Глава 1
Номер 5931-7890-544 по общегалактическому навигационному справочнику. Именно с него все и началось. Во времена не столь отдаленные этот номер принадлежал небольшой неприметной звездочке, затерянной на окраине нашей Галактики. У звезды имелось девять планет (причем одна из них была пригодна для жизни и, более того, с некоторых пор даже являлась обитаемой). Так же во множестве присутствовали луны, астероиды и кометы. В общем, в наличии имелось все то, что обязана иметь в своем составе любая мало-мальски уважающая себя звездная система.
Звезда называлось Солнце. Обитаемая планета носила короткое и невзрачное имя Земля. А ее спутник именовался и вовсе незамысловато - Луна. Астероиды и кометы в большинстве своем имен не имели, только номера. Они просто кружились по своим нехитрым орбитам, подчиняясь законам гравитации, и изредка попадались на глаза живущим на планете любопытным аборигенам, кои гордо именовали себя людьми. В то время, о котором пойдет речь, эти самые люди уже были существами довольно развитыми и даже имели свое летоисчисление, основанное на периодах обращения собственной планеты. И согласно их календарю, на Земле шел конец двадцатого века.
Двадцатый век... Автомобили, самолеты и первые компьютеры. Робкие и неуверенные вылазки человечества за пределы своей планеты с целью прикоснуться к величию бесконечного космоса. Счастливые времена. Веселые. Беззаботные. Мало кто из ныне живущих их помнит - слишком уж много времени прошло с тех пор... Порой мне даже кажется, что чересчур много.
Согласно воле случая мне довелось родиться человеком. А поскольку в то время человечество обитало только на одной планете, то именно ей и пришлось стать моей родиной. Земля, колыбель человечества, известная всем и каждому планета, ухитрившаяся породить самую взбалмошную, безответственную и эгоистичную расу во Вселенной. Эта планета стала и моей колыбелью.
Люди в те далекие времена о существовании иных цивилизаций еще не знали, хотя уже и подозревали, что вряд ли природа окажется настолько глупа, даровав человеку сомнительную привилегию гордо именоваться подлинным венцом эволюции и не подстроив ему на этом поприще какой-нибудь каверзы в виде не менее разумных, но гораздо более ответственных конкурентов. Однако о существовании ментальцев, варнианцев или титранитов в те далекие дни никто из землян еще не знал, а уж ллорвасиане могли пригрезиться кому-нибудь разве что только в кошмарных снах. Поэтому люди жили себе тихо и спокойно, в космос особенно не стремились (разве только для того, чтобы пустить пыль в глаза своим собратьям, обитающим по другую сторону океана и еще раз доказать самим себе, насколько они крутые и могучие), потихоньку воевали сами с собой ввиду отсутствия иного достойного противника, да медленно деградировали в смысле своей духовности. В общем, рьяно готовились поскорее занять свое почетное место в списке самых неблагонадежных существ в Галактике...
Теперь я скажу несколько слов о том, где именно я родился.
Раньше мне частенько задавали этот вопрос. Ищущие сенсаций журналисты, писатели, по глупости затеявшие писать мою биографию или просто чересчур любопытные и не в меру нахальные создания о двух, четырех или шести ногах.
- Где вы родились? - Спрашивали они и с надеждой совали мне под нос микрофон (а позднее - мономолекулярное записывающее устройство), видимо надеясь услышать что-то новенькое и неожиданное. Хотя, согласно моему скромному мнению, от того, что они спросят о моем месте рождения еще раз, это самое место ну никак не сумеет перемениться... Хотя, может быть, я просто чего-то не понимаю?
- Где вы родились?
Где родились?.. Где родились?.. А где обычно рождаются маленькие дети? В роддоме, конечно же. Примерно так я обычно и отвечал, не обращая внимания на то, как мои внимательные слушатели страдальчески морщатся или начинают чесать затылки с видом человека, постигшего величайшую истину во Вселенной.
И чем они недовольны? Ведь это же чистая правда.
Как ни странно, я действительно появился на свет в роддоме и был абсолютно обычным человеческим ребенком. Чуточку недоношенным, наделенным целой кучей детских болезней и до ужаса крикливым. Как и всякий младенец, я просто обожал пачкать пеленки и будить свою мамочку посреди ночи.
В одиннадцать месяцев я впервые встал на ноги, немного позже начал говорить, а в два года ухитрился где-то подхватить воспаление легких, которое едва не отправило меня в мир иной (и тем самым избавило бы Галактику от множества ненужных потрясений). Но почему-то не сложилось... Причем я даже не знаю, пошли ли мне на пользу полгода пребывания в больнице или проклятая хворь все-таки отступила сама по себе. Так или иначе, но я все-таки выздоровел, хотя полностью вернуть свою былую жизнерадостность уже и не сумел.
В возрасте пяти лет я научился читать (а чем еще можно было заниматься, снова пребывая под крышей городской больницы?). С ходу проглотил предложенные мне на первых порах сказки о Курочке Рябе и Золотой Рыбке, но почему-то на этом не успокоился и заинтересовался другими более серьезными вещами. Например, подшивкой журнала "Техника Молодежи", которая каким-то чудом попала мне в руки. Короче говоря, к школьным годам я попал в чудесный мир литературы и, в отличие от большинства моих сверстников, ухитрился застрять там так прочно, что даже помыслить себя не мог без какой-нибудь книжки под рукой или под подушкой.
Родители, естественно, мне не препятствовали, предпочитая вместо этого умиляться и радоваться достижениям своего дитятки.
Естественно, возня с книгами и журналами не могла не оставить свой отпечаток на неокрепшем детском организме, и в школу я пошел уже твердо умея читать, писать и худо-бедно считать до ста (как обычным способом, так и в обратном направлении). А так же заимел в своем активе испорченное зрение, искривление позвоночника и здоровый пессимизм, выросший впоследствии в мрачное неприятие шумных компаний.
Однако немного раньше этого, когда мне было шесть лет, в нашем доме появился еще один жилец. Следуя по проторенному уже пути, он тоже любил молоко и обожал орать по ночам. По некоторым весьма очевидным причинам особой пользы в его появлении я не ощутил. Вместо того чтобы уделять трепетное внимание моему воспитанию, родители, разом позабыв о существовании еще одного ребенка, принялись изливать свою любовь к этому маленькому краснолицему крикуну. Не то чтобы это меня как-то задевало, но все же...
Как бы то ни было, я просто пожал плечами и решил принять вещи таковыми, какие они есть. Тем более что изменить что-либо было не в моих силах.
Когда мне исполнилось семь лет, я, как это было принято в те далекие и позабытые уже времена, пошел в первый класс государственной средней школы, дабы приобрести приличествующее всякому цивилизованному землянину образование.
Вот тут-то и начались первые проблемы.
А как же им было не начаться, когда среди двух десятков малолетних оболтусов я выделялся не меньше, чем белая ворона, неведомо как затесавшаяся в стаю своих черных товарок?
Худой, тщедушный, очкастый и - о, ужас! - отдающий предпочтение математике вместо физкультуры, мальчишка моментально превратился в идеальную мишень для насмешек и шуточек. Естественно, это нисколько не доставляло мне удовольствия, но что можно было поделать? Стоило мне только начать ерепениться, как тут же наш дружный первый-Г класс ставил зарвавшегося очкарика на место. Причем обычно после этой не слишком приятной процедуры мне приходилось довольно долго щеголять с распухшим носом и треснувшим стеклышком в очках.
После трех или четырех подобных потасовок типа один против шестерых (или в лучшем случае - один против троих), я четко уяснил положение дел и нарываться на неприятности перестал, что, впрочем, нисколько не мешало моим одноклассничкам периодически поколачивать меня безо всяких поводов. Видимо, для профилактики, а также за то, что мне не приходилось особо сильно напрягаться, делая домашнее задание.
Немного позже проблемы появились и у меня дома, придя с той стороны, откуда я меньше всего их ожидал. Источником моих горестей послужил, как ни странно, мой младшенький братишка. К тому времени он уже достаточно подрос, для того, чтобы беспрепятственно колесить по квартире, рьяно занимаясь своими детскими делами, преследуя меня по пятам и постоянно мешаясь под ногами с целью подстроить мне какую-нибудь мелкую пакость. А поскольку он был вооружен универсальным детским оружием, то эти самые пакости сыпались на мою голову регулярно.
Кто-то, быть может, удивится и захочет узнать, что же такое было у этого малолетнего хулигана, чего не было у меня? И я поясню:
Слезы это были. Обычные детские слезы, основательно подкрепленные присутствием родителей за спиной. Стоило ему только начать голосить (а он умел делать это очень громко и выразительно), как тут же появлялся кто-нибудь из моих родителей и разражался потоком "ласковых" слов, обвиняя меня в том, что я не уследил за своим младшеньким братишкой, который прищемил пальчик, пытаясь ради любопытства расколошматить мамину пудреницу. Причем любопытство это было направлено не на эту злосчастную пудреницу с целью разузнать, что там у этой забавной штучки внутри, а четко ориентировано на то, чтобы посмотреть, как будет потом отдуваться старший брат в случае неотвратимо надвигающихся неприятностей. И даже сам Господь не смог бы ничего поделать, если б мне вдруг пришло в голову отобрать у него эту несчастную пудреницу. Вой поднимался такой, что посуда на столе тряслась и подпрыгивала. В таких случаях словами обычно дело не ограничивалось, и в ход шла такая неприятная штука, как отцовский ремень.
- Не смей обижать маленьких!
Так продолжалось до тех пор, пока мне не исполнилось двенадцать лет. Я исправно терпел получаемые от своих одноклассников тычки и затрещины, чтобы, вернувшись домой с синяком под глазом, обнаружить, что только что лишился своего куска пирога, отданного братику, потому что свою долю он "нечаянно уронил со стола". И, глядя на хитрую ухмылку этого малолетнего бандита, только такие доверчивые люди, как мои родители могли поверить, что это и в самом деле произошло случайно.
Как я уже говорил, это были хорошие времена. Счастливые и тихие. Но, к сожалению, они слишком быстро закончились. Причем закончились так, как никто в целом мире и предположить бы не смог.
* * *
Я не помню точно, по какому случаю было организовано то грандиозное празднество. Наверное, это было Время Подстрижки Газонов. Или День Рождения Любимой Собачки Нашего Прославленного Мэра. Но, вероятнее всего, не было вообще никакого повода, а было простое человеческое любопытство, следуя которому большая шишка из разряда По-настоящему Больших Шишек решила навестить наше захолустье.
Как бы то ни было, но к этому дню весь город начал готовиться заранее. Был организован праздничный стол, выступление городского ансамбля и восхищенные школьники с огромными букетами цветов. И почему-то именно мне выпала сомнительная честь стать одним из них. С чего бы это мне вдруг так повезло, я не знаю. Особо приятными для глаза чертами лица я не обладал, а в то время, если только память меня не обманывает, вообще щеголял с разбитой губой, но вот... Наверное, злодейка-судьба снова решила подшутить надо мной. Во всяком случае, именно так я и думал, топая домой после школы и по привычке размышляя по дороге о своих горестях.
- Почему я? - Извечный вопрос, которым я за свою жизнь задавался тысячи раз. - Почему именно я?..
Как бы то ни было, но к назначенному часу, я явился в наш городской клуб, будучи обряженным в новенький с иголочки костюмчик, причесанным и даже с вымытой шеей. В руки мне сунули большущую охапку душистого сена, по недоразумению названную букетом роз и велели ждать своего часа.
Как обычно, особо выбирать мне было не из чего. Приходилось тихонько преть в неудобном костюме, переминаться с ноги на ногу и слушать эти бесконечные никому не нужные речи. Немного утешало только одно - я здесь был не один такой. Рядом со мной точно так же топтались и потели еще семь или восемь моих собратьев по несчастью с дурацкими цветочками в руках.
Господин Большая Шишка, тем временем, взобравшись на предоставленную ему трибуну, продолжал с важным видом вещать о совершенно непонятных мне и от того невероятно скучных вещах. Периодически слышались аплодисменты или осторожные вопросы, а иногда и то и другое разом, но мне это все было совершенно неинтересно. Скучно мне было. Скучно и неудобно.
Потом, когда я уже начал подумывать, что вся эта болтовня никогда не закончится, и мне придется остаток дней своих провести за сценой, будучи выряженным в этом проклятущий костюм, наконец-то наступила наша очередь.