; хотя я не понимаю, как и почему так получилось. Если компромисс необходим…
Хардин ощутил кошмарное состояние человека, бегущего изо всех сил в никуда.
– Это не компромисс! Неужели вы не понимаете, что этот вздор о военных базах является никчемной чепухой? Высокородный Родрик сказал нам, чего добивается Анакреон – полной аннексии и введения у нас их феодальной системы земельных поместий и крестьянско-аристократической экономики. То, что еще сохранилось от нашего блефа с атомной энергией, может заставить их действовать медленно, но тем не менее они будут действовать.
Он в негодовании поднялся, а за ним вскочили и остальные – кроме Джорда Фары.
И вот Джорд Фара заговорил:
– Все, пожалуйста, сядьте. Я думаю, мы зашли слишком далеко. Пожалуйста. Нет необходимости выглядеть столь разъяренным, мэр Хардин: никто из нас не изменник.
– Вы меня еще должны в этом убедить!
Фара мягко улыбнулся.
– Вы же сами знаете свое истинное мнение. Позвольте мне высказаться.
Его маленькие прищуренные глаза были полуприкрыты, а выдающийся вперед подбородок лоснился от пота.
– Нет нужды скрывать, что Коллегия пришла к следующему решению: истинная разгадка анакреонской проблемы лежит в том, что выяснится через шесть дней, когда откроется Свод.
– Это и есть ваш подход?
– Да.
– Мы, значит, должны сидеть сложа руки и только ждать в торжественном спокойствии и истинной вере того deus ex machina, который выскочит из Свода?
– Если убрать вашу эмоциональную фразеологию, то смысл моих слов именно в этом.
– Какой откровенный эскапизм! Поистине, доктор Фара, подобные глупости поражают лишь гениев. Меньший ум был бы неспособен на них.
Фара снисходительно улыбнулся.
– Ваш вкус в эпиграммах, Хардин, изумителен, но здесь он не к месту. И, кстати, я думаю, что вы помните мои рассуждения насчет Свода, высказанные недели три назад.
– Да, я их помню. Я не отрицаю, что с точки зрения чисто дедуктивной логики они были чем угодно, но не глупостью. Вы сказали – остановите меня, если я ошибусь, – что Хари Селдон был величайшим психологом Галактики; что, следовательно, он мог предвидеть именно то незавидное положение, в котором мы сейчас пребываем; что, следовательно, он соорудил Свод как метод для указания нам выхода из него.
– Суть вы уловили.
– Удивит ли вас, если я скажу, что в последние недели я много размышлял над этим?