Маргит виновато молчала. Все это было правдой.
— Так не допускайте этого в будущем! — назидательно добавил кузен. — Подобными выходками вы принесете вашей семье мало чести!
Девушка утомилась после бала. Поцеловав мать, она сразу направилась в спальню. Горничная помогла ей раздеться. Маргит бросилась на кровать, и, когда служанка вышла, поспешно схватила дрожащими пальцами ридикюль, вынула платок. Она выдернула булавку, взяла записку Балдуина и прочла:
«Я должен поговорить с вами! Будьте завтра в полночь на еврейском кладбище! Это самое уединенное место в городе, там нас не увидит ни один человек».
Ночная бабочка впорхнула через балконную дверь и закружилась вокруг пламени свечи. Маргит смяла записку — и вновь разгладила ее. Грудь ее бурно вздымалась, в сердце отчаянно боролись противоречивые чувства. «Да, я должна идти!» — прошептала она наконец. Она не подозревала, что снаружи, с ограды сада, за ее тенью в окне неотрывно следит смуглая цыганская девчонка. Когда графиня погасила свечу, Лидушка перебежала сад, взобралась на балкон по прочным стеблям плюща и затаилась у двери.
Скоро в тихой благоуханной спальне послышалось ровное дыхание спящей Маргит. Дверь балкона тихо отворилась, цыганка скользнула в комнату, осмотрелась в ярком лунном свете, быстро схватила платок, булавку и лежавшую рядом смятую записку — и исчезла бесшумно, как и появилась...
* * *
Маргит провела следующий день в мучительной тревоге. Утром она сразу обнаружила пропажу. Что же — служанка, ее горничная нашла булавку и письмо? И что это должно означать для нее? Боязливо вглядывалась девушка в лица родителей и домашних. Но ничего подозрительного не заметила; отец и мать были так же приветливы, как обычно...
За волнениями она не заметила, как настал вечер. Когда часы на камине пробили десять, Маргит поднялась и попросила мать позволить ей лечь пораньше. Беспокойно садилась она на постели, подходила к балкону, выглядывала, ложилась снова.
В половине двенадцатого Маргит, одевшись и закутав голову и плечи в черный шерстяной платок, незаметно скользнула в калитку сада...
* * *
...Когда она спускалась по узкой улочке, дорогу ей с писком перебежали две крысы и исчезли в щели забора. Улица круто сворачивала. Маргит очутилась у длинной пологой деревянной лестницы, растрескавшейся и почерневшей от времени, которая уводила в черно-зеленую мглу. Теперь улица пошла вверх.
Графиня остановилась. Луна то выглядывала, то вновь скрывалась за облачными громадами, время от времени озаряя крыши. Впереди, на третьей или четвертой ступени, высвеченной бледно-зеленоватым лучом, прикорнул, привалившись к старому забору, тощий человек в черном. Очертания его фигуры четко выделялись на сером фоне, а тень падала на деревянную мостовую.
Отчасти болезненный страх, отчасти любопытство задержали Маргит около нее. Где-то она уже встречала подобную фигуру. Она вспоминала и не могла вспомнить с уверенностью, где и когда. К тому же лицо человека оставалось в тени.
Незнакомец не обращал на Маргит ни малейшего внимания. Он был всецело погружен в свое занятие, очень странное и даже пугающее. Он жестикулировал — время от времени воздевая к небу руки и что-то тихо бормоча, потом сгребал что-то на земле, скреб и хлопал ладонями по ветхим доскам, сучил руками, тянул, махал и как бы лепил что-то в воздухе.
И Маргит вдруг с ужасом и омерзением увидела, что стены, забор и деревянный настил ступенчатой улочки вокруг таинственного человека оживают, — омерзительные мелкие твари копошатся в лучах лунного света. Из щелей ползли подвальные мокрицы, орды рыжих тараканов сбегали со стен...
И вся эта мерзость двигалась в строгом порядке, словно повинуясь чьей-то воле, выстраиваясь в отряды по породам, шествуя в одном направлении. Стая крыс пронеслась мимо — вверх. За нею — стая мышей... Девушка готова была завизжать и броситься прочь... Но мерзкие твари неслись и ползли мимо нее, не приближаясь к ней.
Ее миновала целая команда мерзких жаб и быстро исчезла во мгле. И вдруг луна ярко брызнула светом, сразу высветив пергаментное лицо с крючковатым носом, козлиной бородкой и глубоко сидящими, голыми — без ресниц — старческими глазами. Графиня закричала... — Кто вы? — срывающимся голосом спросила она. — Что вы здесь делаете?
Ей ответили блеющим смешком...
— Я — камер-егерь, — проскрипел старик, — меня зовут Скапинелли. К услугам вашей милости! Я ловлю мышей, крыс и всякую нечисть. Городской совет мне платит за это.
Он встал, приблизился, неожиданно поднял край ее платка и заглянул в лицо.
— Ага, — прекрасная графиня! Так поздно — и на этой улице? Все идет, как я хочу, — все идут, как мне надо — клопы, крысы и нежные барышни! Вам туда, графиня!
Он протянул руку, указывая ей путь. Дрожа от ужаса, Маргит побежала по улице в обратную сторону — налево, к мосту. В этот миг на колокольне Святого Витта раздался первый удар полуночного звона. Под раскатистый гул колокола она добежала до Карлова моста, потом — мимо клементинского монастыря, в Йозефштадт, обходя сзади Альтнойшуле. Конечно, она сильно запоздала, но теперь уже не сбивалась с пути.
У калитки еврейского кладбища она увидела мужскую фигуру и сразу узнала Балдуина. Кинулась к нему. Он схватил ее руки, горячо их целуя.
— Спасибо, спасибо вам, Маргит!
Она была еще слишком взволнована и не могла говорить. В свете фонаря он увидел ее белое лицо, на котором запечатлелся безотчетный ужас.
— Что случилось? — воскликнул он.
— О, ничего... Не заставляйте меня вспоминать об этом!
Он повлек ее, безвольную, доверчиво прижимающуюся к нему, между могилами с еврейскими письменами на надгробиях и довел до каменной скамьи, над которой склонилась плакучая ива.
Нежно, успокаивающе обнимал Балдуин дрожащую Маргит, прижимал ее к своей груди. Им столь многое нужно было сказать друг другу в этот полночный час...
* * *
Балдуин стоял на коленях перед Маргит, обнимая ее ноги и зарывшись лицом в ее юбку. Она тихо гладила его волосы.
— Ты мой милый мечтатель... — шептала она.
Потом он встал, обнял ее, и девушка разомкнула губы, отвечая на его страстный поцелуй. Но именно тогда, среди поцелуев, он уставился вдруг на старый памятник, над которым купались в лунном сиянии ветви плакучей ивы...
— Что с тобой, любимый? — испугалась Маргит.
Он продолжал смотреть в ту сторону. Потом указал рукой:
— Вон, там! Ты не видишь?!
Его руки и колени дрожали. Маргит никого не заметила, но внезапный ужас Балдуина передался и ей. Она вскочила, а студент, разжав объятия, попятился перед кем-то невидимым и через мгновение исчез за высокими надгробиями...
Маргит, оставшись в одиночестве, всецело покорилась страху. Она схватилась за сердце, тяжело дыша и озираясь: одни забытые могилы, да откуда-то — тихий крик козодоя...
И тогда ей почудилась за старым памятником фигура Балдуина. Она робко шагнула вперед и вновь остолбенела: это был как бы он — и не он... На том была студенческая шапка с большим козырьком, бекеша и высокие сапоги, как в тот миг, когда он спас ее от понесшей лошади. И какие странные глаза! Пустые и необычайно печальные — они пугали ее еще больше. Так не мог смотреть живой... Зажмурившись, она хотела и не могла вскрикнуть; потом открыла глаза — видение исчезло. А еще через мгновение она услышала шаги — Балдуин, ее Балдуин подбегал к ней, опомнившись от кошмара. Он обхватил ее руками, она прижалась к нему, уже уверенная в надежной защите. И так, обнявшись, они пошли к выходу с кладбища.
* * *
...Вот и утро засияло ярким солнцем на безоблачном небе. Со двора замка барон Вальдис слышал веселое чириканье воробьев. На листьях и траве еще блестела роса, когда конюх барона вывел из стойла рыжего ирландского жеребца и препроводил его в сарай к кузнецу, чтобы сменить подковы.
Через некоторое время барон спустился по широкой лестнице, держа под мышкой хлыст.
— Все в порядке? — спросил он, приветливо кивнув кузнецу, и погладил жеребца, который радостно потерся мордой о плечо хозяина. Оба слуги улыбались, видя, что господин сегодня в отличном настроении.
Вальдис взял поводья, вскочил в седло и неспешно выехал со двора, направляясь в лес. Но у шлагбаума всадника поджидала смуглая девушка в пестром платьице и платке. Вальдис придержал коня и узнал цыганку, которая накануне, после праздника у наместника, вертелась среди карет.
— Подождите, господин! — крикнула Лидушка. — У меня для вас важное известие!
Вальдис повернул коня и, недоверчиво глядя на девушку, наклонился к ней. Она протянула ему что-то.
— Возьмите, эта вещь откроет вам глаза! — настойчиво произнесла цыганка и вплотную стала у стремени.
Вальдис увидел сверкнувший зеленый камень, медленно вытащил уже знакомую булавку, подхватил развернувшийся листок — и горячая волна крови ударила ему в лицо... Он читал, мрачно вертел в пальцах листок и булавку.
— Так-так! — кивнул он и, подумав, спрятал платок, записку и булавку, бросил Лидушке пару серебряных талеров, повернул коня назад к воротам. Через секунду передумал, опять развернулся к лесу.
Пальцы его лихорадочно барабанили по шее коня, пока слуга поднимал шлагбаум. Вальдис пришпорил рыжего и галопом понесся вниз по дороге к видневшимся вдали башням Праги. Когда он после двухчасовой скачки возвращался медленной рысью вдоль реки, перед ним на заросшем кустами берегу появились три молодых кавалера. Он сразу узнал их: это были Балдуин и двое его друзей. Барон подъехал к ним, осадил коня.
— Ба, господин студиозус! — вскричал он. — Очень хорошо, что я вас встретил!
Балдуин слегка поклонился.
— К вашим услугам, господин барон! — отозвался он.
— Могу я вам вернуть вашу собственность? — резко проговорил Вальдис, вынув сверкнувшую перед глазами студента изумрудную булавку. — Мне сдается, вы забыли это украшение в таком месте, где ему находиться не следовало!
Фон Даль и Заврел быстро обменялись взглядами. Балдуин растерянно оглянулся — влево, вправо... Губы его складывались в принужденную усмешку.
— Ах, так — да, я припоминаю... — начал он.
Барон перебил его:
— Вы припоминаете? Рад слышать! Тогда, может быть, припомните и эту нежную записочку?!
Слова барона резко, отрывисто, как удары хлыста, отзывались в ушах студента. Как во сне уставился Балдуин на брошенный ему листок, на котором он узнал свой собственный почерк.
«Графиня! Я должен говорить... в полночь... самое уединенное место в городе... ни один человек нас не увидит!»
Недвижно, прямо, как свеча, как статуя, высился над ним в седле барон. Балдуин смотрел на него, искал ответ. Их четверых в знойной полуденной тишине окружали только прокаленные солнцем небо, поле и река. Балдуин ощупывал подрагивающими пальцами виски, словно силясь понять и осознать чудовищное предательство... Наконец он овладел собой:
— Ваши шпионы действуют отлично и быстро, господин барон... Я — в вашем распоряжении!
И еще мгновение тишины, такой, что друзья Балдуина слышали даже полет стрекоз над травой у берега. И вдруг свистящий взмах хлыста, — резкий, звонкий удар рассек поперек лицо Балдуина.
— Собака! — крикнул барон, круто повернул коня и поскакал прочь.
— Теперь — никаких колебаний, Балдуин! — воскликнул фон Даль, багровея от гнева.
Заврел стоял бледный, яростно стиснув зубы.
— На нас ты можешь рассчитывать! Ты получишь удовлетворение сполна!
Балдуин, близкий к обмороку, стоял, пошатываясь от ярости, и со сжатыми кулаками безмолвно смотрел вслед удаляющемуся врагу. Грудь его вздымалась и опадала с натужным хрипом. Кровавый рубец от левого глаза до правой стороны подбородка изуродовал его лицо.
— За это он мне дорого заплатит! — смог наконец выдохнуть Балдуин.
* * *
— Скверная история, племянник, — тихо сказал граф Шварценберг, сидя напротив барона в охотничьем салоне. — Крайне неприятное дело ты затеял и очень некстати. И как раз теперь, когда вот-вот должна состояться ваша с Маргит свадьба!
— Я был обязан защитить ее честь! — ответил Вальдис.
— Защитить! Но ей еще ничто не угрожало. Она могла и не видеть того, что дала тебе цыганка... Или выкинула, не раздумывая, а девка подобрала и принесла тебе ради денег! Но вы, молодые люди, видите только черное и белое, и готовы драться, не обдумав, не разузнав обстоятельств дела! Что же ты собираешься предпринять?
Барон Вальдис пожал плечами.
— Нетрудно предсказать! Сойдемся на саблях или на пистолетах — как уж будет угодно этому негодяю!
В дверь постучали. Слуга доложил о приходе двух молодых господ и передал их визитные карточки. Барон глянул на листки, усмехнулся:
— Вот и секунданты! Они не теряют времени даром...
Заврел и Даль, войдя в салон, приняли подчеркнуто вежливые позы, держа шапки у бедра. Граф и Вальдис поднялись им навстречу. После сухого приветствия друзья передали вызов Балдуина. Вальдис коротко поклонился и назвал двух своих секундантов и их адреса.
— Будьте добры встретиться с этими господами и обговорить условия поединка. Я — к вашим услугам!
И еще раз — обмен холодными поклонами. Дверь за студентами затворилась. Вальдис смотрел им вслед.
— Значит, к услугам! — воскликнул старый граф.
Вальдис недоуменно пожал плечами.
— Я не могу ответить иначе, — возразил он.
— Но — на саблях! Ты ведь слышал — на саблях!
— Разве я не учился фехтовать?
— О, да! Но этот Балдуин известен, как лучший фехтовальщик Праги!
Вальдис стиснул зубы.
— Я — дворянин, а не трус! И поступлю как подобает дворянину!
— И я тоже, — тихо проговорил граф. — Баптист, мою карету!
Вальдис взял дядю за руку.
— Что вы хотите сделать?
— То, за что ты когда-нибудь будешь мне очень благодарен! — прошептал граф.
Часть III
— Сохраните ему жизнь, господин Балдуин! Я прошу вас — пощадите его! Не откажите старому человеку в этой малости, которая может согреть закат его жизни... Пощадите его!
Балдуин молча смотрел то на графа, то на занавешенные шкафы своей обширной библиотеки. Граф Шварценберг сидел, согнувшись, в кресле перед камином, положив большие белые кисти рук на подлокотники.
— Вы многого требуете, господин граф! — сказал Балдуин, обратив к нему лицо. Пластырь прикрывал чудовищный рубец от левого глаза до самого подбородка.
— Да, пощадите его! — повторил граф. — Он — единственный сын моей сестры, нареченный моей дочери... Мой наследник и последний носитель нашей фамилии. Дайте мне честное слово, что вы не убьете его и не сделаете калекой!
— Я имею право убить его, если захочу, — медленно ответил Балдуин. — Теперь он в моих руках. Видите этот шрам на моем лице? Это не был честный удар. Никакая вода и мыло не смоют этого...
Старый дипломат заметил нерешительность студента и сразу понял, что соглашение возможно.
— Да, кровь требуется смывать иначе! Хорошо, господин студиозус, оставьте ему памятку! Нанесите ему серьезную рану! Но и ограничьтесь этим...
И граф тихо добавил:
— Я верю — моя дочь, знай она все это, говорила бы, как и я... помолвка может быть расторгнута по ее воле... Но, будь она здесь, ее просьба присоединилась бы к моей — не совершите смертной кары...
Балдуин молча посмотрел на графа, потом протянул ему руку, которую старик быстро схватил и крепко пожал:
— Вы даете слово, господин Балдуин? — быстро спросил он.
— Даю честное слово, господин граф: я сохраню барону жизнь! — ответил студент.
* * *
В это утро долго не светало, хотя солнце уже взошло. Всю ночь напролет тихий дождь скребся в окно спальни Балдуина. Предутренний ветер наполовину высушил мокрые улицы, но небо все еще было покрыто густыми тучами — они висели низко, чуть ли не над самыми крышами, и высокие башни скрывал туман.