Боб Шоу
Фантастическая повесть
Мой палец лежит на черной кнопке. Улица за окном выглядит безмятежно, но я на этот счет не обольщаюсь — там меня ждет смерть. Мне казалось, я готов к встрече с ней, но теперь меня охватывает странное оцепенение. Оставив все надежды на жизнь, я все еще не хочу умирать.
Мой палец лежит на черной кнопке…
Небо тоже выглядит мирно, но — кто может знать? — возможно, именно сейчас где-то там, в свинцовом океане ветров, самолет готовится высвободить из своего чрева маленькое рукотворное солнце. Или в стае ложных целей и кувыркающихся обломков носителя проходит верхние слои атмосферы боеголовка баллистической ракеты.
Лишь бы хватило времени нажать черную кнопку.
Левая рука висит безжизненной плетью. Я не могу найти отверстие в рукаве, куда вошла пуля: ткань сомкнулась вокруг него, словно перья птицы, и это кажется странным. Хотя что я понимаю в подобных делах? Как случилось, что я, математик Лукас Хачмен, попал сюда? Это, должно быть, интересно — припомнить и обдумать все события последних недель, но мне нельзя отвлекаться я должен успеть нажать черную кнопку…
Хачмен взял со стола лист бумаги, еще раз взглянул на текст и почувствовал, как что-то странное происходит с его лицом. Ощущение ледяного холода, возникнув у висков, медленной волной прокатилось по щекам к подбородку.
Он встал, ощущая необычную слабость. Лист бумаги отбрасывал солнечные лучи прямо в глаза. Лукас уставился на плотно нанизанные строчки, но его сознание упорно отказывалось принимать их смысл.
Неясный цветной силуэт, что-то розовое и лиловое двинулось за дымчатой стеклянной перегородкой, отделявшей кабинет Хачмена от комнаты секретарши. Он судорожно схватил листок и, скомкав, спрятал в карман, но цветное пятно направилось не в его сторону, а к коридору. Лукас приоткрыл разделяющую их комнаты дверь и взглянул на Мюриел Бенли. Ее лицо напоминало ему настороженное лицо благонравной деревенской почтальонши.
— Я хотел узнать, где сегодня Дон? — спросил Хачмен. Дон Спейн сидел в кабинете по другую сторону от Мюриел и занимался бухгалтерскими расчетами.
— М-м-м… — Лицо Мюриел исказилось осуждающей гримасой. — Он будет через полчаса. Сегодня четверг.
— А что бывает в четверг?
— В этот день он с утра на своей другой работе, — уже на пределе терпения ответила Мюриел.
— А-а-а! — Хачмен вспомнил, что Спейн устроился составлять платежные ведомости для маленькой пекарни на другом конце города и по четвергам ездил сдавать работу. Мюриел ворчала, что это нарушение правил, но на самом деле главным источником ее раздражения было то, что Спейн заставлял ее печатать деловые бумаги, касающиеся пекарни.
Мюриел вышла и плотно закрыла за собой дверь.
Хачмен вернулся к себе и достал из кармана скомканный расчет. Взяв листок за угол, он поджег его с другого конца от тяжелой настольной зажигалки. Бумага вспыхнула, и в этот момент дверь в приемную Мюриел открылась. За стеклом появился серый силуэт, размытое пятно лица двинулось к его кабинету. Хачмен бросил бумагу на пол, затоптал и молниеносно спрятал остатки в карман. Секундой позже Спейн просунул голову в дверной проем и улыбнулся своей заговорщицкой улыбкой.
— Привет, Хач! — хрипло произнес он. — Как дела?
— Неплохо, — Лукас покраснел и, поняв, что это заметно, смутился еще больше. — Я хочу сказать, все нормально.
В предчувствии чего-то важного улыбка на лице Спейна стала шире. Этот маленький лысеющий неопрятный человек отличался почти патологическим стремлением знать все, что можно, о личной жизни своих коллег. Предпочитал он, разумеется, информацию скандального характера, но если таковой не имелось, был рад любой мелочи. За прошедшие годы у Хачмена развился просто гипнотизирующий страх перед этим вынюхивающим, выспрашивающим хорьком и его беспрестанной манерой вызнавать то, что его не касается.
— Кто-нибудь меня спрашивал сегодня утром? — Спейн прошел в кабинет.
— Не думаю. Можешь теперь неделю ни о чем не беспокоиться.
Спейн моментально распознал намек на вторую работу, и его взгляд на мгновение встретился со взглядом Лукаса. Хачмен тут же пожалел о своей реплике, почувствовав себя как-то впутанным в дела Спейна.
— Что за запах? — На лице Дона отразилась озабоченность. — Где-нибудь горит?
— Корзина для бумаг загорелась. Я кинул туда окурок.
— В самом деле? — В глазах Спейна появилось взволнованное недоверие. — Ты так все здание спалишь.
Хачмен пожал плечами, взял во стола папку и принялся изучать ее содержимое. В папке были собраны выводы по испытаниям ракет “Джек и Джилл”. Он надеялся, что Спейн поймет намек и уйдет.
— Ты вчера смотрел телевизор? — прищурив глазки, спросил Спейн.
— Не помню. — Хачмен принялся листать пачку графиков.
— Видел пышечку в эстрадной программе? Она еще петь пыталась.
— Нет, — Хачмен, по правде говоря, видел певичку, о которой говорил Спейн, но не имел никакого желания вступать в бессмысленный разговор. Тем более что видел ее мельком. Он оторвал взгляд от книги и только-только заметил на экране женскую фигуру с невероятно раздутым бюстом, когда в комнату вошла Викки и с выражением крайней неприязни на лице выключила телевизор, окатив Лукаса холодным, как арктический лед, взглядом. Весь вечер он ждал вспышки, но, похоже, в этот раз Викки тихо перегорела внутри…
— Певица! — продолжал презрительно Спейн. — Могу представить, как она пролезла на сцену! Каждый раз, когда она делала вдох, я думал, эти баллоны выскочат наружу.
“Что происходит? — пронеслось в голове у Хачмена. — То же самое было вчера на уме у Викки… Из-за чего они заводятся? И почему им что-то от меня надо? Я, что ли, составляю эти программы…”
— …Каждый раз я смеюсь, когда поднимается шум насчет жестокостей на экране, — продолжал Спейн. — Все это чепуха! А вот о чем будут думать дети, видя перед собой полураздетых девиц?
Хачмен зажмурился. “Этот… Это, стоящее передо мной, называется представителем так называемого человечества. Спаси нас, господи! Кто угодно, помогите нам! Викки устраивает сцены ревности из-за электронного изображения в катодно-лучевой трубке… А Спейн предпочитает видеть на экране военные действия где-нибудь в Азии: измученных пытками женщин и мертвых детей у них на руках… Изменит ли что-нибудь лежащий у меня в кармане обгорелый клочок бумаги? Я МОГУ ЗАСТАВИТЬ НЕЙТРОНЫ ТАНЦЕВАТЬ ПОД НОВУЮ МУЗЫКУ! Но смогу ли я изменить наш чудовищно запутанный мир?”
— …И все эти девки, которых показывают по ящику. Все они туда же! — Спейн сально расхохотался.
Взгляд Хачмена упал на большой отполированный булыжник, которым он прижимал к столу бумаги, и ему тут же представилось, как здорово было бы двинуть им Спейна по голове. Оправданное уничтожение вредных насекомых…
— Проваливай отсюда, Дон. Мне надо работать.
Спейн противно чихнул и вышел в смежный кабинет, прикрыв за собой дверь. Серый силуэт за стеклом застыл на несколько секунд у стола Мюриел. Послышался шорох бумаги, стук открываемых и закрываемых ящиков.
Хачмен наблюдал эту пантомиму через дымчатое стекло и наполнялся презрением к себе за то, что у него ни разу недостало смелости высказать Спейну все, что он о нем думает. “Я могу заставить нейтроны танцевать под новую музыку, но каждый раз теряюсь перед этим клещом”. Он пододвинул к себе пухлую папку с грифом “секретно” и попытался сосредоточиться над тем, за что ему в фирме платили деньги.
Работа в области, столь далекой от квантовой механики, мало интересовала Хачмена, но фирма располагалась близко от родного города Викки, которая наотрез отказалась перебираться в Кембридж, где Лукасу предлагали довольно интересную работу. Собственно говоря, Викки вообще никуда не хотела переезжать, а Лукас слишком ответственно относился к браку, чтобы думать о разрыве. Над математикой элементарных частиц он работал в свободное время скорее для удовольствия, чем с какими-то серьезными целями. “Удовольствие! Доигрался… — Мысли, которые он упорно пытался загнать поглубже, неожиданно прорвались на передний план. — Мое собственное правительство… Любое правительство… Меня раздавили бы в секунду, если бы хоть кто-нибудь узнал, что лежит у меня в кармане… Я могу заставить нейтроны танцевать под новую музыку…”
Судорожно вздохнув, он выбрал карандаш и, пытаясь сосредоточиться, начал работать. После часа тщетных попыток сделать хоть что-нибудь он позвонил заместителю начальника конструкторской группы Бойду Крэнглу:
— Бойд, я хочу взять полдня за свой счет и поехать домой.
Дорога до Кримчерча заняла меньше получаса. Чистое, почти пустое в это время дня шоссе выглядело непривычно. Был свежий октябрьский полдень, и воздух, врывающийся в машину через приоткрытое окно, дышал холодом. Хачмен свернул на аллею.
Он затормозил у длинного невысокого дома, который отец Викки подарил им после свадьбы. Машины жены в гараже не было. Очевидно, она решила проехаться по магазинам перед тем, как забрать Дэвида из школы. Это было к лучшему. Хачмену никто не мешал решить кардинальный вопрос: имеет ли он, Лукас Хачмен, право брать на себя роль “высшего судьи”?
С технической стороны все было просто и предельно ясно. У него хватит способностей воплотить неровные строки цифр на обгорелом клочке бумаги в реальность. На это потребуется от силы несколько недель работы и на несколько тысяч фунтов электронных приборов, а результатом явится небольшая и внешне невпечатляющая машина.
Но это будет машина, которая, будучи один раз включенной, практически мгновенно обезвредит все ядерные боеприпасы на Земле…
Осознание того, что нейтронный преобразователь может быть построен, пришло к Хачмену однажды спокойным воскресным утром почти год назад. Он проверял кое-какие свои идеи относительно решения уравнения Шредингера для нескольких частиц, и вдруг случайно ему удалось на долю секунды заглянуть в глубь математических дебрей, скрывающих реальность от разума. Словно расступились заросли полиномов, тензоров, функций, и вдали на мгновение призрачно мелькнула машина, которая может обезвредить бомбу. Просека тут же исчезла, но бегущий по бумаге карандаш Хачмена успел зафиксировать достаточно примет, чтобы позже отыскать дорогу к цели. И вместе со вспышкой вдохновения возникло полумистическое ощущение, что он избран носителем огромной важной идеи. Как неизвестный поэт, создавший одно-единственное неповторимое произведение, как забытый художник, написавший одно-единственное бессмертное полотно, так и Лукас Хачмен, никому почти не известный математик, мог теперь оставить незабываемую веху в истории. Если только он осмелится…
Прошедший год не был годом ровных успехов. Одно время ему казалось, что порядок энергии, необходимый для инициирования незатухающего нейтронного преобразования, сравним с энергетическими ресурсами целой планеты, но вскоре сомнения рассеялись. Машина вполне надежно может работать от переносного аккумулятора.
Математические расчеты были закончены, и Хачмен только сейчас осознал, что не желает иметь со своим творением ничего общего.
Мысли путались, перебивая друг друга… “Нейтронный преобразователь является абсолютным средством обороны… Но в ядерной войне абсолютное средство обороны может стать абсолютным оружием… Если я хотя бы заикнусь об этом в министерстве обороны, никто никогда меня больше не увидит… А Викки? Что будет с ней? С Дэвидом?… В конце концов, существует баланс в ядерном вооружении. Кто имеет право нарушать его? Может, войны не будет? Сколько лет прошло после второй мировой войны, и ничего…”
— Ты почему не на работе, Лукас? — голос Викки раздался совсем рядом.
Хачмен вздрогнул.
— Я не слышал, как ты подошла, — как можно спокойнее произнес он, оборачиваясь к жене, и, взглянув на нее, сразу понял, что она напугала его специально. — Зачем ты подкрадывалась? Что ты хочешь, Викки?
Она пожала плечами, при этом ясно, как на картинах Леонардо да Винчи, проступили под золотистой кожей широкие ключицы.
— Я хочу знать, почему ты не на работе вторую половину дня? — В лице Викки мелькнула скрытая тревога, которую иногда можно заметить у красивых женщин при взгляде на свое отражение в зеркале. — Я полагаю, мне можно это знать.
— Не хотелось работать. А что? — И тут же в голове пронеслось: “Я могу заставить нейтроны танцевать под новую музыку…”
— Очень мило. — Словно дым, пролетевший на фоне солнца, на гладком лице Викки мелькнуло неодобрение. — Хотела бы я оказаться в таком положении, чтобы можно было бросать работу, когда захочется!
— По-моему, ты в лучшем положении: ты даже не начинаешь работать, пока не захочется.
— Хм! Ты ел?
— Я не голоден. — Хачмену отчаянно хотелось, чтобы Викки оставила его в покое.
Кто-то забарабанил во входную дверь. Хачмен очнулся и понял, что вернулся из школы Дэвид. Он открыл замок и сразу попал под вопросы сына:
— Пап! Мы сегодня поедем на автогонки?
— Не знаю… Вечером будет холодно стоять на трибуне.
— А мы тепло оденемся и купим горячих сосисок!
— Пожалуй, это идея! — подумав, ответил Хачмен и заметил, как Дэвид расцветает счастливой мальчишеской улыбкой. “Обдумано и решено. Нейтроны подождут…”
Дэвид уселся у телевизора и занялся переключением каналов. Хачмен сел в кресло и задумчиво посмотрел на темные силуэты тополей за окном. Небо за деревьями, все заполненное слой за слоем пухлыми, спутанными облаками, как розовое коралловое царство, тянулось в бесконечность.
— Черт! — пробормотал Дэвид, ударяя кулаком по переключателю.
— Спокойней, — мягко произнес Хачмен. — Ты так сломаешь телевизор. Что случилось?
— Я включил детскую программу, а тут вот… — сын состроил презрительную гримасу и показал на пустой мигающий экран.
— Может быть, ты рано включил?
— Нет, они всегда в это время уже показывают.
Хачмен отставил стакан, подошел к телевизору и уже было взялся за ручку частоты строк, когда на экране появилось лицо диктора. Глядя на листок, диктор абсолютно строгим голосом зачитал сообщение:
— Сегодня в семнадцать часов над городом N было взорвано ядерное устройство. По предварительным оценкам, мощность устройства составляет шесть мегатонн. С места события сообщается, что весь город охвачен пламенем. Предполагается, что большинство из пятисот пятидесяти тысяч жителей погибли. До сих пор не поступали данные, свидетельствующие о том, вызван ли взрыв ненамеренной катастрофой, или он является актом агрессии. В Вестминстере происходит экстренное совещание кабинета министров. В ближайшее время состоится заседание Совета Безопасности ООН.
Не глядя на сына, Хачмен прошел на кухню. Викки что-то напевала, стоя к нему спиной, и как всегда выглядела чуть-чуть неестественно в роли старательной домашней хозяйки.
— Викки, — сказал Хачмен, — над N взорвали водородную бомбу. Только что передали по телевизору…
— Ужас, — Викки обернулась и кивнула в сторону застекленного буфета. — Просто ужас! Будь добр, подай мне вот ту маленькую миску. А что, теперь война будет?
Он механически достал с полки миску и поставил на стол.
— Еще не выяснено, кто это сделал, но там, возможно, до полумиллиона убитых. Полмиллиона!
— Когда-то это должно было случиться. Салат приготовить?
— Салат? Какой салат? Мы будем есть?
— А что мы, по-твоему, должны делать? — Викки взглянула на него подозрительно. — Лукас, я надеюсь, ты не начнешь устраивать представления из-за всего этого?
— Представления?
— Да. Я имею в виду твою обычную озабоченность за весь мир. Уверяю тебя, ни одному человеку на Земле не станет легче от того, что с тобой случится нервный припадок. Но ты все равно принимаешь на себя ответственность за что-то, что произошло за десять тысяч миль отсюда.
— До N всего две тысячи миль.
— Да хоть две тысячи метров! — Викки швырнула миску на стол, подняв целое облако муки. — Лукас, тебя ведь даже не интересует, что творится у соседей! Так что будь добр…
— Я есть хочу, — объявил Дэвид, появляясь в дверях. — И когда мы поедем?
Хачмен покачал головой.
— Извини, сынок, но поездку придется отложить.
— Как? — Лицо Дэвида застыло обиженной маской. — Ты ведь обещал…
— Я знаю, но сегодня не получится…
— А собственно, почему? — взорвалась Викки. — Надеюсь, ты не думаешь, что я собираюсь целый вечер сидеть перед телевизором и слушать банду комментаторов и всяких экспертов, которые понятия не имеют, что произойдет в ближайшее время, и тем не менее убедительно рассказывают, что произойдет.