Вот как расценить сегодняшний эпизод? Рябов со своей группой (первая еще затемно незаметно прошла сюда и организовала засаду) целый день лазил по имению. Часа через полтора появилось несколько мужиков. Степенно поздоровались, поговорили о том о сем. А глаза с хитринкой. Ждут, когда начальник скажет основное — зачем в имение приехал. Понял Петр Николаевич, чем вызвано сдержанное любопытство. Понял и таить цель приезда не стал.
Предложил он мужикам вместе богатства, которые, говорят, пан где-то здесь спрятал, поискать. Молчали мужики. Объяснил он, что это сейчас народные богатства, а пан их награбил, эксплуатируя их же, мужиков. Но у тех лица стали скучными и чужими, и они под разными предлогами начали расходиться. Только один с интересом смотрел на Петра Николаевича. Его окликнули: «Эй, Нестор! Пойдем!» Но тот будто и не слышал. Подошел к Рябову, закивал головой и сказал: «А-а-а! Гостей ждешь? Праздник? Огоньки, фонарики? Придут и к тебе небось!» — и вдруг неожиданно громко рассмеялся.
На руках у него сидел какой-то полудохлый лисенок, Рябов был готов к сложному разговору и поэтому не сразу понял, что перед ним ненормальный. Даже сейчас, спустя несколько часов, не мог он избавиться от неприятного осадка.
В светлое время бойцы дотошно простукивали стены, заглядывали в дымоходы, лазили по подвалам. Но всего, естественно, осмотреть не успели. И почему Астахов решил, что эта их суета в именин поторопит Барковского? Ну ладно, просто оставить засад\. А то впрямую говорим, что знаем, кто он и зачем нужен.
Петр Николаевич поежился. Холодает уже. Потрогал ноющую рану над ухом, залепленную пластырем. Боль отдалась уколом в затылке. «Контузило все ж таки», — вздохнул Рябов и пошел к лестнице. Спустился вниз. Красноармейцы, что сидели рядом с ручным пулеметом, — отсюда хорошо простреливались подходы к дому, — при его появлении настороженно оглянулись.
— Ну как? Тихо? — спросил Петр Николаевич.
— Тихо…
— Вы повнимательнее. Сами знаете, кого ждете.
— Тут вроде огонек мелькнул.
— Где? Когда?
— Да вон, между деревьев, на пригорке, церквушка. Видите? Там, минуты четыре назад. Хотели сразу доложить, но вот решили подождать. Может, еще что появится?
Рябов и сам, стоя на втором этаже у окна, заметил мелькнувшую светлую точку у церкви. Но больше ничего не было, ни движения, ни шума. Что делать? Послать разведать? Или сразу группу? Но не было у него такого приказа.
А вдруг он сейчас отошлет туда людей, а здесь появится Барковский? Нет, группу он ослаблять не может. Рябов успокоил себя тем, что, ничего не предприняв, приказа не нарушит.
— Показалось, — спокойным тоном сказал Рябов красноармейцам. — Церковь заколочена. Я сам осмотрел. Вот такой замок висит, а светляки в глазах от усталости. Со мной так бывало. В империалистическую, помню, стоишь на посту, вглядываешься в темень — все глаза проглядишь. Начинает тебе мерещиться: то огни, то шорохи… Ну, поглядывайте тут.
Он зашагал по коридору проверять другие посты…
ЖИВУНЬ
Алексей был не слишком тяжелым, и все же Паисий даже прикрякнул, когда тот вскочил ему на плечи. Алексей чувствовал, что опора под ногами совсем ненадежная. Повесив моток веревки на шею, он искал выступы.
— Ну же! — на выдохе простонал внизу Паисий.
Вот наконец-то приличный выступ. Алексей быстро подтянулся, зацепился за край карниза, вскарабкался на него.
— На крыше, ты там… не загреми… — донесся снизу заботливый шепот еще не отдышавшегося Паисия. — Левее возьми. Там листы оторваны… Я У часовенки посторожу. Если что — камешек в крышу кину.
Тихо скрипнул песок под ногами уходящего Паисия.
Алексей нагнулся и стал ощупывать руками давно некрашенное железо старой церковной крыши, осторожно двигаясь вперед. Вот и оторванные листы. Потихоньку, чтобы не было шума, стал отгибать их. В тишине старое железо жутко скрежетало. Алексей болезненно поморщился. На ощупь выбрал стропило потолще, привязал веревку, дернул, пробуя. Пропустив ее вниз, начал спускаться Под куполом было еще темнее, чем там, наверху.
Ноги вдруг нащупали опору. Обвязавшись веревкой на всякий случай, Алексей чиркнул спичкой. Слабое пламя сначала ослепило его. Со второй спички, когда глаза уже привыкли, он увидел, что стоит почти на пересечении балок, расходящихся лучами в стороны. Сейчас эта опора здорово могла помочь. Только вот веревка… Мешается, а отпускать нельзя.
Дошел до стены. Дальше узкий карниз, но если ползти вплотную к холодной шершавой стенке, вполне можно пройти.
Так, здесь должен быть выступ. Вот и вздохнуть можно. Он осторожно спустил ноги, усаживаясь на небольшую каменную площадку, зажег коптилку. Темнота чуть расступилась. Если ему повезло и он угадал направление, то здесь и должна быть та самая роспись, которая ему нужна.
Алексей осторожно повернулся, поднеся коптилку ближе к углублению. На грязном от тусклого света голубом фоне расписанной штукатурки виднелись фигуры святых. Угадал, они
Паны стояли рядом, подняв правые руки, словно благословляя или грозя! Тот парень, что делал эту роспись, был старательным исполнителем. Он попытался оставить благочестие святости, которое было очевидно на старом, закрашенном изображении. И все же в лицах новоявленных святых Барковских было много далеко не праведного. Алексей поставил коптилочку на карниз, рядом с собой, достал из-за пазухи листы бумаги, карандаш и принялся рисовать. Начал он с полковника польской разведки, немецкого пособника и руководителя банды, именуемого в народе «болотным духом», с Барковского. Чувство настороженности, которое было вначале, исчезло.
…Скрипящий звук раздался внезапно, резко и страшно. Алексей судорожно задул коптилку, сжался в углу за выступом перекрытия. Сидеть было неудобно — на корточках. Но не устраиваться же удобнее, когда тяжелая дверь уже тонко и противно заскрипела на давно немазанных петлях…
По полу, покрытому стертой каменной плиткой, по стенкам с потускневшими картинками из жития заскользили нереальные синие лучи. Гулко, многократно умножаясь от ударов в стены, метались звуки шагов. У порога кто-то задел прикладом дверь и зло чертыхнулся. «Банда», — понял Алексей.
Снизу доносились негромкие команды. Несколько человек подошли к алтарю.
«Почему же Паисий не подал сигнала? — с тревогой подумал Алексей. — Неужели со стариком что-то случилось?»
Между тем внизу один из мужчин нагнулся, что-то вставляя в камень ступеней алтаря. Ломик. Плита начала, хотя и с трудом, подвигаться. Открылся черный провал потайного лаза, который был сверху хорошо виден на фоне светлых плит пола.
Высокий, в офицерской форме, протянул фонарь действовавшему только что ломиком. Тот начал спускаться вниз. Здесь же тайник! Тайник, о котором никто и не подозревает! Только что гам они хранят? Алексей попробовал еще чуть подвинуться, чтобы лучше видно было…
У-у-у! Гулко ударило внизу. Бандиты присели, хватаясь за оружие. Лязгнули затворы карабинов. Все! Проклятая коптилка. Упала-таки. Маленькая-маленькая, а сколько грохота!
По стенкам беспомощно заметались лучи фонариков.
Вот мелькнул один по глазам и проскочил мимо. Проскочил и вернулся снова. И тотчас остальные скрестились на выступе.
— А ну? Кто тут? Слазь! — Голос был сиплым, низким и повелительным. Алексей распрямился на карнизе.
«Высоко…» — Он непроизвольно вздрогнул.
Так. Наверх не полезешь. Там тоже может быть кто-нибудь. Остается — вниз и через дверь. Но как до нее доберешься?
Он взялся за веревку и, слегка оттолкнувшись ногами, заскользил вниз. Но уже у самого пола вдруг с лету, используя всю свою ловкость и силу падения, резко выбросил ноги вперед. Сиплый, что ближе всех подошел к канату, кулем покатился по каменному полу.
Алексей по-кошачьи быстро вскочил на ноги. Бандиты растерялись. Еще одно мгновение подарила ему судьба.
Где ж она, эта дверь? Впрочем, дверь-то на месте. Только перед ней трое. Алексей рванулся на этих, что приготовились его встретить.
И вдруг ночь вспыхнула и пошла радужными кругами. Яркий свет сдавил его всего, не давая вздохнуть. И только после этого, уже теряя сознание, он почувствовал боль в затылке…
Снова яркий свет в глазах. Он начинает меркнуть, и Алексей ощущает, что по щекам льется что-то холодное. Он пришел в себя.
Голоса отчетливо слышны. Говорили по-польски.
— Глянь! Аж из носа кровь потекла. От, удар! Может, ты сразу ему нос перебить умудрился?
— Зачем ему теперь нос? Покойнику что с целым носом, что с перебитым — все едино. Черви разбирать не будут. Кладбище-то под боком. Убирай в любую могилу.
Что с ним сейчас сделают? Неужели убьют? Нет, пока жив — надо жить! Руки связаны. А ноги? Алексей постарался незаметно пошевелить одной ногой.
— Гляди-ка, задергался. Живой, значит.
— Поставь его на ноги. Давай сюда!
Алексей не без труда поднял ставшие странно тяжелыми веки. Тусклый синий свет высвечивал фигуру плотного приземистого мужчины средних лет. Большой козырек фуражки скрывал его лицо. Была видна только тяжелая бульдожья челюсть и тонкие ехидные губы с ниточкой темных усов сверху. Подошел другой человек. В полумраке угадывались высокая стройная фигура, затянутая ремнями амуниции, тускло мерцающее серебро позументов на воротнике мундира.
По бокам Алексея стояли еще двое. Они не столько держали, сколько поддерживали. Правда, он уже понемногу начал приходить в себя, но если уж держат, почему не опереться. Тот, что стоял в тени, шагнул вперед.
— Эй, кто там, посветите еще сюда, — негромко, но властно приказал он. Плотный услужливо сдвинул синее стекло на фонаре. Яркий свет полоснул по глазам Алексея. Вспышка осветила и лицо человека. Такое же, как на фреске. Только живое. Барковский?! Сам?!
— Кравец? — резко сказал Барковский. — Вы в своем уме?!
Он быстро выхватил у своего подчиненного фонарь и выключил его.
— Зачем же понимать так буквально. Достаточно и синего цвета. Тем более для того, кто скоро покинет нас… навсегда. Имение не так далеко. Свет могут увидеть. Вы же не хотите, чтобы и сюда пришли незваные гости?
— Виноват, — вытянулся Кравец.
— На каком языке предпочитает пан говорить? Пока еще есть у него такая возможность, — с жесткой иронией обратился к Алексею Барковский. — Надеюсь, что не заставите вытягивать из вас ответы?
— Зачем же мне упираться? — как можно искренней удивился Алексей. Он старался найти ход, как лучше продать легенду.
— Пан молод, но благоразумен. Это приятно, — ласково улыбнулся Барковский. Игра доставляла ему удовольствие. Он сделал легкое движение рукой, и двое, что держали Алексея сбоку, отпустили. С другой стороны от каких-то темных мешков, что появились посреди церкви, отделились еще две темные фигуры и направились к ним. Оба высокие, гибкие, сильные. Когда они подошли поближе, в одном из них он узнал панского сына.
— Итак, кто вы?
— А вы?
— Фу! Какое дурное воспитание! Нельзя отвечать вопросом на вопрос. В таком положении тем более.
— Ваше, насколько я понимаю, не многим лучше. Гости ходят рядом. Вы их не приглашаете. Ну а положим, я крикну?
Алексей не успел договорить, как в живот ему уперся ствол карабина. У Кравца оказалась отменная реакция.
— Не советую, — негромко произнес, он.
— Я неудачно пошутил. Извините. Не стоит звать кого-то еще.
— Вот как?! — Барковский удивился. — Любопытно… Но давайте ближе к делу. Итак, кто вы?
— Художник, — ответил Алексей и быстро добавил: — Начинающий.
Это вывело из себя второго из подошедших.
— Художник, — растягивая слова, повторил он. — Да от него НКВД за километр тянет. Нож ему, вот и все художество.
— Чеслав, — Барковский остановил рванувшего было из-за пояса кинжал парня. — Может быть, вы что-то знаете?
Чеслав! Несостоявшийся жених Василины! И так шансов никаких, а тут еще и это. Что делать? Надо было как-то ответить. Но как? Под дурачка играть поздно. Помощь пришла неожиданно.
— Он для него хуже любого энкэвэдиста, — вдруг хихикнул Кравец.
— Отчего же? — поинтересовался Барковский, не понимая, почему он не в курсе того, что знают его подчиненные.
— Да этот, — Кравец кивнул на Алексея, — у Чеслава бабу увел. Так, что ли, Лех?
— Сучий выкормыш! Пан пулковник, дайте мне его!
— Хватит, Чеслав, — резко остановил его Барковский. — Отелло…, Идите займитесь делом. Время не ждет. А мы продолжим. Так что вы, пан художник, искали здесь?
— Роспись, слышал, красивая. Хотелось посмотреть.
— Непременно за полночь?
— Церковь закрыта. Днем полезешь — лишние разговоры.
— Резонно. А в тот угол, — Барковский показал в сторону карниза, где прятался Алексей, — случайно попали?
— Случайно, темно… — Этого вопроса Алексей ожидал и боялся.
— Неубедительно. Судя по всему, вы не продумали такой вариант. Ошибка. Ну а зачем мы, его, так сказать, классовые враги, понадобились пану художнику?
— Мне туда надо… За кордон… Думал, может, поможете…
— Кравец, вы слышали когда-нибудь подобный бред? Так зачем вам, молодой человек, туда? — Барковский с насмешкой едва кивнул в ту сторону, что и Алексей. — Сейчас здесь раздолье для пролетария. Пока здесь ваша власть. Правда, только днем…
— Дело есть. — Алексей решил намеком обозначить легенду.
— Рад бы поверить, но… Однако, согласитесь, ночью, в церкви, у той росписи, которую вам следовало рассматривать без свидетелей. За границу хотите… Не нуждаетесь в русских братьях-пролетариях, но нуждаетесь во мне, аристократе. Наши интересы слишком странно переплетаются.
— Возможно… — пожал плечами Алексей. — Но, поймите, жить в бедности и вдруг случайно узнать о сокровищах, об огромном богатстве, оставшемся там. И никто о нем не знает, кроме меня Сидеть здесь? Не попытаться взять его? Разве тут дадут им воспользоваться, пустят к нему? А Шехтер его теперь уже не сторожит…
Барковский посмотрел на пленника с интересом.
— Все! — неожиданно отрезал он. — Время истекло. Приберите здесь. Убрать следы! — приказал он подошедшему парню с автоматом. — Церковь запереть! Все вынесли?
Тот кивнул.
— Пан Кравец, на минуту. — Они отошли в сторону.
«Заигрался, приманку надо было дать получше. А что сейчас? Расстреляют! Хотя церковь… Впрочем, что им церковь. Но как сказать?» — думал Алексей.
Барковский снова подошел. Алексей не успел к нему обратиться, как он, не останавливаясь, взял своего сына под руку и пошел с ним к двери. Только бросил через плечо Чеславу:
— Выводи, — и, уже не обращая на них никакого внимания, начал что-то тихо говорить сыну.
— Пан… — потянулся было Алексей к Барковскому. Но жесткая широкая ладонь Чеслава тотчас же зажала ему рот. Сзади уперлись коленом в спину, заламывая руки, запихнули кляп — какую-то вонючую тряпку. Сильно и коротко ударили в солнечное сплетение и, когда Алексей согнулся в три погибели, подхватили под руки и поволокли к выходу…
18 октября 1939 года
ЖИВУНЬ
Паисий обхватил руками голову и горестно застонал.
В первое мгновение, когда услышал скрип открываемой двери, он хотел отвлечь бандитов. Что это были бандиты, он ни па секунду не сомневался. Но в последний момент стало ясно — не поможет. Его даже не застрелят, зачем шуметь? Свернут голову, как гусю, и все
Тогда Паисий затаился. В церковь вошли не все. Трое или четверо остались снаружи. Один подошел совсем близко к кусту, за которым он присел.
Он до сих пор с омерзением вспоминает раздражающее подергивание носом и сопение. Насморк был у бандита. Это хлюпанье мешало услышать, что происходит там, в церкви.
Потом раздался звук шагов. Звук становился громче, шаги приближались. Сопливый охранник забеспокоился. Лязгнул затвором. Разговор их Паисий, наверное, на всю жизнь запомнит.
«Кто там?» — осторожно спросил осипший страж. «Да я, я, Казимир! Не пальни, дурак…» — «Скоро там?» — «Да все, сейчас уходим». — «А тянули-то чего?» — охранник снова хлюпнул. «Энкэвэдиста поймали». — «Кончили?» — деловито спросил страж. Второй ответил, чуть помедлив: «Не знаю, там сам решает. А у меня терпеть мочи больше нет». В темноте послышалось журчание.