Мальчик был прав, и эксперты, хочешь не хочешь, опять с согласием кивнули.
— Что же из всего этого следует? — продолжал мальчик, обращаясь уже прямо к правительственной комиссии. Его голос крепчал, приобретал мужскую бархатистость.
— А это мы должны у вас спросить! — сердито отвечал Министр Окружающей Среды.
И мальчик из Барнаула, стуча мелом, стал набрасывать на железной крышке черного ящика уравнения Дюр-Алюминера, выводя из них частный случай Кури-Цын-Сана и рисуя сбоку векторный график, в самом деле напоминающий веревку с петлей. Рядом он набросал нечто, похожее на мешок с мукой, и, пользуясь замешательством разношерстных членов правительственной комиссии, исчертил бока черного ящика (ящик был выкрашен в синий цвет) белыми двенадцатиярусными стаями интегралов, диковинных букв и обозначений — эти стаи проплывали перед обалдевшими членами комиссии навстречу гибели под мокрой тряпкой, но за ними появлялись все новые и новые альфы, омеги, иероглифы, мелькнуло мистическое число 666 с восемьюдесятью пятью нулями, потом опять по синему морю поплыли гуси, лебеди и белые пароходы интегралов, дифференциалов, радикалов и консерваторов…
Мальчишка при этом поясняюще бормотал, что «Е равное эмцеквадрату в десятой степени справедливо только для сомнительного сомножества подпространств одиннадцатимерной шкалы Римана-Лобачевского, а дальше надо что-то придумывать…» или «как видите, получилось красивенькое уравнение природа-матушка любит симметрию». Или «Теперь поехали дальше… ну вы меня понимаете, да?» Наконец мальчишка умножил в уме все написанное на фундаментальную постоянную Планка (6,626176х10~34 Дж-с), поставил знак равенства (=), тщательно все стер, нарисовал на крышке ящика огромную прописную ученическую букву «Д» и обвел ее ромбом.
Получилось вот что: Мальчик подул на пальцы, очищая их от мела и дожидаясь вопросов, но все недоверчиво разглядывали этот ребус и не произносили ни слова. Мамаша с любовью смотрела на сыночка из оркестровой ямы, пытаясь телепатировать, чтобы тот вытер нос. Мальчишка полез в карман за носовым платком и будто бы ненароком выронил из кармана рогатку.
Правительственная комиссия уважительно и со знанием дела отметила: рогатка что надо. Слона убьет.
Молчание затягивалось.
— Н-ну, хорошо… — наконец-то произнес самый надутый из яйцеголовых экспертов по имени Индюшиный Коготь, тряхнувши розовыми соплями и красным гребешком. — Все это остроумно. Можно согласиться: вы только что доказали, что природа равна самой себе, а ноль равен нулю. Не возражаю. Да. Готов согласиться, что вы впервые математически достоверно описали двенадцатимерное пространство, хотя даже высокочтимый Кури-Цын-Сан не верил, что это возможно.
Кстати, он любил повторять древний афоризм: «В действительности все происходит не так, как на самом деле». Но, повторяю, готов согласиться. Допустим, вы правы, что в этом омуте время лопнуло, как резинка в рогатке. Это означает, что в объекте с четырьмя парами оптических квазаров вообще ничего нет — ни бесов, ни духов, ни пространства, ни времени, ни отрицательных энергетических полей — ничего. Ноль на массу. Что ж, все может быть… Но кто возьмет на себя ответственность рекомендовать правительственной комиссии: не верь глазам своим? Кто при виде оазиса в пустыне возьмется точно определить: мираж это, галлюцинация или реальный объект? Что если галлюцинация окажется объективнее объективной реальности? Что если в действительности все происходит не так, как описано вашими уравнениями? Или еще хуже: что если ваши уравнения действительно правильные, но действительность все равно не такова? Это первое. Второечерт меня побери, не могу вспомнить, что напоминает мне эта прописная буква «Д», обрамленная ромбом?
— Лично мне она напоминает юнцов, пачкающих светлые лики планет лозунгами «ДИНАМО — ЧЕМПИОН!» — тут же завелся и загремел Министр Окружающей Среды. — Именно так! Лично мне кажется, что один из таких футбольных хулиганов дурачит здесь правительственную комиссию!
20
Когда неожиданно для такого высокого форума речь зашла о футболе, то светопреставление отошло па второй план, все встрепенулись и обратили внимание на подозрительное совпадение окончательной формулы двенадцатимерного пространства с эмблемой известного футбольного клуба Министерства Внутренних Дел.
Даже Стабилизатор дернулся и прочитал фантастические стишки:
«Динамо» с Марса — Это класс!
«Динамо» с Марса — Это школа!
«Динамо» с Марса
Звездный час Вселенского футбола!
Кто-то из медицинского консилиума сунул раздвоенное копытце в рот и оглушительно свистнул.
— Я хочу ответить оппоненту! — крикнул мальчишка, нагибаясь за рогаткой.
В ответ все научные светила засвистели, затопали и заорали:
— С поля!
Мальчишка пытался что-то сказать, но ему не давали. Тогда он стремительно подошел к черному ящику и поверх динамовской эмблемы начертил еще один ромб.
Вот что получилось на этот раз:
21
После появления этой новой фигуры возмущенные болельщики… то есть члены правительственной комиссии уже не собирались выслушивать никаких объяснений; и не сносить бы мальчишке головы, (к нему уже приближался ВРИО коменданта и бормотал: «Уши оборву!»), но спас мальчика Бел Амор, почувствовавший, что пацан здесь единственный, кто гребет против течения, и что за него надо хвататься, как за спасительную соломинку, которая (кто знает?) может оказаться путеводным бревном из этого болота.
— Эй, ты! — закричал Бел Амор, обращаясь к ВРИО коменданта. — Не трогай мальчика! А то я тебе рога обломаю… На дрова порублю! Пусть говорит! Говори, мальчик!
Наступила напряженная тишина.
Было понятно, что, обещая порубить ВРИО коменданта на дрова, Бел Амор имел в виду и всех присутствующих, в том числе и членов правительственной комиссии. В конце концов, в решении проблемы «ЧЕЛОВЕК ИЛИ ВСЕЛЕННАЯ?» кто-кто, а Бел Амор имел право совещательного голоса, потому что Вселенных много, а Бел Амор один!
— Пусть мальчик говорит! — разрешил Министр Окружающей Среды.
— Спасибо, — учтиво поблагодарил мальчик. Чувствовалось, что ему есть что сказать.
— Я люблю футбол, — начал мальчик, — но это, к сожалению, не эмблема марсианского «Динамо». Если взглянуть на проблему в полном объеме, то…
Мальчик опять схватил мелок и одной левой начал набрасывать очередные рисунки.
— Как видите, подобные объекты могут иметь в основании самую разнообразную каэдральную структуру, — отметил мальчик, с удовлетворением разглядывая дело рук своих. Можно вообразить двенадцатимерное пространство таким… или таким… или этаким… или каким угодно. Главное, чтобы присутствовал объект и эффект симметричного оптического линзирования, но для этого, как минимум, нужны три пары зеркальных квазаров по углам, — а тут их целых четыре! Идея состоит не в формообразовании, и это я сейчас докажу. Вернемся к рисунку номер два.
Все опять начали разглядывать перекрещенные ромбы с буквой «Д» в центре.
— Идея тут вот в чем, — продолжал мальчик. — Квадрат ромбов означает здесь удвоение пустоты в условиях прохождения через оптический фокус любых материальных предметов — от незарегистрированной до сих пор реликтовой спинномозонной элементарной частицы с отрицательным значением разочарования до звездолета с консервами. Легко заметить, что удвоение пустоты без попадания в фокус не произойдет. Все дело в фокусе. Точнее, все дело в идее фокуса или, если угодно, в фокусе идеи. Легче верблюду пролезть сквозь игольное ушко, чем пустоте удвоиться и превратиться в Идею без попадания в фокус. Сложнее понять, что удвоение пустоты есть не просто ноль, помноженный на ноль, а именно новая идея качественно иной ипостаси, выходящая за пределы влияния и разумения теоретической физики. По праву первооткрывателя я назвал ее «Неприкаянной Идеей», потому что ей негде существовать. Предлагаю зарегистрировать этот термин официально.
Напряжение нарастало. Казалось, сейчас устами младенца заговорит сама Истина.
Эксперты развесили розовые индюшиные сопли и ловили кайф. Они были заинтригованы. Они уже догадывались, что это за «Неприкаянная Идея Качественно Иной Ипостаси».
— Конечно, вы уже догадались, что перед вами грубое схематическое изображение неприкаянной идейной квадратной пустоты в тринадцатимерном пространстве, — подтвердил их догадку первооткрыватель.
22
Было слышно, как два раза остервенело щелкнул зубами корреспондент журнала «Защита животных от насекомых», ловя пролетавшую мимо зеленую неразумную муху.
— Неприкаянная Идея… — плаксиво произнес из первого ряда партера старый академический козлотур с бородой. — Ничего не понимаю! Это в самом деле выходит за пределы теоретической физики и моего разумения! Ни-че-го-ни-бэ-нимэ-не-по-ни-маю! — по слогам произнес он. — Какие-то верблюды через какие-то фокусы… какое-то «Динамо — чемпион», какое-то тринадцатимерное пространство, какая-то квадратная пустота… Какая-то псевдятина, сапоги всмятку! В чем именно состоит идея этого фокуса? Объясните, что означает эта буква «Д»? Дырку от бублика? Или, может быть, «Я — Дурак?» После этого громогласного недоумения корреспондент «Защиты животных от насекомых» подавился зеленой мухой, а эксперты из Диффузионно-гражданского колледжа окончательно все поняли. Хотя их и не любят за слабосилие, за то, что не сеют и не пашут, за то, что раз в году по праздникам красят скорлупу, за то, что вообще сильно умные, — у экспертов масса недостатков, — но яйцеголовым следует отдать должное: у них нет разделения на своих и чужаков, и они всегда готовы признать любого Брата-по-Разуму, который способен хоть на школьной доске, хоть на крышке черного ящика, хоть на заборе, хоть на песке сделать пусть самое маленькое и пустое, но фундаментальное открытие (за что их тоже не принимают в Академию).
Итак, эксперты все уже поняли.
Знахарь Грубиан тоже все уже понял тонким срезом своей кольцевой структуры и от нехорошего предчувствия пошевелил затекшими корнями, а доктор Зодиак не знал, как незаметно избавиться от «Календаря Нечистой Силы», который здесь уже был совсем некстати.
Даже правительственная комиссия догадалась, к какой Неприкаянной Идее подвел их мальчик под монастырь; даже министр Окружающей Среды, у которого вечный насморк от протекающего масла, учуял, что ожидание нарастающего светопреставления достигло апогея и что не хватает последней малости, последнего, единственного слова, чтобы все полетело в тартарары… и что надо немедленно заткнуть мальчишке рот мокрой тряпкой, установить полную и безоговорочную тишину, на цыпочках выйти из шатра, бросить всю технику и военное снаряжение и драпать отсюда на все четыре стороны, потому что даже разрушительные коллансирующие Джинны Войны, описанные в «Календаре», в подметки не годились Тому, Кто Живет в Этом Омуте (о нем «Календарь» умалчивал).
Но было поздно: мальчик уже открыл рот, чтобы произнести последнее слово.
И произнес его.
— ДЕУС…
23
24
Пусть и боязливо, но Слово наконец-то было произнесено.
25
Хотя мальчишка числился еще в юных пионерах и в Бога не верил, но уравнения, стертые мокрой тряпкой, уже не вызывали никаких сомнений. Уравнения объясняли природу Неприкаянной Идеи в тринадцатимерном омуте, а уравнениям он верил больше, чем себе, и так как относился к породе тех плохо воспитанных мальчиков, которые говорят то, что думают, то взял да и ляпнул, пусть и боязливо, одно из имен Божьих всуе.
В задачке спрашиваемся: почему боязливо? Почему бы, спрашивается, если уверен в своих уравнениях, не взойти смело на трибуну, не развесить графики и громко, ясно и коротко не сообщить о результатах своего открытия — мол, так и так, ухватил самого Бога за бороду, — а не тянуть всю ночь кота за хвост?
Да потому, наверное, и струхнул мальчишка, что свое открытие он сделал без всякой практической нужды уже давно — еще до того, как Бел Амор угодил в омут, а уравнения отослал в «Нейчур» еще в прошлом году, но там никто не удосужился проверить то, до чего не было никому никакой нужды…
(В самом деле, какая практическая нужда в этом «Д» и кому какое до него дело?..) И поначалу уверенности в этом мальчике было хоть отбавляй именно потому, что, малюя перед правительственной комиссией белых гусей-лебедей на черном ящике, он уже не совершал открытия, не искал решения, а играл, демонстрировал, «продавал» то, что давно открыл, но во что сам не верил…
Потому что в настоящем, подлинном богоискательстве что самое главное?
Найти и сидеть тихо, а не тащить своего Бога на улицу, раздевать его там и комментировать — ведь фундаментальные открытия смело делаются лишь без дела, на досуге, под яблоней, одной левой, на кончике пера, но когда доходит до дела, неглупый человек все-таки струхнет и протрубит отбой, как в свое время Галилей: «А вдруг все-таки она вертится?» Или Эйнштейн: «А вдруг все-таки она взорвется?» Вот почему струхнул мальчишка в последний момент: а вдруг уравнения верны не только по науке? А вдруг за этой Неприкаянной Идеей, Которая Носится В Фокусе, в самом деле кроется этакий библейский Демиург — хитрый, коварный, вспыльчивый, противоречивый и во-от с таким кривым радикалом, похожим на молнию?
26
Вот почему струхнул мальчишка в последний момент, а что же тогда говорить о старых и умудренных опытом? Правильно говорят: пока гром не грянет, мужик не перекрестится. Да, все они насмерть перепугались. (А ВРИО коменданта, например, патрули СОС нашли только на восьмой день в глубоком тылу в пятимерной проруби, куда он с трудом протиснулся, прижимая к себе бутылку Кахетинского из «Арагви» и обалдевшую от счастья зеленую выдру с дамским бюстом и рыбьим хвостом; которая постоянно проживала там.
«Пошла за хлебом, вернулась, а тут мужчина! Пришлось бежать за бутылкой!» — объясняла она патрулю СОС.) Но главное слово было произнесено, и сейчас что-то должно было произойти, потому что одно из имен Божьих было помянуто в такой ситуации, когда, никакая альтернатива невозможна: Бог был вычислен на глазах у всех, и получилось одно из четырех:
1. Или уравнения ПРАВИЛЬНЫ, и ОН ЕСТЬ.
2. Или уравнения НЕПРАВИЛЬНЫ, и ЕГО НЕТ.
3. Или уравнения ПРАВИЛЬНЫ, но ЕГО НЕТ.
4. Или пусть, наконец, уравнения НЕПРАВИЛЬНЫ, но ОН все равно ЕСТЬ.
Получилось, что при любом раскладе в этой ситуации Неприкаянная Идея должна была или проявить, или не проявить себя и дать таким образом окончательный ответ на вечный вопрос: есть она, черт побери, или ее нет, и положить конец этому богоискательству, переходящему в богохульство!
— Буква «Д» означает «ДЕУС», — боязливо и шепотом повторил мальчишка.
В этот момент во всей Вселенной наступила гробовая тишина, и все, что происходило потом, довольно точно описано в газетных репортажах и журнальных статьях, транслировалось по телевидению, подвергалось комментариям и бродяг, и философов, и бродячих философов, и богословов, и славобогов, и словоблудов, и фундаменталистов-теоретиков, и дилетантов во всех отраслях знаний. Все, что произошло дальше, обсуждалось во всех производственных коллективах и воинских частях, в очередях за водкой и в вытрезвителях, в каждой семье, на любой кухне, во всем содружестве разномерных пространств все как-то сразу сблизились перед лицом нависшей Неприкаянной Идеи — как же иначе, если в омуте вдруг щелкнул портсигар, опять раздался звон на мотив мелодии Созвездия Козинец, а в наступившей гробовой тишине голосом Бел Амора заговорил Тот, Кто Сидел В Омуте.
27
И сказал Тот, Кто Сидел В Омуте:
— У меня тут реплика с места…
28
Во Вселенной стояла жуткая гробовая тишина, а Бел Амор, выйдя из буксира и выловив в омуте серебряный портсигар своего Дженераля, разочарованно заглядывал в него.