Надя в изумлении смотрела на странное образование. Похоже на анаболический стероид, который столкнулся с серотонином, а потом вращался в органической среде, где подобрал незнакомые боковые цепочки в самых немыслимых комбинациях.
Форма этой молекулы шла вразрез со всеми законами органической химии и молекулярной биологии. Это было настолько чудовищно, что Надя почувствовала неприятный холодок внутри, словно она стала свидетельницей преступления.
Она попыталась превозмочь это ощущение. Как глупо. Молекулы не могут быть правильными или неправильными, они просто существуют. Эта имеет необычный вид, который поначалу сбивает с толку. Вот и все.
И тем не менее...
— Такая молекула не может быть устойчивой.
Доктор Монне взглянул на нее:
— И да и нет.
— Простите? — не поняла она.
— Она сохраняет эту форму в течение четырех недель...
— Четырех недель! — воскликнула Надя, но тут же взяла себя в руки. — Извините, доктор Монне, но такая структура не может просуществовать и четырех секунд.
— Согласен. И тем не менее, она сохраняется в течение двадцати девяти дней, а затем спонтанно распадается, превращаясь вот в это.
Он нажал несколько клавиш, и справа от парящей в воздухе молекулы появилась вторая. Увидев ее, Надя почувствовала облегчение. Эта молекула имела гораздо более естественную структуру. Тот факт, что патологическое образование приняло более нормальную форму, почему-то поднял Наде настроение.
Ну вот, опять, подумала она. Нормальная форма? С каких это пор я оцениваю химические структуры с точки зрения морали?
— А какие у нее свойства?
— Сейчас мы как раз проводим опыты на животных. Похоже, это вещество подавляет чувство голода.
— Что ж, нам это может пригодиться. А как насчет побочных эффектов?
— Пока не обнаружено.
Надя кивнула, почувствовав легкое волнение. Создать средство, снижающее аппетит, да еще без побочных эффектов, — все равно что получить лицензию на печатание денег.
— Но не слишком перегружайте нашу аппаратуру, — заметил доктор Монне, словно читая ее мысли.
— Не буду.
Взглянув опять на чудо-молекулу, Надя подумала, что вряд ли рискнула бы вводить в свой организм нечто подобное даже ради самой стройной фигуры.
— Нам еще надо решить проблему ее устойчивости. Мы не можем выпускать препарат со сроком годности двадцать девять дней, каким бы чудодейственным он ни был.
— Насколько я понимаю, распавшаяся молекула становится биологически инертной?
— Полностью. Вот почему я называю ее «локи».
— Это ведь какое-то скандинавское божество?
— Бог коварства и раздора, — подтвердил Монне. — И к тому же «локи» был оборотнем и мог принимать разные обличья.
— О, теперь я понимаю, в чем будет состоять моя работа: не дать оборотню изменить свой вид.
Доктор Монне развернул кресло и посмотрел на Надю:
— Да. Чрезвычайно важная для нас работа. Эта проблема должна быть решена во что бы то ни стало. От нее зависит будущее нашей компании.
Ой, только не это, подумала Надя.
— Будущее компании... Но это такая ответственность.
— Знаю и очень на вас рассчитываю.
— Но ведь у вас есть и другие лекарства...
— Все они ничто по сравнению с этим средством.
— Думаете, это выполнимо?
— Молюсь об этом. Но есть кое-что еще, что вы должны знать об этой молекуле. Она... она меняется очень необычным способом, еще неизвестным науке.
Взгляд доктора Монне стал таким напряженным, что Надя почувствовала неловкость.
— И как же?
Доктор облизнул губы. Почему он так нервничает?
— То, что я вам скажу, прозвучит невероятно, но я испытал это на собственном опыте.
Не похоже, подумала Надя. Уж слишком неуверенно выглядел доктор.
— Когда «локи» распадается, все свидетельства о ее бывшей структуре — цифровые, фотографические, пластиковые модели и даже человеческая память — меняются вместе с ней.
Надя прищурилась. Извините, доктор Монне, но вы, кажется, перехватили.
— Не хочу обидеть вас, сэр, но это совершенно невозможно.
— И я так сказал, когда впервые столкнулся с этим явлением. Я видел, что молекула изменилась, пропали боковые цепочки, но не мог вспомнить какие. Нет проблем, подумал я, все это есть в компьютере. Но молекула в памяти компьютера выглядела точно так же, как распавшаяся.
— Как такое может быть?
Он пожал плечами:
— До сих пор не могу понять. Сначала я подумал, что это какая-то ошибка, и взял новую пробу...
— А где?
Монне поморщился:
— Это не имеет значения. Когда все повторилось, я решил подстраховаться. Записал исходную молекулу на диски, сделал распечатки и убрал их подальше. Когда молекула снова распалась, я достал все копии и... — Доктор остановился и сглотнул, словно у него пересохло во рту. — Все они изменились, и на них снова была уже распавшаяся молекула.
— Невероятно.
— То же самое подумал и я. Но такова была реальность. Что за этим крылось? Чей-то злой умысел или озорство? Но кому это нужно? Я принял соответствующие меры. Получив новую пробу, я сделал множество фотографий молекулы в ее первоначальном виде и спрятал их в самых разных местах, на работе и дома. Кроме того, изготовил пластиковую модель и запер ее в сейфе.
— Более чем достаточно, чтобы чувствовать себя в безопасности.
Доктор Монне медленно покачал головой:
— Ничего подобного. Позже все они изменились: и компьютерные данные, и фотографии, и даже структурная модель.
— Возможно, я напоминаю вам заигранную пластинку, но, тем не менее, повторю, что такое совершенно невозможно!
Надя никак не могла поверить, что доктор Монне способен нести подобную чушь. Он что, повредился в уме?
Доктор невесело улыбнулся:
— Я тоже все время твердил это, как заклинание. Тысячу раз повторял с тех пор, как начал работать с «локи», но в конце концов был вынужден принять всю эту мистику как непреложный факт. Разве у меня был выбор? Свойства этой молекулы вполне предсказуемы и постоянны. А я был вынужден сидеть и смотреть, как все мои фотографии, модели и рисунки меняются у меня на глазах, не оставляя в памяти никаких следов.
— Но это... — Надя осеклась, не желая повторять уже сказанное.
— Вы мне не верите, — произнес доктор с иронической усмешкой. — Это хорошо. Иначе я бы серьезно озаботился вашим здоровьем. Будь вы на моем месте, я бы порекомендовал вам интенсивную психотерапию и большие дозы торазина. Вот почему я не сразу показал вам «локи». Сегодня как раз двадцать девятый день с момента взятия пробы. Придя завтра на работу, вы обнаружите, что молекула распалась, а сами вы не можете восстановить в памяти ее первоначальный вид.
Ну уж нет, подумала Надя. Такое не забудешь.
— Вот тогда и начнется ваша работа. Я дам вам новый образец — возможно, последний, — и у вас будет двадцать девять дней, чтобы стабилизировать молекулу. Уверен, вы нас не подведете, как это сделал ваш предшественник.
— Я не привыкла отступать.
— Знаю. И поэтому весьма на вас надеюсь.
Да, она не привыкла отступать, но терпеть всю эту чертовщину не намерена. Слишком уж много тумана здесь напущено, попахивает псевдонаукой и некомпетентностью. Но ее на эту удочку не поймаешь. Распадающаяся молекула — не такая уж диковина, но как быть с изменением всех свидетельств ее первоначальной формы? Просто абсурд какой-то.
Доктор Монне сказал, что это явление вполне предсказуемое и повторяющееся? Посмотрим. Она сделает копии молекулярной структуры и возьмет распечатки домой. А завтра утром докажет, что он заблуждается.
— Вы сказали, что она изменится сегодня ночью. А вы не знаете, в котором часу это произойдет?
— С точностью до минуты.
— Вот как? И что же послужит детонатором?
— Небесное явление, — чуть поколебавшись, ответил доктор Монне.
О боже!
— Какое именно?
— Пока это тоже секрет, — проговорил он извиняющимся тоном. — Не хочу напускать таинственности, но будет лучше, если вы узнаете об этом завтра, когда сами во всем убедитесь.
Ее насторожило то, как он это сказал, — с обреченностью человека, смирившегося с неизбежным и даже не пытающегося бороться.
— Все это кажется нереальным и почти сверхъестественным.
— Знаю, — вздохнул доктор. — Это еще одна причина, почему я назвал молекулу именно так. Ведь «локи» — это божество, а значит, существо сверхъестественное.
10
— Я так рада, что ты взял нас с собой, — сказала Джиа.
Она сидела за рулем их «бьюика» в светло-голубых джинсах и розовой рубашке поло. Официально машина принадлежала ей. Она была зарегистрирована на ее имя, и Джиа могла пользоваться ею в любое время, но купил машину Джек, он же занимался ремонтом и платил за гараж. Однако ездить в машине, принадлежащей не столь законспирированному человеку, было как-то спокойней.
— Я тоже, — ответил Джек, но не столь уверенно.
Приехав к Джиа, Джек застал ее за работой — она писала картину. Если бы он мог предположить, что она тоже захочет в Хемптон, никогда бы не заикнулся об этой поездке. Но он имел неосторожность об этом сказать, и она так загорелась этой идеей, что у него не хватило духу ей отказать.
Ничего страшного, успокаивал он себя. Просто невинная поездка к месту проживания Драговича. Возможно, небольшая прогулка по берегу, чтобы поглядеть, как смотрится его дом с моря, и сразу же назад в город. Никакого риска, никакой опасности для Джиа и Вики, просто семейный выезд на природу.
— Никогда не была в Хемптоне, — сообщила Джиа. — А ты?
На руках, уверенно державших руль, были заметны пятнышки краски. Вики сидела на заднем сиденье, погрузившись в чтение книжки о Нэнси Дрю, которую Джек купил в букинистическом магазине. После крепкого ночного сна от ее вчерашнего испуга не осталось и следа. Хотя кто знает, как она отнесется к новому походу в музей.
— Был пару раз просто из любопытства.
Они выехали из города через Лонг-Айленд, а потом свернули на Монток и покатили на юг, к побережью.
Их путь пролегал мимо Вест-Хемптона, Бридж-Хемптона и всяких прочих Хемптонов, между которыми тянулись бесконечные поля кукурузы и картофеля. Молодая зелень искрилась в лучах майского солнца, сменяясь чернотой вспаханной земли. Во всех домах были открыты окна. Свежий ветерок трепал короткие волосы Джиа, ласково перебирая золотые колечки.
— "Саут-Хемптонский колледж", — прочитал Джек дорожный указатель. — «Учебное заведение для задиристых поросят».
— Что? — засмеялась Джиа. — Так и написано? Не сочиняй.
— Именно так и написано. Зачем мне сочинять?
— Знаю я твои штучки, — ударила по тормозам Джиа. — Вот сейчас поверну обратно и посмотрю, что там было на самом деле...
— Ну ладно, ладно. Про задиристых поросят я придумал. Но их выпускники и вправду такие. Вспомни того нахала, который к тебе приставал.
— Хватит о нахалах. Расскажи лучше о своих вылазках сюда. Ты ездил не один?
Джек улыбнулся. Джиа всегда проявляла повышенный интерес к его прежней личной жизни.
— Один. Как-то раз добрался до самого Монтока. Позвонил Полу Саймону, Билли Джоэлу, Стингу, Полу Маккартни и Ким Бейсингер, чтобы предупредить, что я к ним еду, — они все ведь здесь живут.
— Я тоже читаю газеты.
— Но ты ведь у нас из Айовы, так что можешь и не знать здешний расклад. Короче говоря, никто из них мне не ответил. Должно быть, их не было дома.
— Они люди занятые. Ты должен был предупредить их заранее.
— Наверное. Но зато я видел мотель «Мемори», помнишь эту песню «Роллинг стоунз»? Погулял среди дюн. Ничего особенного, за исключением размера некоторых особняков. Вообще-то я не большой охотник до морских пейзажей.
— А я люблю море. И очень рада, что мы поехали с тобой. В такой чудный день хочется вырваться из города... особенно после вчерашних событий. — Джиа взглянула на Вики, все еще занятую чтением, потом снова повернулась к Джеку. — А ты нашел того, кого искал?
Джек кивнул:
— Теперь у меня есть его имя и адрес. А сам парень сломал ногу.
— Так ему и надо. И что ты собираешься с ним сделать?
— А что ты хочешь?
— Вчера я хотела, чтобы ты подвесил его вниз головой и отдал на растерзание «Янки», чтобы они лупили по нему мячом для разминки.
— Но «Янки» — это бейсбольная команда. Они не бьют по мячу ногами.