— Пойдем в Эльфланд и мы! — провозгласил робот.
— Да, вечером выступим, — согласился Джакомо.
— Не вечером, а сейчас, — возразил робот. — Сейчас!
— Мы не привычны к дневным маршам, — сказал Джакомо.
— Это ваши проблемы, — отрезал робот.
Джакомо не нашелся, что ответить на это. Безнадежно махнул рукой и потопал вслед за ушедшим строем. Длинный Шест зашагал следом, ведя лошадь в поводу. Через некоторое время он спросил:
— А куда мы идем? Гонец-то в другую сторону побежал!
— Надо собрать припасы для похода, — объяснил Джакомо.
Через час они отправились в путь. Эльфы выглядели сонными, то и дело зевали, но работу делали быстро и четко. Очень хорошая дисциплина у эльфов, даже немного страшно становится, когда приглядишься. Не дай боги, начнется с ними война, с такой дисциплиной они весь Барнард поработят… А если у них еще лошади будут…
Они шли колонной: впереди два эльфа-носильщика с огромными рюкзаками, далее Джакомо, тоже с рюкзаком, но поменьше, затем Длинный Шест с лошадью в поводу, эльф-гранатометчик и еще два носильщика. Через некоторое время Длинный Шест предложил:
— Давайте рюкзаки на лошадь навьючим, ей все равно, а вам легче будет.
Джакомо выразил сомнение, что лошадь сможет тащить такую тяжесть. Длинный Шест предложил попробовать, Джакомо спросил, не оскорбит ли это бога Каэссара. Длинный Шест рассчитывал, что робот ответит, что не оскорбит, но робот промолчал. Тогда Длинный Шест сам ответил, что не оскорбит. Робот не возражал.
Когда рюкзаки навьючили на лошадь, эльфы заметно повеселели, кроме гранатометчика, тот, наоборот, помрачнел. Длинный Шест предложил навьючить на лошадь и гранатомет, но Джакомо воспротивился.
В какой-то момент Длинный Шест вдруг понял, что эльфы больше ему не противны. При первой встрече их вытаращенные буркалы с огромными белками и маленькой, будто нарисованной радужкой, кажутся отвратительными, но к этому быстро привыкаешь. А уши-лопухи даже забавны, особенно когда трепещут от порывов ветра, или когда эльф шевелит ими, чтобы лучше слышать что-то конкретное. Кстати, кожа у них вовсе не белая, такая же красноватая, как у людей или орков. Может, у них только жопа белая?
Длинный Шест задал этот вопрос, и Джакомо объяснил, что по жизни эльфийская кожа действительно имеет молочно-белый цвет, но когда эльф попадает под солнечные лучи, его кожа меняет оттенок и становится как у человека или орка. Но только в тех местах, которые были согреты солнцем, а ягодицы у эльфов реально белые. По ходу выяснилось, что эльфы называют себя людьми, а людей — орками. Разницы между людьми и орками они не видят, дескать, красножопые — они и есть красножопые, а какие именно картинки они на себе рисуют — это ничего не значащая ерунда. Эльфы давно заметили, что самой частой картинкой на коже орка являются три жабы, и что орки с такой картинкой никогда не бывают вождями, но эльфы не считают это знание чем-то важным. Любой скотник знает, что у козла рога большие, а у козы маленькие, а то и вообще нет, но скотник не делает далеко идущих выводов из этого знания. Потому что скотнику нет дела до того, какое значения имеют для козла его рога. Скотник твердо знает одно — если рога у животного очень большие, под хвост скотине можно не заглядывать, и так ясно, что самец.
Ближе к вечеру Длинный Шест заметил, что эльфы стали ему даже в чем-то симпатичны. Нормальные человекообразные, с нормальными понятиями, никакие не выползни адских демонов. А потом Длинный Шест вспомнил, как Джон говорил ему: «Они тебе понравятся, и ты с радостью предашь обе человеческие расы», и загрустил.
Эльфы шагали, как заведенные, не выказывая ни малейшей усталости. Это было удивительно — у Длинного Шеста уже ноги подкашиваются, а они идут себе и идут. А ведь по их понятиям сейчас время для сна, они же ночные существа. И зевать почему-то перестали. В какой-то момент Длинный Шест не выдержал и спросил:
— Мы привал делать когда будем?
— Когда будет воля бога Каэссара, — невозмутимо ответил Джакомо.
— Я доверяю своему слуге определять график движения, — провозгласил бог Каэссар.
— Сейчас, — сказал Длинный Шест.
— Уф, — дружно сказали эльфы.
Только теперь Длинный Шест понял, насколько они устали. Они просто не показывали своей усталости перед роботом, которого считают богом. Сила воли невероятная! Ужасный противник будет.
Разводить костер не стали. Джакомо сказал, что воду из ближайшей реки кипятить не нужно, потому что она протекает через благословенный лес (то есть, через гадкое чернолесье), а в такой воде зараза не водится. А еда у эльфов на огне не готовится, ее холодной едят.
Эльфийская еда оказалась неведомым овощем наподобие тертой редьки, но с запахом водорослей и почему-то мяса. Джакомо сказал, что это не овощ, а гриб, притом не человеческий, а аборигенный, его выращивают не на залитых солнцем грядках, а в полумраке чернолесья, на каком-то дерьме. Длинный Шест скорчил брезгливую гримасу, но Джакомо спросил, чем удобряют свои грядки неблагословенные орки, и Длинный Шест не сразу нашелся, что ответить. Хотел было вообще оставить вопрос без ответа, но Джакомо настаивал, и Длинный Шест нехотя буркнул:
— Тоже дерьмом.
Эльфы заржали, но не издевательски, а добродушно. Потом кто-то попросил Джакомо рассказать, как он впервые беседовал с богом Каэссаром. Джакомо заявил, что все расскажет завтра, а сейчас хочет спать, а то, что завтра уже наступило, не колышет его ничуть. Раз богу Каэссару угодно, чтобы этот воинский отряд спал ночью и передвигался днем, как богопротивные орки, то пусть будет так. Потом Джакомо неожиданно спросил Длинного Шеста, чем лошадь отличается от козы, и могут ли лошади ходить по крутым склонам. Длинный Шест объяснил, Джакомо сказал спасибо, постелил плащ на землю, улегся и сразу уснул. Остальные эльфы тоже полегли, никакого караула не выставили, это удивило Длинного Шеста. Допустим, внешних опасностей они не боятся в своих краях, но сам Длинный Шест с бластером в кобуре — тоже потенциальная опасность, от него тоже надо стеречься! Впрочем, по сравнению с богом Каэссаром, сбрасывающим звезды с небес, эта опасность настолько незначительна, что эльфы, наверное, решили ей пренебречь. Дескать, снявши голову, по волосам не плачут.
На следующий день Джакомо рассказал про свою встречу с Каэссаром. Заодно Длинный Шест узнал, почему в этом части степи эльфы устроили такую большую заставу. Оказывается, совсем рядом с тем местом, где Длинный Шест встретился с Джакомо, есть некий призрачный купол, который трудно увидеть, потому что он призрачный. Внутри него стоит Древний Дом, который обычно не показывается, но однажды вдруг показался. Тогда эльфы приблизились к нему и вошли в него, и случилось много разных событий, которые в большинстве своем не имеют прямого отношения к удивительному приключению Джакомо. Джакомо в то время был простым воином, стоял в карауле на пару с неким Педро, и заметил, что к Древнему Дому скрытно пробирается какой-то орк. Они с Педро протропили его след, и след показал, что орк прошел сквозь каменную стену. Джакомо позвал лейтенанта Карло, тот приказал взорвать эту стену кумулятивным зарядом, но богу Каэссару это не пришлось по нраву. Все эльфы, бывшие у той стены, внезапно уснули, и эльф Джакомо тоже уснул, и явился ему во сне феникс, символизирующий бога Каэссара, произнес несколько пророчеств, забрал у Джакомо одежду и поставил на лоб волшебную печать в виде живого феникса. Синьор Карло, когда увидел эту печать, так изумился, что оступился, упал с обрыва и умер. Джакомо доложил о случившемся генералу Умберто, тот его выслушал и велел никому не передавать пророчества бога Каэссара. В тот же день эльфийская армия ушла в благословенные леса. А потом комиссары обсудили случившееся, и порешили организовать у Древнего Дома постоянную заставу, и назначили ее командиром Джакомо.
Когда Джакомо закончил свой рассказ, Длинный Шест поинтересовался, что за пророчества произнес феникс, символизирующий бога Каэссара.
— Я не должен их разглашать, — ответил Джакомо.
— Джакомо станет верховным комиссаром всего Эльфланда, — ответил бог Каэссар.
— Но такой должности нет! — изумился какой-то эльф.
— Значит, будет, — изрек бог Каэссар.
После этого Джакомо долго размышлял о чем-то своем, а затем неуверенно произнес:
— Глубокоуважаемый бог Каэссар, разрешите обратиться?
— Разрешаю, — ответил бог Каэссар.
— То, что мы сейчас идем в благословенные леса, имеет отношение к тому пророчеству? — спросил Джакомо.
— Да, — лаконично ответил бог Каэссар. — Кстати, мы приближаемся к Дырявым Горам. Мне не по нраву магия этого места, поэтому я засну, и буду спать, пока мы не пройдем их насквозь. Не удивляйтесь, что я не стану вам отвечать.
Дырявые Горы, как объяснил Джакомо, не зря называются дырявыми. Внутри они пронизаны сложной сетью пещер и тоннелей, некоторые из которых сотворены богом Гефестом, а другие созданы эльфийским трудом. Единственный проходимый путь из пустошей Оркланда в благословенные леса пролегает через эти пещеры. Точнее, этот путь не один, их двенадцать, но все они проходят через пещеры, перейти Дырявые Горы по поверхности может только горный козел, да и то не всякий.
У входа в тоннель их встречали. Навстречу им вышел важный эльф в ржавой и драной кольчуге и с кухонным тесаком, который он носил на манер меча. Длинный Шест вспомнил, что эльфы утратили искусство обработки железа, и поэтому, очевидно, любое металлическое изделие является для них великой ценностью, подобно тому, как в человеческой части Барнарда великой ценностью является эльфийский пластик. С человеческой или орочей точки зрения эльфийский вождь выглядел комично, но рядовые эльфы принимали его дурацкий облик как должное.
Эльфовождь отозвал Джакомо в сторону и долго беседовал с ним, временами поглядывая на Длинного Шеста, лошадь и бога Каэссара, лежащего брюхом на седле и вцепившегося в него всеми восемью лапами. Потом эльфовождь подошел к Длинному Шесту и обратился к роботу:
— Глубокоуважаемый бог Каэссар!
— Скажи ему, что я сплю, — приказала серьга.
Ее механический голос звучал тише, чем обычно, и не вполне разборчиво.
— Он спит, — сказал Длинный Шест.
— Тебя не спрашивают, животное, — сказал эльфовождь.
— Пошел прочь, дурак, — сказал робот. — Я сплю.
Эльфовождь вытаращил глаза, отступил на два шага, поскользнулся и сел на задницу.
— Пожелание бога следует исполнить, — сказал Джакомо.
Он старался выглядеть невозмутимым, но было очевидно, что он наслаждается происходящим. Интересно, за что он так не любит этого вождя?
Вождь собрался с духом, встал и отряхнулся.
— Бог обращался не ко мне, — заявил он.
— К тебе, к тебе, мудило, — сказал робот. — Пошел прочь, и чтобы я тебя больше не видел!
Эльфы начали тихо посмеиваться.
— Боюсь, вам придется удалиться, мой генерал, — сказал Джакомо.
Генерал обвел присутствующих злобным взглядом и удалился. А через минуту лошадь, несущая бога Каэссара, вступила под свод тоннеля, ведущего в неведомые эльфийские леса.
2
После разговора с Бродячкой Алисе стало еще хуже. Раньше она не вполне понимала, как к ней относятся люди и орки, а теперь поняла. Они думают, что она сумасшедшая. Они думают, ее вера в свою человеческую природу — просто глупая фантазия, бред. Не верят, что Джон Росс — бог. Через шестьдесят дней они поверят, но эти дни надо как-то прожить… Как же трудно…
Джон ее не любит. Он говорит, что любит, и, наверное, думает, что любит, но это не та любовь, какая нужна Алисе. Настоящая любовь требует не только страсти, но и уважения. А Джон ее не уважает. Раньше, когда ему было от нее что-то нужно, тогда он ее уважал. А скорее, делал вид, что уважает. «Не подведи меня, милая, умоляю…» Тьфу! А теперь, когда она сделала все, что он от нее хотел — заговорил по-другому. Синдерелла, видите ли, слишком удачно вышла замуж. Урод! Козел! Нелюдь! Сейчас она ему объяснит, что она о нем думает и о его поганых словах!
Алиса распахнула дверь ударом ноги и ворвалась в спальню. Джон, завернутый в грязный монашеский балахон, сидел за туалетным столиком спиной к ней и что-то делал с ее косметикой. Совсем одурел, скотина, в грязной одежде в спальню! Алиса открыла рот, чтобы начать говорить, и…
Джон обернулся, откинул капюшон, и оказалось, что это не Джон. Страшные пучеглазые буркалы, неподвижные, как у змеи, глядели на нее мертвящим взором, огромные уши-лопухи трепыхались от каждого движения, бледная кожа, тонкие бесцветные губы…
— Мясо! — сказал эльф.
— Ах, — сказала Алиса и провалилась в небытие.
Она очнулась оттого, что кто-то лил ей на морду холодную воду. Нет, не на морду, а на лицо, морда у орков, а она человек. Какой жуткий кошмар только что снился, что-то про эльфов…
Она открыла глаза и поняла, что кошмар не снился. Она лежала на ковре, над ней стоял эльф и поливал ее водой из кувшина. Затем перестал поливать и произнес голосом Джона:
— Прости, милая, не думал, что ты так сильно испугаешься.
Алиса пригляделась к эльфу внимательнее и поняла, что морда пучеглазого чудовища густо замазана белилами, а буркалы нарисованы на очках, не боевых, а таких, в каких иногда купаются, чтобы от грязной воды глаза не чесались. Полоска эльфийской резины, которой очки крепились к голове, тоже была вымазана белилами и сливалась с лицом, вот Алисе и показалось, что это не очки, а глаза. А руки… руки в тонких медицинских перчатках, Алекс Мортимер такие носит.
— Урод, — прошептала Алиса. — Козел. Нелюдь.
Джон поставил кувшин на прикроватный столик и встал на колени рядом с ней.
— Прости, — сказал он. — Мне нужно было проверить маскировку. Вот проверил.
— Ненавижу тебя, — пробормотала Алиса.
— Прости, — повторил Джон. — Извини, целовать не буду — грим сотрется, да и тебя перепачкаю. Вставай, милая, в спине правды нет.
Он встал, нагнулся, протянул руку, она машинально ухватилась, он помог ей встать. Его рука в резиновой перчатке казалась мертвой. Кружилась голова, бешено колотилось сердце, к горлу подкатывала тошнота. Алиса ухватилась за плечо Джона, чтобы не упасть, ее пальцы дрожали.
— Приляг, полежи, — посоветовал Джон.
В поле зрения Алисы попало темное пятно на ковре.
— Ковер испортил, — констатировала она. — Шестьдесят девять долларов.
— Ничуть не испортил! — возразил Джон. — Высохнет и ничего с ним не сделается. Это же вода обычная.
Алиса взглянула на кувшин, из которого Джон ее поливал, и поняла, что это вовсе не кувшин.
— Это ваза с орхидеями, — сказала она. — Куда цветы дел?
— Ты для меня дороже любых цветов, — сказал Джон. — Бросил куда-то.
— Козел, — констатировала Алиса и присела на кровать.
— Ну, прости, — сказал Джон в очередной раз.
Немного помолчал, ожидая реакции, затем решил, что реакции не последует, и сказал:
— У меня к тебе разговор есть. Помнишь, когда ты из «Рэдисона» через подземный ход выбралась, ты на крыльце сидела и меня ждала?
«Синдерелла вспоминает прежнюю жизнь и злится», вспомнила Алиса.
Джон между тем продолжал:
— Ты говорила, там какие-то гопники на горизонте маячили. Тебя увидели, но самку под балахоном не разглядели, решили, что ты из боевого братства, и сразу свалили.
— Женщину, — поправила его Алиса. — Женщину, а не самку. Фильтруй базар, скотина.
— Извини, — повторил Джон в очередной раз. — Я тут одну забавную байку придумал. Вылезла ты, значит, из подземного хода, уселась на крыльце инсулы, стала печалиться. Сидела, плакала, и вдруг слышишь, что-то шуршит, поднимаешь глаза, а перед тобой монах стоит, в балахоне, но без капюшона, откинут у него капюшон. И видишь ты, что этот монах — не человек, а эльф. Нормальный такой, пучеглазый, лопоухий, беловолосый. Стоит и смотрит на тебя с жалостью. Ты как его увидела, сразу ахнула и в обморок повалилась. Потом очнулась через какое-то время, подумала: «Надо же такому померещиться», и пошла домой. Подозрительных следов никаких не видела, да и не искала, не до того было. И вообще, это просто глюк был, откуда живому эльфу в Барнард-Сити взяться? Глупость какая!