Затем аплодисменты.
Глава 4
"…Плоское, прямое, унылое. Это Винчестерский кафедральный собор", говорит путеводитель. "Внутри колоннами от пола до потолка, так похожими на древесные стволы, он добивается жесткого контроля над пространством. Потолок плоский; каждый пролет между колоннами словно являет уверенность и стабильность. Собор как бы отражает дух Вильгельма Завоевателя. Презрение к сложности и страстная преданность другому миру делает собор подходящей обстановкой для некоторых легенд Мэлори…"
— Обратите внимание на зубчатые капители, — сказал экскурсовод. — Своей упрощенностью они предваряют то, что позднее станет общим мотивом…
— Фу! — сказал Рендер, но тихо, потому что находился в храме с группой.
— Ш-ш-ш! — сказала Джил ДеВилл (а на самом деле — Фотлок).
Но Рендер был утомлен не менее, чем восхищен. Хоть он и снимал шляпу перед хобби Джил, но оно так действовало на его рефлексы, что он более предпочел бы сидеть под восточным приспособлением, капающим воду на голову, чем ходить по аркадам и галереям, переходам и туннелям и, задыхаясь, подниматься по высоким трясущимся лестницам башен.
Так что сейчас он водил глазами по всему, мысленно сжигал все, закрывал глаза и строил все заново из дымящегося пепла памяти, чтобы позднее изобразить в видении пациентки, которая может увидеть все это только таким способом. Этот собор был ему менее неприятен, чем другие здания. Да, он должен принести его ей.
Камера в его мозгу снимала все окружающее, пока Рендер шел вместе с другими, перекинув плащ через руку, а его пальцы нервно тянулись за сигаретами. Он удерживался от открытого игнорирования гида, понимая, что это было бы верхом всех форм человеческого протеста. Сейчас он шел по Винчестеру и вспоминал два последних сеанса с Эйлин Шаллот.
Он снова бродил с ней.
…где пантера ходит взад-вперед по ветке дерева…
Они бродили.
…где олень с яростью оборачивается к охотнику…
Они остановились, когда она подняла руки к вискам, раздвинула пальцы и искоса взглянула на него; губы ее разжались, как если бы она хотела спросить.
— Олени, — сказал он.
Она кивнула, и олень подошел. Она ощупала его рога, уши, похлопала по морде.
— Да, — сказала она.
Олень повернулся и пошел прочь, а пантера прыгнула ему на спину и вцепилась в его шею.
Эйлин видела, как олень дважды ударил кошку рогами, а затем умер.
…где гремучая змея греется на солнце, растянувшись на камне…
Эйлин смотрела, как змея свивалась и делала бросок. Затем она ощупала погремушки змеи и повернулась к Рендеру.
— Зачем эти вещи?
— Следует знать не только идиллию, — сказал он и указал -
…где аллигатор беззаботно спит на берегу залива…
Она коснулась плоской кожи. Животное зевнуло. Она изучила его зубы, строение челюстей.
Вокруг них жужжали насекомые. Москит сел на ее руку и ужалил. Она хлопнула по нему и засмеялась.
— Я продвигаюсь? — спросила она.
Он улыбнулся и кивнул.
— Вы хорошо держитесь.
Он хлопнул в ладоши, и лес и болото исчезли.
Они стояли босиком на зыбком песке; солнце и его отражение светили им с поверхности воды над их головами. Стайка ярких рыб проплыла между ними, морские водоросли колыхались взад и вперед, словно бы полируя течение.
Их волосы поднялись и тоже колыхались как водоросли, и одежда шевелилась. Дорожка из морских раковин разных форм и цветов лежала перед ними, вела мимо коралловых стен, по обкатанным морем камням, и открывались беззубые, безъязыкие рты гигантских моллюсков.
Она остановилась и поискала что-то между раковин. Когда она выпрямилась, в ее руках была большая, тонкая как яичная скорлупа трубка; на одном конце ее был завиток, он шел к углублению, похожему на гигантский отпечаток большого пальца, и винтом отходил обратно, чтобы соединиться с другим концом через лабиринты тонких, как спагетти, трубочек.
— Это, — сказала она, — раковина Дедала.
— Раковина Дедала?
— Разве вы не знаете легенду, милорд, как величайший из ремесленников, Дедал, однажды скрывался и был найден царем Миносом?
— Что-то смутно припоминаю…
— Минос искал Дедала по всему древнему свету, но безуспешно, потому что Дедал своим искусством мог изменять себя почти как Протей. Но в конце концов советник царя придумал, как обнаружить Дедала.
— И как же?
— Посредством раковины, вот этой самой.
Рендер взял созданную ею раковину в руки и осмотрел.
— Царь послал ее по разным городам, — продолжала она, — и предложил большую награду тому, кто протянет нитку через все камеры и проходы этой раковины.
— Кажется, припоминаю…
— Вспоминаете, как это было сделано, или зачем? Минос знал, что только один человек может найти способ сделать это: искуснейший из ремесленников, и знал также, что гордость Дедала заставит его попытаться сделать невозможное и доказать, что он может то, чего не может никто.
— Да, — сказал Рендер. — Он ввел шелковую нитку в один конец и ждал, когда она появится из другого. Крошечная петля, затянутая вокруг тела ползающего насекомого. Он заставил насекомое войти в один конец, зная, что оно привыкло к темным лабиринтам, и что сила этого насекомого далеко превосходит его размеры.
— …Он продел нить сквозь раковину и явился за наградой, и был пленен царем.
— Урок всем Творцам: творить надо мудро, но не слишком хорошо.
Она засмеялась.
— Но он, конечно, потом сбежал.
— Ясное дело.
Они поднялись по коралловой лестнице. Рендер вытащил нитку, поднес раковину к губам, и дунул. Под морем прозвучала одна нота.
…где выдра охотится за рыбой…
Гибкий, торпедообразный пловец вторгся в косяк рыбы и стал жадно глотать. Они подождали, пока выдра закончила питаться и вернулась на поверхность, а затем продолжили подниматься по витой лестнице.
Сначала их головы поднялись над водой, потом плечи, руки, и вот они встали, обсыхая в теплом воздухе, на узкой полоске берега. Затем вошли в рощу и пошли вдоль ручья.
…где черный медведь выкапывает корешки и ищет мёд, где бобр шлепает по грязи веслоподобным хвостом…
— Посмотрите на бобра и медведя.
Пчелы с отчаянием жужжали вокруг черного мародера, грязь плескалась под ударами хвоста грызуна.
— Бобр и медведь, — сказала она. — Куда мы теперь пойдем?
— Мимо сахарного тростника, мимо желтых цветов хлопчатника, мимо затопленных рисовых полей, — ответил он и зашагал дальше. — Смотрите на растения, на их форму и цвет.
Они шли все дальше.
— …мимо западной хурмы, — сказал Рендер, — мимо длиннолистной кукурузы, мимо нежных соцветий флокса…
Она встала на колени, изучала, нюхала, трогала, пробовала на вкус.
Они шли через поля, и она чувствовала под ногами черную землю.
— Я пытаюсь что-то вспомнить, — сказала она.
— "Мимо невзрачной зеленой ржи, — сказал он, — колышущейся на ветру".
— Подождите минутку, — сказала она, — я вспоминаю, но медленно. Подарите мне желание, которое я ни разу не высказала вслух.
— Взобраться на горы, — сказал он, — рискуя задохнуться.
Так они и сделали.
— Лишь скалы и холодный ветер там, высоко в горах. Куда мы идем?
— Наверх. На самую вершину.
Они взобрались туда в безвременный миг и остановились на вершине горы. Им казалось, что они поднимались много часов.
— Расстояние, перспектива, — сказал он. — Мы прошли через все то, что вы видите перед собой.
— На подобную гору я однажды уже взбиралась, не видя ее.
Он кивнул. Ее внимание снова привлек океан под голубым небом.
Через некоторое время они стали спускаться с другой стороны горы. Снова Время вокруг них исказилось, и вот они уже у подножия горы и идут вперед.
— …беззаботный червячок, пробирающийся по травинке и пробивающийся сквозь листья куста.
— Вспомнила! — воскликнула она, хлопая в ладоши. — Теперь я знаю!
— Так где мы? — спросил Рендер.
Она сорвала травинку и сжевала ее.
— Где? Ну, конечно, "там, где перепел свистит в роще и пшеничном поле".
Перепел засвистел и пересек им дорогу, а за ним строго по линии шествовал его выводок.
Они шли по темнеющей тропе между лесом и пшеничным полем.
— Так всего много, — сказала она, — вроде каталога ощущений. Дайте мне еще строчку.
— …где летучая мышь кружит накануне Седьмого месяца, — сказал Рендер и поднял руку.
Эйлин быстро опустила голову, чтобы мышь не налетела на нее, и темная фигура исчезла в лесу.
— Где большой золотой жук падает сквозь тьму… — сказала она, и жук, похожий на метеорит в двадцать четыре карата, упал к ее ногам. Он лежал секунду, как окрашенный солнцем скарабей, а затем пополз по траве у края тропы.
— Вы вспомнили теперь, — сказал он.
— Да.
Канун Седьмого месяца был холодным, на небе появились бледные звезды. Полумесяц наклонился над краем мира, и его пересекла еще одна летучая мышь. Где-то в траве застрекотал сверчок.
— Мы пойдем дальше, — сказала она.
— Далеко?
— Туда, где ручей вымывает корни старого дерева и несет на луг, — ответила она.
— Ладно, — сказал он и наклонился к гигантскому дереву, мимо которого они шли. Между его корнями пробивался родник, питающий ручей, вдоль которого они недавно шли. Он звенел, как эхо далеких колокольчиков. Он вился между деревьев, зарывался в землю, кружился и прорезал себе путь к океану.
Она пошла по воде. Вода изгибалась и пенилась вокруг ее ног, обрызгивала дождем, и капли скатывались по спине, по груди, по рукам и ногам.
— Идите сюда, магия ручья прекрасна, — сказала Эйлин.
Но Рендер покачал головой и ждал. Она вышла, встряхнулась — и тут же высохла.
— Лед и радуга, — заметила она.
— Да, но я забыл, что там следующее.
— Я тоже, но помню чуть дальше: Пересмешник булькает нежно, хихикает, взвизгивает, плачет.
И Рендер сморщился, услышав описанные звуки.
— Это не мой пересмешник, — сказал он.
Она засмеялась.
— Какая разница? Во всяком случае, он появился вовремя.
Рендер покачал головой и отвернулся. Она снова встала рядом с ним.
— Простите. Я буду более осторожной.
— Прекрасно. — Он пошел дальше. — Я забыл следующую часть.
— Я тоже.
Они оставили поток далеко за собой и шли по пригибающейся траве, по ровной безграничной равнине, и все, кроме краешка солнечной короны, исчезло с горизонта.
— Где при заходе солнца тени тянутся вдаль по бесконечной одинокой прерии… Я вспомнил: это место, где стада бизонов медленно бредут, простираясь на многие мили…
Темная масса слева постепенно обрела форму. Выделился громадный бизон американских прерий. Не на родео, не на выставке рогатого скота, не на обратной стороне никелевой монетки, а здесь, перед ними, стояли эти животные, опустив рогатые головы, покачивая мощными спинами — знак Таро, неудержимое плодородие весны, исчезающее в сумерках в былое, в прошлое — вероятно, туда, где мелькают колибри.
Рендер и Эйлин шли по великой равнине, луна плыла над ними. Наконец они дошли до противоположного конца страны, где большие озера, другие ручьи, мосты и другой океан. Они прошли через опустевшие фермы, сады и двинулись вдоль воды.
— Где шея долгожителя-лебедя изгибается и поворачивается, — сказала она, глядя на своего первого лебедя, плывущего по озеру в лунном свете.
— Где, издавая хохот, чайка носится над берегом, — ответил он, — и смех ее почти человеческий.
И в ночи раздался смех, но он не был ни смехом чайки, ни смехом человека, потому что Рендер никогда не слышал, как хохочет чайка. Журчащие звуки он сотворил из сырого ощущения холодного вечера.
Он велел вечеру снова стать теплым. Затем осветил тьму, заставил ее звенеть серебром. Смех начал замирать и исчез совсем. Сотворенная чайка унеслась в океан.
— Ну, — объявил он, — на этот раз почти все.
— Но ведь осталось еще так много, — возразила она. — Вы держите в голове меню обедов, как же вы не помните еще кое-чего об этом? Я помню что-то насчет куропаток, укладывающихся на ночлег кольцом, головами наружу, и о цапле в желтой короне, питающейся крабами на краю болота, и о кузнечиках на орешнике, и…
— Мы и так увидели много, даже слишком, — сказал Рендер.
Они прошли через рощу лимонных и апельсиновых деревьев, по местам, где кормится цапля, мимо орехового дерева, где поют кузнечики, там, где куропатки спят кольцом, головами наружу.
— В следующий раз вы покажете мне всех животных?
— Да.
Она свернула по узкой тропке к фермерскому дому, открыла дверь и вошла. Рендер, улыбаясь, шел за ней.
Чернота.
Полная чернота, мрак абсолютной пустоты. Внутри дома не было ничего.
— В чем дело? — спросила она.
— Далее экскурсия не планировалась, — ответил Рендер. — Я хотел опустить занавес, а вы вмешались, решили, что представление должно продолжаться. На этот раз я воздерживаюсь от какой-либо поддержки.
— Я не всегда могу контролировать это, — сказала она. — Простите. Давайте закончим. Я готова сдержать себя.
— Нет, пойдем дальше. Свет!
Они стояли на вершине холма, и летучие мыши летали мимо узкого металлического серпа луны. Вечер был холодный. От груды мусора доносилось грубое карканье. Деревья были металлическими столбами с приклепанными к ним ветками. Трава под ногами из зеленого пластика. У подножия холма тянулось гигантское пустое шоссе.
— Где мы? — спросила она.
— Это ваша "Песня о себе" со всем тем крайним нарциссизмом, каким вы смогли ее напичкать. Все было правильно… до определенного момента. Но вы толкнули ее излишне далеко. Теперь я чувствую, что становится необходимым некоторое равновесие. Я не могу позволить себе на сеансах играть в игрушки.
— Что вы собираетесь делать?
— Пойдем гулять. — Он хлопнул в ладоши.
— Где пыльная низина просит воды… — сказал голос неизвестно откуда, и они, закашлявшись, пошли.
— …где сильно загрязненная река не знает живого существа, — сказал голос, — и пена на ней ржавого цвета…
Они шли вдоль вонючей реки; Эйлин зажала нос, но запах все равно чувствовался.
— …где лес погублен, и ландшафт — преддверие ада…
Они шли среди пней, спотыкались об остатки ветвей, и под их ногами хрустели сухие листья. Испуганно косящаяся луна свисала с черного купола на тонкой нитке. Под листьями трещала земля.
— …где земля изранена опустевшими рудными шахтами…
Вокруг них лежали брошенные механизмы. Горы земли и камней сиротливо лежали в ночи. Громадные бреши были заполнены похожими на кровь разрастаниями.
— …Пой, муза алюминия, учившая вначале этого пастуха, как культура и техника восстают из хаоса — или, если тебя более восхищает смерть, созерцай величайшее кладбище!
Они вернулись назад, на вершину холма, чтобы посмотреть оттуда. Кругом было множество тракторов, бульдозеров, экскаваторов, кранов. Грудами лежал искореженный, проржавевший, разломанный металл. Вокруг лежали рамы, плиты, пружины, балки. Брошенные орудия. Ненужные машины.
— Что это? — спросила она.
— Свалка. Об этом Уолт не пел — о вещах, которые идут по его траве и выдирают ее с корнем.
Они пошли мимо мертвых механизмов.
— Эта машина срыла индейский могильник, а эта спилила старейшее на континенте дерево. Вот эта прорыла канал, отклонивший реку, что обратило зеленую долину в пустыню. Эта ломала стены домов наших предков, а эта поднимала плиты для чудовищных башен, заменивших эти дома…