Правда, вилки, не говоря уже о ноже, у меня не было – мне выдавалась одна лишь алюминиевая ложка. Спереть ложку и заточить о бетон? Заметят ведь…
Выходит, надо сделать так, чтобы не заметили.
Никакого внезапного озарения со мной не приключилось – до единственно возможного решения я дошел логическим путем. Отвлекающий маневр! А что может отвлечь сильнее, чем приступ буйства?
Рычать буду. Выть буду. Наберу полон рот слюны и попытаюсь изобразить пену на губах. Опрокину столик. Кинусь на охранника и почти наверняка получу удар резиновой дубинкой – хорошо бы не по многострадальной моей голове… Но перед этим надо изловчиться спрятать ложку. Хотя, если устроить представление не до, а после обеда, когда они придут, чтобы увезти столик, ложка будет уже при мне – на теле спрячу! И устрою такой кавардак, чтобы они и думать забыли о какой-то там ложке! Значит, побег переносится с обеда на ужин…
Минусы этого варианта были очевидны: после приступа буйства на меня могли вновь надеть наручники; громила мог избить меня так, что я оказался бы не в состоянии реализовать свой план; крепенькая девушка сама могла владеть боевыми искусствами; наконец, о ложке могли вспомнить по прошествии небольшого времени, а то и сразу. Но более подходящих вариантов я не выдумал, как ни старался. Что, спрашивается, мне оставалось делать? Только утешать себя соображением: побегов без риска не бывает.
И готовиться.
Замок на стальной двери лязгнул много раньше, чем я предполагал. Но вместо громилы и девушки в изолятор вошел тот самый плотный мужик, который помог мне выбраться из лаза. И тот самый, кстати, который ударил меня по голове. Вадим Вадимович, кажется.
Все пропало – это я почувствовал сразу. Меня опередили. Теперь я знал, что чувствует узник, когда в назначенный для побега день за ним приходят, чтобы отвести на эшафот. Не злость, не бешенство и даже, представьте себе, еще не отчаяние – обида! Детская обида. Обманули!
Правда, с этим Вадимом Вадимовичем, на которого мне не терпелось наброситься и изувечить, не было никого. И дверь он оставил открытой, то ли по небрежению, то ли нарочно. Пожалуй, у меня еще был шанс потрепыхаться.
И я справился с собой. Нарочито спокойно сел на топчане, не спеша сунул ноги в ботинки. Напоказ зевнул. Глянул исподлобья на посетителя – ну, мол, по делу пришел или как? Если по делу, то излагай, не тяни, а если без дела – проваливай, некогда мне…
Наверное, я переигрывал. Вадим Вадимович легонько усмехнулся.
– Что поделываешь? – вопросил он, доставая из-под мышки тощий бумажный сверток.
– Дышу, – сказал я, стараясь сохранить невозмутимость. – Воздух тут у вас хороший.
– Лучшие в мире специалисты по кондиционированию работают у нас, – кивнул он. – Американцы считают, что лучшие у них, но они ошибаются. Чисто, свежо, почти нет пыли, минимум бактерий и никакого легионеллеза.
– Чего никакого?
– «Болезни легионеров». Слыхал? Ладно, не о том речь. – Он кинул мне сверток. – Переодевайся.
– Это еще зачем?
– Переодевайся, – повторил он.
Я разорвал сверток. Из бумажной обертки выпал белоснежный комбинезон, за ним последовали тапочки. Тоже, между прочим, белые… Очень мило.
И как раз мой размер.
Что-то новое в палаческой практике – обряжать покойников загодя, когда они еще не покойники, а так, полуфабрикаты…
Как можно безразличнее пожав плечами, я просунул ноги в комбинезон, встал и был вынужден ухватиться за стену.
– Что, голова еще кружится? – без особой обеспокоенности в голосе прокомментировал мой визитер. – Пройдет. Если пациент всерьез начал обдумывать план побега, значит, как минимум, передвигаться на своих двоих он способен. Скажешь нет?
Я промолчал – выдать себя голосом было легче легкого. Но лицом изобразил удивление.
– Кончай лицедействовать, Сальвини, – ухмыльнулся он. – А то я не знаю, что у тебя на уме. Все такие, как ты, да не всем так везет. Давай шевелись, у меня времени не вагон.
– А это куда? – показал я на свою спецовку.
– Бросай на пол. Если в карманах есть деньги и ценные вещи – вынь. Твое рванье сожгут.
– Никакое не рванье, – заартачился я. – Постирать можно. И ботинки еще крепкие…
– Сказано – переодевайся. – Он дождался, когда я закончу. – Готов? Пошли.
– Куда?
– Там увидишь. И не дури. Отсрочивающее вето пошло тебе на пользу, так что можешь расслабиться, ничего тебе не грозит. Я не понял: ты идешь? Если нет, оставайся тут, пусть с тобой другие возятся, а мне некогда…
– Иду, – сказал я.
Глава 3
Коридор был не такой уж длинный – похоже, в первый раз я неверно оценил его протяженность. Что и неудивительно при сотрясении мозга. На выходе из коридора маялся, покачиваясь с пятки на носок, охранник. Сидеть ему, наверное, не полагалось, да и не на чем было. Вадим Вадимович показал ему какую-то бумажку и, указав на меня, небрежно бросил: «Это со мной». И «это» послушно пошло с ним, поскольку ничего лучшего не придумало.
Больше Вадим Вадимович ничего не предъявлял, хотя мы еще трижды миновали посты охраны. Его знали в лицо и кивали ему, как доброму знакомому. Последний охранник только покосился неодобрительно, когда сразу за его постом мы нырнули в какой-то узкий боковой ход, но ничего не сказал.
– Так короче, – объяснил Вадим Вадимович, хотя я не спрашивал.
Я шел за ним и понимал, что мой план побега не принадлежал к категории безумных, совсем нет. Он попросту был из породы глупых. Безумие иной раз бывает высокое, а глупость – всегда глупость, и нет в ней никакой высоты, есть только стыд, да и то если жив остался. Далеко ли я ушел бы, вырвавшись из изолятора? До первого поста?
Едва освещенный ход петлял и ощутимо вел вниз. Один раз мой слух уловил низкий гул, а ступни ощутили легкую вибрацию бетонного пола, как будто поблизости работал некий мощный механизм, вроде высоковольтного генератора. Мне даже показалось, что в воздухе запахло озоном. Другой раз прямо над головой с воем и грохотом пронеслось что-то длинное – если не поезд метро, то я уж не знаю что. Между прочим, туннели метро должны иметь аварийные лазы, и если один лабиринт где-нибудь соединяется с другим, то…
Вернуть этому толстомордому Вадиму Вадимовичу удар по затылку – не оставаться же мне перед ним в долгу – и деру! Авось выберусь на перегон, авось не задавит поездом. Дело за малым: я не знаю, куда бежать, а местные знают, да вот беда – не скажут.
По правде говоря, не только это соображение остановило мою руку. Не мог я ударить его сзади, тишком, не мог, и все тут! Глупо, правда? А он и не думал оглядываться на меня, будто нарочно подставляясь: «Ну же, бей! Вдарь крепче! Слабо?».
Не терплю, когда меня провоцируют. Я сам себе голова, пусть и битая, и люблю решать за себя сам. Провоцируешь – гуляй.
Ход вывел в широкий коридор. По правой его стене змеились толстые кабели, в левой то и дело попадались стальные двери, а то и целые ворота. Светя фарами, мимо нас проехал электрокар, доверху груженный какими-то коробками с иностранными наклейками. Склад тут, что ли? Перевалочная база для контрабандной переброски видеоаппаратуры и офисной техники? Ни фига не понятно. Но, кажется, не наркотики, и на том спасибо…
Навстречу проехал еще один кар – с большим ящиком, наполненным металлической стружкой. Нет, это был не склад. А что? Уж не цех ли?
Какой там цех! Больше похоже на подземный завод.
– Сюда, – показал Вадим Вадимович.
Лязгнул рычаг, стальная дверь натужно отворилась. За ней оказалась вторая, точно такая же. Загорелась красная лампочка – и погасла, чуть только лязгнуло за спиной. Ага, тамбур… Экранированное помещение. Знакомые штучки…
За второй дверью оказался зал. Это и правда был цех, только не механический и не сборочный, а, скорее всего, цех регулировки чего-то радиоэлектронного. Человек тридцать разного возраста и пола, одетых в такие же белоснежные комбинезоны, каков был на мне, молча работали, то и дело поглядывая на экраны приборов. Никто не обратил на нас внимания.
Я бегло огляделся, и соображалка заработала сама по себе, без приказа. Так… Это не поточное изготовление продукции – нет конвейера. Что-нибудь мелкосерийное, если не уникальное. Скорее всего, опытное производство.
Профессиональный шпион, разумеется, увидел бы больше. Но уж чем богаты…
– Туда, – показал Вадим Вадимович. – Вон свободный стенд.
– Чем вы тут занимаетесь? – спросил я на ходу.
– Как и вся наука, – недовольно бросил он. – Счастьем человеческим.
– Что-нибудь с космосом? – Я подвигал кожей на лбу, вспомнил первоисточник и ехидно ухмыльнулся.
– Угадал. А теперь помолчи.
В каком, интересно, смысле – «угадал»?
– Ну, – неласково спросил он меня, подведя к рабочему месту, – что умеешь?
Я пожал плечами.
– А что вам нужно?
– Для начала настроить полосковый смеситель. Вот стенд, вот требуемые характеристики. Возьмешься?
– Почему бы нет.
– Действуй.
Он отошел, а я принялся действовать. Для начала так и сяк повертел в руках смеситель, выполненный в виде отдельного модуля размером со спичечный коробок. Осмотрел топологию платы, определил материал подложки, взглянул на требуемые характеристики и с удовлетворением отметил, что на глаз ошибся в значениях частот не больше, чем на пять процентов. Хорошее дело практика, пусть даже в ней имелся перерыв. Мастерство, как говорится, не пропьешь. Ни один пловец, если у него не нарушены рефлексы, еще не разучился плавать и ни один велосипедист – ездить на велосипеде. Список можно продолжить.
Наладчики аппаратуры – не исключение, был бы под рукой нужный инструмент. Инструмент был. Я остался недоволен щупом и изготовил новый, потратив на это минут десять. Еще минут пять ушло на резку скальпелем индиевой фольги – ее квадратики, которые липнут к плате, как пластилин, как раз и изменяют характеристики устройства. За это время прогрелись приборы, и я выставил на них рабочий режим. Стенд был древний, даже без компьютерного управления, но и я ведь настраивал не крылатую ракету, а простейшее устройство, а кроме того, в моем положении привередничать не приходилось.
Бывают паскудные блоки и модули, удачная настройка которых граничит с везением. Данный смеситель оказался не из их числа. Работа чисто механическая, для обезьяны. Довольно быстро я вытянул полезный сигнал на нужный уровень, задавил зеркальный канал и снизил высшие гармоники до требуемого предела. Обеспечив небольшой запас, нанес на индий капельки лака – так и есть, характеристики ухудшились, но все же остались в пределах требований. Все.
– Готово.
– Возьми с полки еще один и продолжай.
Со вторым модулем я расправился еще быстрее.
– Теперь что?
– Возьми третий. Нет, сначала выключи все приборы и снова включи.
С третьим пришлось повозиться, но вскоре и он последовал за вторым.
– Еще один?
– Достаточно. Пошли.
– Куда?
– На расстрел. Шучу. Не задавай глупых вопросов.
Идти пришлось всего-навсего до маленькой каморки в торце цеха. Типичный закуток цехового начальства и никаких признаков расстрельной камеры. За столом, занимавшим половину каморки, над ворохом чертежей склонился некто в белом, запустив пальцы в жидкие остатки шевелюры. Вадим Вадимович кашлянул.
– Борис, выдь-ка на минуту, нам поговорить надо.
Тот только кивнул и улетучился. Как видно, мой обидчик считался здесь важной шишкой.
– Садись, Свят, в ногах правды нет…
– Ее и выше нет, – огрызнулся я, однако сел. – Что все это значит?
– Тебе не нравится? – ушел он от прямого ответа.
– Еще как нравится, – сказал я. – Всю жизнь мечтал получить сотрясение мозга. Незабываемое удовольствие. А пять дней взаперти в этом вашем изоляторе – или как его там? – просто неземное блаженство…
– Сколько дней взаперти? – прищурился он.
– Пять. Считать я еще не разучился.
– Не пять, а восемь с хвостиком. Под землей у человека свои биологические часы, и мы под них подстраиваемся, так удобнее. Здесь у нас сорок часов в сутках. Ты попал к нам в четверг, а сейчас пятница следующей недели.
Я не поверил. То есть поверил, но гораздо позже, когда на собственном опыте убедился, что он прав.
Восемь дней или пять – все равно много. Мама с ума сходит, а ведь у нее слабое сердце…
– Не беспокойся, – легонько усмехнулся Вадим Вадимович, будто прочитав мои мысли. – По легенде, в настоящий момент ты находишься в срочной командировке. Включен в состав бригады, спешно вызванной на оборонный объект для ликвидации аварии водоснабжения. Полная секретность, зато неплохие премиальные. Ты сам напросился подзаработать. Твоя мама в курсе. Других родственников у тебя нет. Девушка есть?
– Нет.
– Это хорошо. Близкие друзья?
– Близкие? Тоже нет, пожалуй…
– И это хорошо, Свят. Очень хорошо. Ты не удивлен, что я кое-что о тебе знаю?
– Почему я должен удивляться? – пожал плечами я.
– А ты и вправду не дурак, – с видимым удовольствием заключил он. – Давай знакомиться. Стерляжий Вадим Вадимович, руководитель программы. Себя можешь не называть, ты – Горелкин Святополк Всеволодович, двадцати двух лет, неоконченное высшее, холост, не был, не состоял, не привлекался. Кстати, откуда у тебя такое имя?
– От отца.
– Подробнее можно? Если ты не против.
Я был еще как против, но почему-то размяк. То ли на меня против воли подействовал тон Вадима Вадимовича – теперь почти дружеский, – то ли продолжало сказываться сотрясение мозга. Неожиданно для самого себя я разоткровенничался.
– Отец увлекался русской историей… то есть не то чтобы знал ее профессионально, но копать местами любил. Он считал, что князь Святополк Окаянный зря оболган – не убивал он Бориса и Глеба… и третьего еще, забыл, который не святой… Мол, все это идеологическая диверсия Ярослава, который и был организатором устранения братьев-конкурентов, а киллером – Эймунд, шведский наемник. В общем, отец считал, что Святополка надо реабилитировать, а хромого бандита, хоть он и Мудрый, вывести на чистую воду. Так он говорил.
– И в результате тебя всю жизнь дразнят Окаянным?
– А что такого? Лучше уж так…
– Лучше подсунуть приятелям необидное прозвище, чем ждать, что они рано или поздно выдумают обидное? – закончил Стерляжий, и я поразился точности формулировки. – Да, ты неглуп, а вот хорошо это для нас или нет, я пока не знаю… Возможно, для нас было бы лучше, если бы при своих способностях ты был пускающим слюни идиотом. Проще было бы – это уж точно.
– Какие еще способности? – спросил я, вновь ощущая приступ раздражения. – Кто вы такие? По какому праву…
Я порол чушь. Пожалуй, лишь до упомянутого идиота, занятого пусканием слюней, еще не дошло бы, что с правами личности здесь считаются не больше, чем данная личность заслуживает. Но уж больно меня раздражал этот Вадим Вадимович Стерляжий, который сначала бьет по голове, а потом держится почти дружелюбно и говорит при этом загадками. Поэтому я еще какое-то время горячился и почем зря выпускал пар.
– Ты заметил, чем твой стенд отличался от соседних? – спросил Стерляжий, терпеливо дождавшись конца моей истерики.
– Анализатором спектра, – ответил я, переведя дух. – У других что надо, а мне подсунули несусветное старье, советское еще…
– А оно работало?
– Если бы оно не работало, то как бы я настроил модуль? – резонно ответил я.
Он посмотрел на меня с изумлением.
– Никак. Ты не должен был его настроить. Тот анализатор сломан, и никто не может его починить. То есть иногда он включается ненадолго, но… ты знаешь, что такое «плавающий дефект»?
– Гадость ужасная.
– Вот именно. Или перебирать всю схему, или выкинуть прибор на помойку. Так и хотели, но решили сначала проверить тебя.
– Сломанный прибор на мне решили проверить? – не понял я.
– Наоборот, тебя на сломанном приборе. Прибор мы выбросим, а тебя – нет. Ты феномен, понял? Скажи спасибо Эвелине Гавриловне – она убедила руководство. Мы феноменами не разбрасываемся.