человека всегда есть. Или я не прав?
– Эх, Митрич… – вздохнул старлей. – Не все так просто, как кажется на словах. Ладно. Посмотрим, кто тут у нас… – пробормотал он, вытаскивая из папки пачку документов.
– Антон Юртаев, кличка Ходжа, 29 лет. Кража, разбой, хранение наркотиков… Дмитрий Савичев, кличка Сава, 47 лет. Смертельное ДТП по пьянке… На УДО мужик претендует. Что ж, на зоне впервые, все шансы у него есть. Так-так, идем дальше… Валерий Сохнов, кличка Зажим, 33 года. Рецидивист. Три грабежа, тяжкие телесные со смертельным исходом, сопротивление полицейскому… Хм… а теперь еще в придачу убийство и изнасилование. Девчонку-малолетку угробил.
– Вот гнида, – не выдержал Митрич.
– Еще та, – кивнул конвоир, перелистывая документы. – Ну ничего. Готов спорить на что угодно, что его «двадцатка» превратится в пожизненный срок. Получит, как пить дать.
– Получит-то получит, – проговорил водитель. – Только ребенка этим не вернешь. А эта падаль будет до конца своих дней среди таких же упырей жить. А мы со своих зарплат налоги платить, чтобы они, значит, без обеда не остались.
– Вряд ли он будет жить, – не согласился старлей. Он в очередной раз чихнул, зажимая нос рукой.
– Будь здоров.
– Спасибо, – вытирая рукавом выступившие сопли, ответил тот. – Так о чем это я? Ага, о Зажиме. Завалят его скорее всего. По понятиям нашего контингента, наша зона – «правильная». Так что за изнасилование, тем более малолетки, его точно кончат. И остался у нас…
Послышалось шуршание бумаги.
– Александр Бойко, кличка Нос. 31 год. Убийство.
Конвоир сощурился, приблизив к глазам листы досье на уголовника.
– Этого на экспертизу.
– Кого убил-то? – поинтересовался Митрич, следя за дорогой.
– Девочку одну, школьницу.
Охранник сунул документы в папку и застегнул ее на «молнию».
– И не просто убил. Следаки считают, что он потом съел ее. Правда, это еще доказать надо. Вновь открывшиеся обстоятельства, в общем.
Митрич покачал головой:
– Тьфу ты, мать честная… Час от часу не легче. Может, его лучше в «стакан»[7] было определить? От греха подальше?
– Не-а. «Стакан» уже занят. Забыл, что ли?
Старлей опять чихнул.
– Да что ж ты будешь делать, – проворчал он. – Вконец расклеился.
– Ты вроде сегодня хотел пораньше уйти? – спросил водитель.
– Ну да. Мишке моему семь лет стукнуло.
– Поздравляю, – тепло улыбнулся Митрич. – Совсем взрослый пацан.
– Это да. Так вот, мы наших архаровцев как в город доставим, меня Пашин сменит, я начальство предупредил. Обратно с ним поедете.
– Да без вопросов, – пожал плечами водитель. – День рождения сына – дело святое.
– Ну и, само собой, завтра с меня «поляна».
– Это как сам решишь, – отозвался Митрич. – Я, как Герасим, на все согласен.
Они умолкли, глядя на дорогу.
До города было еще сорок километров по пустынной, выжженной солнцем дороге, и каждый из мужчин думал о своем.
Только никто из них даже предположить не мог, какие непредвиденные события произойдут в самое ближайшее время.* * *
Зажим поднял глаза на замершего Ходжу. Затем перевел взгляд на Саву.
– Это что за хрень?!
Сава испуганно заморгал.
– Зажим, я ничего не знаю, – нервно проговорил он. В сотый раз облизнул воспаленные губы. – Я не при делах. Мне просто Рома Печорский это передал. Сказал, чтобы…
– Ты читал это? – перебил его Зажим.
Сава с такой энергичностью замотал головой, что, казалось, вот-вот и у него хрустнут шейные позвонки.
– Там же печать, – робко произнес он, но Зажим уже и сам видел, что напрасно волновался насчет вероятного нарушения конфиденциальности письма. Печать-то он сам сорвал. К тому же вряд ли этот рыхлый увалень решился бы вскрыть послание, да еще от авторитетного вора. Кстати, тому самому Доктору, передавшему эту маляву, Зажим в свое время очень помог в одном важном вопросе. Может, Доктор таким образом решил отблагодарить его?!
– Что там? – сгорая от нетерпения, спросил Ходжа, и Зажим молча передал ему послание. Уголовник быстро прочитал, и глаза его расширились.
– Надо же, кто нарисовался… Сам Доктор… – промолвил он, возвращая записку Зажиму. Затем повернулся к Саве:
– Где ты раньше был, валенок?
– Я… я… – проблеял толстяк, вжимаясь в скамью, словно намереваясь слиться с ней в единое целое. – Зажим, я просто забыл! Сукой буду!
– Почему Рома сам мне не передал маляву?! – прорычал Зажим. Ходжа осторожно положил ему руку на плечо, но зэк резким движением скинул ее.
– Зажим, остынь, – зашептал Ходжа. – Сбавь обороты – вертухаи могуть прослушивать. Сава в больничке вместе с Ромой Печорским лежал. Видать, маляву Доктор по своим каналам Роме передал, а тебе ему проще всего было ее через этого валенка переправить. Тем более ты в пресс-хате[8] тогда куковал. Забыл, что ли?
Зажим неохотно кивнул.
– Доктор-то на воле, чуешь? – взволнованно продолжал Ходжа. – Значит, это не подстава! Видать, решил доброе дело сварганить, молодцом!
– Чего делать будем?! – с трудом держа себя в руках, спросил Зажим. Он выглядел совершенно растерянным.
– На рывок надо идти, Зажим, – заговорил Ходжа, приблизив свое болезненно-желтое лицо к зэку. – Как Доктор пишет. Иначе крышка нам. Тебя за «лохматый сейф» кончат по-любому. А мне за «герыч» еще лет восемь накинут. Это к моей «десятке». Живым уже из зоны я не выйду, только ногами вперед. Так хоть подышу вольным воздухом! Пусть хоть неделю, месяц! Все же лучше, чем в этом отстойнике гнить! Доктор пропасть не даст, точняк говорю!
Видя, что Зажим вновь и вновь перечитывает письмо, он, воровато оглянувшись, сказал:
– Проглоти. Запомни, что есть, и проглоти.
Зажим, помедлив, сунул в рот измятый бумажный квадратик.
– Горянка – это что? – спросил он, прожевав записку.
– Река. А «Сирень», где Доктор нас ждать будет, – озеро, – откликнулся Ходжа. – Раз он там, значит…
Он помолчал, окинув остальных заключенных цепким взглядом.
– Значит, на Горянке будут его бойцы.
Зажим немного успокоился и посмотрел на дремлющего Носа. Стекающая из его рта слюна
образовала на выцветшей куртке бесформенное влажное пятно.
– Доктор – авторитет. Он нацарапал, чтобы мы шли вместе, – задумчиво произнес Зажим. – Я знаю вас всех. Кроме этого.
Он ткнул указательным пальцем на спящего зэка, и Ходжа скорчил гримасу.
– Да пес его знает. Я сам его второй раз вижу, он тут недавно. Сам знаешь, на днях новую партию с воли привезли… Слышал, что Нос у него погоняло, и все.
– На нем «браслеты». На единственном из нас, – указал Зажим.
Ходжа пожал плечами.
– Это одно из двух, – сказал он с всезнающим видом. – Либо он псих, либо беспредельщик. Что, по моему разумению, те же яйца, только в профиль.
Услышав последнюю фразу, Сава торопливо отсел от спящего зэка.
Ходжа окинул Носа внимательным взглядом.
– Только если бы он был каким-нибудь отморозком, об этом бы уже давно все знали, – добавил он.
– Значит, он стукнутый,[9] – произнес Зажим, и прозвучало это не как вопрос, а как констатация непреложного факта.
– А, вспомнил. Вроде наши говорили, что он одному фраеру ухо хотел откусить, так ему зубы маленько повышибали, – неуверенно произнес Ходжа.
– Ухо откусить? – все так же задумчиво повторил Зажим. – Так на хера нам этот урод?
Ходжа снова пожал плечами.
– Доктору видней.
Он хотел сказать что-то еще, как внезапно раздался дрожащий голос Савы:
– Парни… Братва…
– Какие мы тебя братва, чушкан?! – осклабился Ходжа. – Лобковые вши тебе братва. Не тяни резину, ущербное. Выкладывай.
– Извините… – промямлил Сава. – Но… я никуда не пойду. Мне нельзя.
Ходжа желчно усмехнулся и сплюнул на пол вязко-темной слюной.
– Куда ты денешься, валенок.
Сава шмыгнул носом.
– Пожалуйста, Ходжа, послушай! У нас ничего не выгорит… У охраны оружие! При попытке бежать нас всех перестреляют! Вы бегите, а я останусь. И еще. Этот Нос…
– Захлопнись, тюфяк, – оборвал его зэк.
Тем временем Зажим медленно поднялся и направился к одиночной камере, представлявшей собой узкий прямоугольный короб, в уголовно-исполнительной системе именуемый «стакан».
– «Берегите то, что в стакане», – вполголоса повторил он слова из послания. Затем повернулся, глядя на уголовников. – Ходжа, ты помнишь, как было в маляве?
Зажим тихоньку стукнул по стальной поверхности камеры.
– По ходу, там никого нет. Разве что пара тараканов.
Несколько секунд он сосредоточенно прислушивался, затем покачал головой.
– Никого.
Он уже намеревался было сесть обратно на скамью, как внезапно внутри «стакана» раздался шорох.
Зажим остолбенел и, развернувшись, тупо уставился на одиночную камеру. Затем шагнул вперед и ударил ногой по стальной обшивке.
– Кто там?! – хрипло пролаял он.
Некоторое время ничего не происходило, и уголовник уже было решил, что странный звук ему померещился, как изнутри донесся протяжный стон.
– Какого хера? – прошептал Ходжа, меняясь в лице.* * *
Первым нарушил молчание Митрич.
– Не по-божески это, – сказал он. – Бабу в железном ящике перевозить.
Конвоир недоуменно взглянул на напарника, затем рассмеялся.
– Хех, я и не въехал сначала… Думаю, какая баба, в каком ящике? Ты про ту шизанутую, что в «стакане»?
Водитель кивнул.
– Духота там жуткая, как в бане. И присесть негде, я видел, – сказал он. – Попробуй постоять так часа два. Притом что тебя внутри болтает, как дерьмо в проруби.
Охранник выпустил воздух сквозь плотно сжатые зубы.
– Да нет проблем, Митрич, – промолвил он, едва сдерживая раздражение. – Представь, что я ее выпущу к тем четырем утыркам. Как ты думаешь, сколько пройдет времени, прежде чем ее пустят по кругу? Прежде чем отымеют во все щели? А потом задушат, как собачонку?! Я думаю, минут пятнадцать. Это при хорошем раскладе. А потом еще мертвую каждый раза по два трахнет.
Митрич плотно сжал губы. Не мигая, он смотрел на дорогу, ускользающую вперед бесконечной серой лентой.
– Или ты хочешь, чтобы мы к себе ее сюда взяли? – насмешливо продолжал конвоир. – И нарушили инструкцию, о которой ты тут недавно вещал?
– Неправильно это, – упрямо сказал Митрич.
– Неправильно, – хмыкнул старлей, снова чихнув. – А если я тебе скажу, что эта баба натворила? Твое мнение поменяется?
– Да плевать. Баба есть баба. Она и так себя уже наказала, раз тут очутилась.
Водитель вздохнул.
– Эх ты, Митрич, – зевнул охранник, поправляя на коленях автомат. – Вся наша жизнь неправильная. Вот ты. Дожил до благородной седины, а простой водила. И наивный, как пацан. Как был Митричем, так и помрешь Митричем, все в добро и справедливость веришь. Словно малое дите в Деда Мороза.
– Верю, Слава. Представляешь? Помнишь старый мультфильм про старика с бабкой, к которым чудо-юдо домой пришло загадки загадывать? Что там говорилось? «Делай добро, бросай его в воду…» Вот я так и живу, и родных своих учу. Стараюсь зла никому не причинять. Никому не завидую. Так вот. А еще я умею радоваться жизни, причем каждому дню. А это многого стоит, Слава. Такие вот нехитрые правила. Соблюдай их, и будешь счастливым.
Старлей подавил зевок, безучастно глазея в окно. Ему было неинтересно слушать рассуждения пожилого напарника. Все эти сентиментальные сопли насчет добра и справедливости ничего не стоят, от них проку не больше, чем от пыльного гравия, по которому, шурша шинами, катился их автозак. Вот если бы ему начальство лишнюю премию выписало, тогда разговор о счастье можно было бы поддержать. А сидеть и радоваться каждому прожитому дню, как какой-нибудь гребаный кузнечик, – увольте.
Митрич взглянул в зеркало заднего вида.
– Что-то заметил? – полюбопытствовал конвоир.
– Нет. Просто вспомнил, как полгода назад из люка на крыше девять архаровцев сбежало.
– Было дело, – кивнул старлей. – Нас потом целый месяц в хвост и гриву дрючили. Но тогда у одного сидельца инструмент с собой был. Им он люк и вскрыл.
– Недавно читал в одной газете, как из питерских «Крестов» в восьмидесятых двое зэков улизнули, – поделился новостью Митрич. – Обвели вокруг пальца всю охрану. Контроль тогда был слабый, тюрьмы переполнены. Так эти урки из картона и