– Вероятно, правильнее было бы сказать «думал и чувствовал», если это человек из прошлого?
– Я умышленно употребил tempus praesens[5], – усмехнулся Гиснеллиус. – Когда мы имеем дело со временем – пространством, понятия одновременности или разновременности событий теряют привычный смысл... Нельзя говорить о прошлом или настоящем в обычном понимании. Никакая consecutio temporum[6] в этом случае не годится.
– Вы все время говорили о... телехронопатии – так, видимо, следует называть это явление – из прошлого, – сказал я. – А ведь, учитывая относительность времени, которую обуславливает обобщенное пространство...
Старичок взглянул на меня, с трудом пытаясь скрыть подозрительное беспокойство.
– Вы... знакомы с этой проблемой? Вы говорите так, будто... Кто вы, собственно, такой?
Не знаю, что удержало меня от признания.
– Я пишу кандидатскую по римскому праву... Что-то на стыке истории и юриспруденции, – не моргнув глазом, солгал я.
Он сразу успокоился, но я теперь был осторожнее.
– Когда-то я по-любительски интересовался наукой о пространстве, – добавил я быстро.
– Ах, так, – проворчал он. – Ну, садитесь!
Я не торопился – даже не знаю, что меня сдерживало!
– Вы не ответили на мой вопрос, – напомнил я.
– Простите, на какой? – он рассеянно посмотрел на меня, но я видел, что он притворяется, и это подстегнуло мою настойчивость.
– Я спрашивал о возможности улавливания информации из будущего.
– Ах, нет, нет! – резко выкрикнул он, махая рукой около уха, – это совершенно невозможно... Ведь будущее не детерминировано...
– А вы откуда знаете?
Он смутился и некоторое время искал ответа, бессознательно шаря глазами по комнате.
– Знаю! – выкрикнул он наконец. – Но не вижу необходимости разжевывать. Достаточно будет только своего рода reductio ad absurdum[7], доказательства методом от противного, доказательства отрицательного: допустим, возможно уловить информацию из будущего. Этакая рабочая гипотеза. Что из этого следует? Вы улавливаете некое известие о событии, которое может касаться вас лично. Вы можете воспользоваться им, «смоделировав» позже свое будущее иным образом... Одним словом, наше предположение приводит к выводу, что будущее «действительное» может быть иным, нежели то, которое вы увидели методом телехронопатии. Это противоречие, очевидно, опровергает справедливость нашего предположения. Вам этого достаточно?
– Нет! – резко сказал я. – Может существовать способ обойти это противоречие в рассуждениях!
– Это как же? – недружелюбно буркнул он.
– Не знаю... – я задумался. – Может, так: сам процесс мысленной связи с будущим возможен лишь постольку, поскольку он не дает информации, которую «путешественник во времени» мог бы использовать для воздействия на собственное будущее...
– А если он все-таки нападет на такую информацию? Ведь это невозможно предвидеть a priori...[8] – старичок хитро усмехнулся. – И что тогда, как вы думаете?
– Допустим, это вызвало бы его... немедленную смерть! выпалил я, не думая.
Профессор залился беззвучным смехом.
– Вот... – сказал он, вытирая платком губы, – вот как можно попасть в собственные сети. Ведь если ваш «путешественник во времени» погибнет во время эксперимента, значит, в будущем не было такой информации, которую он мог бы использовать для своего спасения, а во-вторых, он, покойник, вообще уже не мог бы ничего сделать. Порочный круг, классический порочный круг! Вот вам второй весьма убедительный довод в пользу того, что в будущее заглянуть невозможно!
Однако мне этого было недостаточно. Незаметно для самого себя я поверил не только в то, что старик говорил о своем изобретении, но и в то, что он сам столь горячо отвергал. Подсознательно я рассуждал, видимо, примерно так: если вся история с улавливанием информации из прошлого правда, то, рассуждая логически, будущее в этом смысле должно быть равноправным. Я размышлял бессистемно, в голове у меня перемешались все мои не очень-то обширные знания, впутывались вопросы обратимости явлений в микро – и макромире, симметрии времени и так далее.
– Хорошо, начинаем! – сказал я наконец. – Все готово?
– Прошу вас, прошу! – профессор, потирая руки, указал на кресло. – Для начала сделаем небольшой экскурс в прошлое...
– С кем вы меня свяжете? – спросил я, уже сидя в кресле.
– О, это будет для вас неожиданностью! Вы даже не догадываетесь!
– Однако я хочу знать! – сказал я с неожиданным испугом.
Он, видимо, это почувствовал, потому что быстро ответил.
– Сидите и ничего не бойтесь. Вы совершите экскурс в недалекое прошлое.
– Но, так сказать, в чьей шкуре?
Он не ответил. Стоя за спинкой моего кресла, он костлявым пальцем нажал красную кнопку на пульте. Я почувствовал легкое головокружение...
Видимо, он уже давно стоял у меня за спиной, потому что, когда я повернулся, чтобы уйти, он криво улыбнулся и сказал:
– Вы, я вижу, любитель древности...
Он угадал, и не удивительно: я долго не мог решить, что взять – Плутарха, Геродота или Флавия и в конце концов купил «Жизнь Цезаря» – на другое просто не хватило денег.
– Вы угадали, – сказал я, пытаясь пройти мимо, но он увязался следом.
– Времена Империи – чрезвычайно любопытный период, – сказал он, энергично и как-то бестолково жестикулируя. – Хотя лично я предпочитаю Древний Восток.
– Ну и как? – Профессор стоял рядом с креслом и заглядывал мне в глаза. – Точно попал?
– Вы отправили меня к моменту нашей первой встречи?
– Вот именно! Вы улавливали свои собственные впечатления, которые ощущали несколько дней назад.
– Я не подумал о такой возможности, – изумленно ответил я.
– О, вы не предвидели еще многого другого. Это было легче легкого: связь с самим собою, сверхвременная автотрансмиссия. Эффектно, правда? Самое настоящее путешествие в обратную сторону. Увы, это возможно только в рамках, ограниченных периодом жизни «путешествующего». Телехронопатор настроен на автотрансмиссию. Теперь вы можете спуститься в более отдаленное прошлое.
Он склонился над пультом, повернул рукоятку и сказал:
– Пятнадцать лет назад, считая от настоящего времени!
Правую руку он положил на красную кнопку старта. И тут я заметил, что его левая рука крадется к переключателю, находящемуся непосредственно под ручкой регуляции интервала времени. Это был маятниковый переключатель, имеющий только два положения: «+» и «-». До сих пор он находился в положении, обозначенном знаком «-«.
Если бы Гиснеллиус повернул его так же решительно и уверенно, как и при предыдущем опыте, я не увидел бы в этом ничего подозрительного. Однако неуверенное движение старческой руки приковало мое внимание, обеспокоило меня.
Дальше я действовал, как в прозрении. Когда его рука передвинула переключатель, я резко вскочил на ноги и обеими руками быстро втиснул профессора в кресло. Он хрипло вскрикнул и отдернул руку от красной кнопки, но я мгновенно ударил по ней.
Зачем я это сделал? Гораздо позже я – пришел к выводу, что руководствовался, пожалуй, только каким-то неопределенным страхом перед чем-то необычным и, как мне казалось, опасным. Может, это была так называемая «интуиция», может, побочный эффект, вызванный действием работающего телехронопатора – какое-то слабое взаимодействие между моим собственным сознанием и сознанием Гиснеллиуса. Но смутное ощущение опасности заставило меня поменять наши роли в этом эксперименте. Морально я чувствовал себя – подсознательно, разумеется, – оправданным: я сделал с ним только то, что он собирался сделать со мной.
Когда я нажал кнопку, огоньки неожиданно потускнели, а за стеной, где по словам профессора находилась основная часть аппаратуры, что-то грохнуло. Моя рука, державшая до сих пор худую руку старика, соскользнула вниз по обитой кожей спинке кресла.
Огни люстры дрогнули, мигая на пониженном напряжении... Я огляделся...
Профессора не было! Дверь была закрыта, а он исчез!
Я, остолбенев, вглядывался в кресло, словно надеясь, что он появится там, куда я его только что посадил, потом, в паническом страхе, выскочил на улицу. Только добежав до угла, я замедлил шаг и оглянулся.
В темном окне профессорского домика плясал оранжевый язык пламени. Огонь и грохот, который я слышал раньше, были, видимо, вызваны коротким замыканием в перегруженной аппаратуре.
Я постоял немного в нерешительности, потом побежал к станции метро. Мимо с воем промчалась пожарная машина. Я облегченно вздохнул-кто-то, заметив огонь, вызвал пожарных.
Старик лгал! Вернее, не все, что он говорил, было правдой. Ибо будущее – независимо от того, детерминировано оно или нет, – не может стать известным человеку прошлого. В этом профессор был прав. Однако он не выдал мне одного способа, с помощью которого оказалось возможным обойти логический парадокс: человек, узнавший свое будущее, перестает быть человеком настоящего! Он неотвратимо должен немедленно перенестись в то будущее, которое ему открылось. В противном случае он мог бы воспользоваться в настоящем своими знаниями о будущем, а это приводит к парадоксу раздвоения будущего. Таким образом, перескакивая через время, которое отделяет его от будущего, путешественник во времени просто не успеет использовать сведения о будущем! Это единственная возможность выбраться из мысленного лабиринта... Только при таком условии осуществима телехронопатия (точнее, телехронокинез) в будущее.
Профессор Гиснеллиус прекрасно знал об этом. Он предвидел это теоретически и разрешил конструктивно. Но с помощью эксперимента он хотел подтвердить свою догадку. Проделать же опыт на себе он не решался. Он был слишком стар! Откуда ему было знать, будет ли он еще жить через год, месяц, день? А если б он перенесся в будущее за пределы своей жизни, это означало бы прыжок в смерть!
Я уверен, что больше не встречу уже профессора Гиснеллиуса: указатель времени стоял на пятнадцати годах!
Мне неясно одно: почему парадокс, касающийся перемещения массы и энергии в прошлое, несправедлив в отношении будущего? Может, количество массы и энергии в каждой точке этой «будущностной» дольки времени-пространства все-таки не строго детерминировано?