Дрожащий воздух всколыхнулся, но Юмми удалось удержать Дверь.
– Лепил. Рисовал. Он, а не она. Я помню.
– Вот и не забывай, что ты не девка.
Юмми вздохнула. Как все-таки надоело притворяться мальчишкой! А старик вновь с беспокойством подумал о преемнике. Хорошо еще, что чародеи живут на отшибе – в деревне не удалось бы сохранить тайну. Дождаться бы только времени, когда Юмми торжественно, при всем племени отсекут мизинцы на Священном камне и он, Скарр, коснется ее лба, передавая магическую силу. Пусть потом выяснится, что она девушка! Соплеменники пошумят и успокоятся. Говорят, женщины-чародейки бывали и прежде. Правда, давно, много поколений назад – но бывали же! Недовольным останется лишь Ер-Нан… он знает тайну, но по глупости не берет племянницу в расчет. Пока не берет…
Из круга стремительно вышел воин, вскинул руку в небрежном приветствии. За ним выскочил второй, и еще один, и еще… Воины Рыси – опытные и новички, спокойные и нетерпеливые, вооруженные копьями, легкими дротиками, луками, короткими медными мечами, топорами-насадками на гнутых рукоятях, прикрытые щитами с изображениями оскаленной рысьей морды и боевыми рубахами из двойной кожи, – не тратя лишних слов растянулись цепочкой по тропе и сразу перешли на походный бег. Вслед за ними из дрожащего воздуха появился Шанги.
– Доволен, Скарр?
Старик попытался встать – ноги не послушались. Поклонился сидя.
– Добрые духи да не покинут твой народ в трудный час…
– Две трети добычи наши, не забудь. Таков Договор.
– Я помню… Ты останешься посмотреть?
Шанги покачал головой.
– Племя не должно оставаться без чародея и часа. Быть может, потом, когда я стану стар, как ты… Прощай! – он шагнул в круг и исчез.
– Мира и удачи тебе, Шанги.
Кряхтя, Скарр поднялся. Вряд ли Шанги успел услышать слова обязательной вежливости – но неважно. Не вредно повторить их и потом, когда воины Рыси отправятся назад в свой мир. Искренние слова от сердца или ничего не значащая любезность – какая разница? Невесомая добавка к тому, что унесут на плечах чужие воины.
Две трети всей добычи – это очень много, обидно много. И как мало, если подумать, что это – плата за жизнь родного племени.
Все равно воины будут ворчать, подумал старик.
Ну и пусть.
Теперь можно было ни о чем не беспокоиться, хотя бы до завтра. С помощью воинов Рыси люди Земли отбросят врага. Безразлично, куда направится орда с востока – откатится за Мать Рек или обрушится на людей Выдры, заставив ИХ просить помощи. Когда минует опасность, Скарр вновь откроет Дверь, чтобы нагруженные добычей, отяжелевшие от обильного угощения союзники могли уйти к своим.
– Можно мне самой… самому закрыть Дверь, деда? – спросила Юмми.
– Нет. Я сам.
Закрыв Дверь, старик не уронил руки. Он обхватил ими голову, раскачиваясь и мыча. Юмми коснулась его рукава.
– Что-нибудь не так, дедушка? Мне кажется, я что-то почувствовала, когда держала Дверь. Что-то… чужое.
Скарр с шумом выдохнул и обмяк. Молча сел на камень. Пульсировала синяя жилка на виске. Пронизывал ветер – и все же струйка пота чертила извилистый след по дряблой, изборожденной морщинами шее.
– Не молчи, дедушка. Ну пожалуйста! Что случилось?
– Я ошибся, Юмми, – глухо сказал старик. – Мне нельзя было так спешить. Я открыл не одну Дверь, а две… Возможно, даже три. Такое иногда случается, очень редко… не уследить простительно лишь сильному, но неопытному чародею, никак не мне. Я стар, я устал… Вторая Дверь открылась где-то недалеко отсюда, может быть, у людей Лося или Волка. И открылась она в Запретный мир. Мне кажется, кто-то проник оттуда к нам, я это чувствую.
Юмми тихонько ахнула.
– Пойдем, Юмми. – Опираясь на клюку, старик с натугой поднялся на ноги. – Сегодня Дверь больше не понадобится, нечего тут мерзнуть. Что случилось, то случилось, теперь мы должны подумать, что нам делать. И я должен предупредить Растака…
Глава 4
Милый гость, вдали родного края
Осужден ты чахнуть и завять…
А.К. Толстой
Упасть с девятого этажа строящегося дома можно всяко: на бетон, на арматуру, на рельс подъемного крана. При некотором везении можно сверзиться просто в сугроб – тогда, может быть, не сразу свезут в морг, а какое-то время подержат в больнице. Витюня никак не ожидал кубарем покатиться по каменистой осыпи. Собственно говоря, он вообще ничего не ожидал, поскольку не успел испугаться. Всякому известно, что для испуга требуется время. Притом желательно провести его не в вольном полете, а в спокойной, вдумчивой обстановке – например, сидя в кресле с банкой пива в руках, вспомнить, как летел, икнуть и поежиться от холода в животе.
Удар был чувствительный, но терпимый. Подняв тучу пыли, увлекая за собой потоки щебня, песка и вырванные по дороге кусты, Витюня докатился до низа осыпи и, подняв фонтан брызг, приводнился в речке.
Вода попала в нос, и без того полный пыли. Витюня чихнул, забулькал и забарахтался. Как ни странно, он был жив. Но странности этим не исчерпывались.
Неширокая быстрая речка, заведомо переоценив свои возможности, старалась утопить, да не на того напала. Нащупав каменистое дно, Витюня косолапо выбрался на берег, подобрал севшую на мель ушанку, отряхнулся и осмотрел себя с неудовольствием. Ссадины – ерунда. Заживут. А вот одежда… Штаны у печки просохнут быстро, не ватные, зато телогрейку придется сушить суток трое. Витюня посопел. Идти в бытовку греться и переодеваться в сухое – полбеды, опять же не вредно принять в целях поправки здоровья внеочередной стопарь, – а вот как объяснить Луноходу-Мамыкину необходимость выдачи, пусть на время, новой телогрейки? Он из-за этой-то в свое время едва не удавился, жмот.
Да, а где, собственно, бытовка? И где Луноход? А Агапыч? Где вообще все?
Витюня задрал голову. Ожидаемой стрелы крана наверху не оказалось. Там было просто небо. Голубое. И ощутимо пригревало солнышко.
Да что, блин, происходит? Ну, люди не столбы, могли уйти. А стройка-то где? И почему лето?
Не сомневаясь, что глупое недоразумение вот-вот выяснится, Витюня стащил с ноги валенок, вылил воду и замер в настороженном недоумении.
Сверху, прыгая по осыпи на манер архара, к нему спускался странный человек: нечто среднее между киношным Чингачгуком в исполнении Гойко Митича и типичным идиотом из Нескучного сада – странного места поблизости от родного вуза, где юркие волосатые личности, в большинстве вполне половозрелые, роятся на полянах по четвергам, машут дрекольем, ноют песни под гитарное бряцанье и размножаются, похоже, прямым делением. Во всяком случае, их количество растет ненормальными темпами…
Патлатый. Одет в шкуры, а ноги голые. Юмор, значит, в коротких штанишках. Обут в какую-то фигню. С дрыном в руках. Вместо шапки на голове странного субъекта красовалась оскаленная волчья морда, похожая на чучело из охотничьего магазина.
Витюня ухмыльнулся. Типчик был тот еще. Этот, как его… Калиостр… нет, Калидор. Точно, Шварц его играл. Свой дрын – длинную жердь с острым, явно металлическим наконечником, по разумению Витюни, изображающую копье, субъект держал наперевес.
На всякий случай Витюня подобрал лом.
Оказавшись в пяти шагах, типчик с дрыном в руках и волчьей харей на макушке скорчил злобную рожу и прорычал:
– Ышари найза хухын ухма здай!
– Сам мастдай, – обиделся Витюня. – Вали отсюда. Э, стой! Чо тут у вас, ролевка?
– Здай кышун ухара! – и типчик кинулся на Витюню.
Шуток Витюня не любил. Поэтому сторонился Шурки Подойникова, бывшего соседа по общаге и завсегдатая Нескучного. Если у Шурки на языке не проблемы каких-то до головной боли непонятных эльфов и орков, то непременно хохмы. Не бить же его, в самом деле, а стоять пнем, глядя, как приятели ухохатываются над его непонятными подколками в адрес Витюни, – тоже удовольствие маленькое. Выручила Светка, сообщив по секрету, что Шурка, победитель многих схваток на мечах, как алюминиевых, так и сработанных из лыж и хоккейных клюшек, с гордостью носящий имя Торин, начинает беситься, когда его именуют Торином Двузначным, намекая, очевидно, на распространенность этой клички. И Шурка примолк. Нет уж, ну их на фиг, шуточки, без них спокойнее. А такие шуточки – тем более.
Все это Витюня додумал уже потом. Рефлексы оказались быстрее. Он подался вбок, но все же недостаточно быстро, поэтому наконечник дрына-копья, не задев кожу, застрял в телогрейке. Типчик что-то рычал и тянул на себя. Витюня крякнул, воткнул в землю лом, ухватился обеими руками за древко и, без натуги оторвав от земли заигравшегося идиота, несильно приложил его об осыпь. Типчик пискнул. Для пущей гарантии Витюня сел на него верхом. Типчик взвыл.
– Телагу испортил, гад, – задумчиво сказал Витюня, вынув копье и рассматривая выдранный из бока клок с торчащим шматком мокрой серой ваты. Теперь Луноход точно разорется.
Да, а где он, Луноход?
Осыпь на склоне горы была решительно незнакома. Гора напротив – тоже. Берег как-то не очень напоминал Нескучный сад. Речка? Нет, точно не Москва-река. И даже не Яуза. Да и как можно, упав на Таганской улице зимой, приземлиться в Нескучном саду летом?..
Дальний пригород? Наверно, очень дальний.
Все равно ничего не понятно.
Витюня осмотрел наконечник копья. Не алюминий, точно. Если только дюраль не скрыт под какой-нибудь гальваникой. Медь или, скорее, сплав. В цветных металлах Витюня был не силен.
Он поискал и нашел за поясом пленника топорик с лезвием из того же материала на ладном, удобном топорище.
– Слышь, Виннету! Ты кто – гном или этот… как их… урка, орка?
Нечленораздельно шипя, пленник сучил ногами, пытаясь выползти из-под Витюни. Это ему не удавалось.
– Ты чо, чувак, псих? Заигрался?
Чуть придушенное, но злобное рычание было ему ответом. Пожав плечами, Витюня стянул с ноги второй валенок и вылил воду на голову упрямца.
– Русским языком с тобой разговариваю, блин. Шурку Подойникова не знаешь где найти? Он тут Торин Двузначный.
– Ы-ы-ы… – мычал пленник. – Шугай кышун найза…
– Ну и козел, – неуверенно сообщил Витюня. – По-человечески можешь?
– Ы-ыы-ы…
– Дебил, – с огорчением определил Витюня. – Олигохрен… или френ? Заигрался, блин, точно. Так ты имей в виду: я не в игре. Ну что, отпустить тебя или как?
Упрямец продолжал дергаться.
– Отпущу, – решил Витюня. – Только вот что… – Не вставая с пленника, он перебросил через речку копье и топорик. Затем поднялся на ноги. – Вот так. Уж извини. Да, где тут ваш главный? Не проводишь?
Оказавшись на свободе, пленник повел себя странно: быстро-быстро побежал на четвереньках вверх по осыпи. Добравшись до первого дерева на склоне, тявкнул что-то невразумительное и исчез в лесу.
«Не проводит», – понял Витюня.
Он выжал телогрейку и расстелил ее на камнях. То же самое сделал со свитером, рубашкой и заскорузлыми рукавицами. Один валенок повесил на воткнутый в берег лом, другой положил просто так. Штаны снимать не стал – сами высохнут.
Мысли, как всегда, приходили в голову позже, чем следует. Надо было спросить у психа, где тут автобусная остановка. Или деревня какая-нибудь. Вроде бы Шурка говорил, что ролевики не забираются очень далеко от цивилизации. Или все же забираются?
Витюня еще раз оглядел решительно незнакомый пейзаж. Н-да. Не Подмосковье, пожалуй. Горы. Не чересчур высокие, но все-таки скорее горы, нежели холмы. С лесом. Урал? Карпаты? Эти… как их… увалы какие-нибудь?
Но почему?!!
«Сплю, что ли?» – подумал он, но щипать себя не стал. Ни одной бабы не видно – значит, не сон. Не бывает таких снов.
Какой урод здесь шутки шутит?
Витюня начал сердиться. До правильной медленной злости, какая нужна перед подходом к штанге, было еще далеко, но все-таки…
«А может, я помер?!»
О загробной жизни Витюня имел самые туманные представления. Нет, не похоже. Он ощупал себя. Свежие ссадины были на месте. Побаливал бок – последствие падения на осыпь. Синяк будет.
Значит, жив?
Допустим.
Жив – это уже хорошо. Это главное. Остальное приложится.
Утешившись этой мыслью, Витюня успокоился и уже беззлобно подумал, что неплохо было бы приподнять этого шутника одной рукой, да и потрясти слегка за шкирку… В назидание другим шутникам, буде они объявятся.
Штаны мало-помалу просыхали, валенки и носки тоже. Крупная стрекоза присела отдохнуть на валенок, трепеща слюдяными с прожилками крылышками. Солнце грело ну совершенно по-летнему. Хотя, пожалуй, стояло еще не совсем лето: ольховый куст, нависший над речкой у края осыпи, только-только оделся зеленым майским дымком. Точно так же вели себя лиственницы на том берегу – в породе деревьев сомневаться не приходилось. Уже хорошо, что не кактусы…
Сибирь, что ли?
Может, и Сибирь: где только нет этих… чокнутых с дрекольем. А что, если, например, Канада?
На лбу Витюни, обозначая работу мысли, собрались крупные складки. Сразу заболела голова. Леса в Канаде точно есть, не зря же на карте мира эта страна выкрашена зеленым, – а вот горы? Сказать по правде, в Канаду здравомыслящему Витюне не очень-то хотелось. То есть хотелось, но лишь по собственной воле и вдобавок не теперь и не так. Во-первых, хорошо бы знать канадский язык (в существовании такого языка Витюня был убежден), во-вторых, непонятно, как выбираться домой, а в-третьих, аборигены здесь странные, ей-ей.
Витюня попытался вспомнить все, что знал об индейцах, но, вспомнив только «хуг» и «хау, я все сказал», прекратил это занятие как бесплодное. Ну ее совсем, эту Канаду, если и там водятся придурки с дрекольем. Лучше уж по-прежнему считать, что здесь эти… увалы.
С одной стороны, было неясно, кому бить морду за подобные шуточки. К тому же, как большинство тяжеловесов, Витюня не любил драк. С другой стороны, надо было на что-то решиться – не сидеть же здесь сиднем, ожидая неизвестно чего. Может, дорога с автобусным сообщением проходит в каком-нибудь километре отсюда и лишь шум реки мешает ее услышать?
Поразмыслив, Витюня решил для начала подняться на возвышенность и осмотреть окрестности. Толстые шерстяные носки, конечно, еще не просохли, не говоря уже о валенках и телогрейке, но он решил не обращать внимания на подобные мелочи. Правда, ноги чувствовали себя не слишком уютно, а мокрая телогрейка с выдранным клоком висела на плечах, как верига. Ушанку пришлось нести в руке, свободной от лома.
Обойдя осыпь, Витюня нашел более удобный подъем и минут через десять уже стоял на вершине горушки, обозревая окружающую местность в просветы между стволами сосен. Изумленному взору открылась панорама решительно безлюдная. Поросшие лесом горы и холмы без каких-либо признаков человеческого жилья, куда ни кинь взгляд, – это, в сущности, еще полбеды. Гораздо хуже, что Витюня, никогда не жаловавшийся на слабое зрение, сколько ни вглядывался, нигде не сумел различить ни одной дороги, ни одной мачты ЛЭП, не говоря уже о какой-нибудь заметной за десятки километров коптящей трубе! И воздух – воздух здесь был упоительный, кристальной свежести, черт бы ее побрал. А люди? Люди-то где?.. Нет, один встретился, но и тот был ненормальный…
Ненормальный или нет – люди здесь есть. А коли так, надо их найти.
Спустившись, Витюня двинулся берегом реки вниз по течению. Мысль работала так, как ей не приходилось работать и на зачете у доцента Колобанова. Временами Витюня зачерпывал горстью воду, студил лоб и укреплялся в принятом решении. Разумеется, это была правильная идея – пойти вдоль реки. Где реки, там и мосты, а где мосты, там дороги. Шоссейные или железные – все равно. А где дороги, там… Некоторое время Витюня не мог сформулировать продолжение логической прямой. Да… Где дороги – там транспорт. И еще эти… населенные пункты. А где есть населенные пункты, там, может быть, удастся получить ответ на вопрос: как его сюда занесло?
Довязав до конца логическую цепочку и просветлев лицом, Витюня принялся насвистывать, на ходу отгибая ломом ветки ольховника, норовящие хлестнуть по лицу. В зарослях по-весеннему оголтело свистели птицы неизвестных Витюне пород, предположительно соловьи. Путь, признаться, был довольно-таки неудобен: приходилось то ломиться сквозь чащобы, то карабкаться по прибрежным кручам, то перепрыгивать через ручьи, а иные притоки переходить вброд, всякий раз разуваясь и закатывая штаны. Затем горушки по берегам стали пониже, лес на них погуще, а вдоль берега пошла удобная песчано-галечная полоса. На ней-то Витюня остановился, озадаченный, и почесал ломом за ухом.